Свешиваю то, что есть из 7-го рассказа по примеру corso.
ПредисловиеПредисловие</ i>
К людям искусства во всём мире до сих пор сохраняется двоякое отношение. Разумеется, ими все восхищаются, когда, одетые в концертные наряды или сценические платья, они выступают на сцене: в зале погас свет, и видны только фигуры исполнителей. Они – боги, одарившие мир своим вниманием. Их имена у всех на устах, им дарят цветы и, кажется, готовы носить на руках. Но вот представление заканчивается, божества снимают котурны и спускаются со сцены. Быть бы им теперь обычными людьми, как вы и я, но нет. Публичность этой профессии, многоликость актёров и их склонность объясняться в любви совершенно разным (подчас недостойным!) объектам сделала из актёров, певцов и музыкантов самых настоящих отщепенцев. Так обстоят дела в Острихе, и, до сравнительно недавнего времени, так было и в Дейстрии. Сейчас, однако, времена всё же меняются, и дети знатных семей в обеих странах (и, полагаю, не только в них) могут без помех играть на рояле, петь чувствительные арии или играть в домашнем театре без того, чтобы получить ворох упрёков от старых тётушек и консервативных отцов семейства. А уж живописью (хотя речь, собственно, не о ней) и вовсе занимается каждая третья знатная барышня.
Однако любители – это любители и есть. Хорошенькой девушке, которой перед сном служанка навивает волосы на папильотки, каждый гость, допущенный до домашних концертов, прочит большое будущее, закатывает глаза и твердит: «Ах! Почему бы вам не пойти на сцену? Вы рождены для неё!». Обещания привести «настоящего специалиста», который или которая «послушает, посмотрит и, уж конечно...»
Всё это очень мило, и воспринимается как тонкий, изысканный комплимент, но попробуйте только в самом деле в следующий раз прийти под ручку с импресарио столичного театра! Вас вместе с вашим спутником выставят за дверь быстрее, чем вы успеете представить его всем присутствующим в доме. Однако грешно оставлять красоту только для избранных, и поэтому в Дейстрии повсеместно распространены так называемые домашние концерты (или, скажем, спектакли), на которые заблаговременно рассылаются приглашения всем мало-мальски важным людям в округе. Сооружается сцена, на которой стоит рояль (обычно не слишком хорошо настроенный) или сделанные приходящим дворником за десять филлеров декорации. Если барышня может порадовать гостей только пением, то к роялю садится наёмная таперша или кто-нибудь из родных, кое-как вешают занавес и, как «в настоящем театре» подают три звонка. Некоторая вымученность представления даже поощряется зрителями и кажется несомненным доказательством безыскусности игры или пения.
Что касается профессиональных артистов, то, разумеется, в Острихе на них смотрят не так уж презрительно, как в Дейстрии, и, как правило, «устрицы» стараются подчеркнуть свою свободу в отношении моральных устоев. Терпимость по отношению к артистам обычно заключается в том, что певцы и актёры мужского пола вынуждены прибегать к услугам телохранителей, чтобы прокладывать себе путь мимо экзальтированных поклонниц, а, главное – их мужей, возмущённых столь явной изменой. Женщины же пользуются ещё большей свободой, и общество не будет относиться к ним с хоть сколько-нибудь заметным презрением, если актриса заведёт небольшой романчик или даже отобьёт мужа у богатой дамы, принесшей нищему и распутному супругу в приданное состояние, накапливаемое годами успешных банковских операций. Напротив, актриса будет неверно понята, если ничего подобного в её жизни не произойдёт, и вполне может дождаться весьма бесцеремонного похищения каким-нибудь особенно пылким поклонником. Общество, как уже сказано, посмотрит на всё это сквозь пальцы. Обычно женщинам творческих профессий в Острихе так же, как и мужчинам, приходится нанимать телохранителей; как правило, эти телохранители являются их тайными (но вполне узаконенными) мужьями, что весьма упрощает личную жизнь известной женщины.
В Дейстрии общество настороженно ждёт от актёров разврата и, быть может, именно поэтому все люди, имеющие удовольствие знать их в частной жизни, описывают и мужчин, и женщин, посвятивших себя творчеству, как примерных мужей, жён, и, уж конечно, отцов и матерей очаровательного потомства. Казалось бы, дейстрийские исполнители обречены на вечный остракизм, но свет нашёл для них лазейку, имя которой – благотворительные концерты. «Я знаю, дорогая, она прыгала по сцене в одном трико на вчерашнем спектакле, – говорит одна почтенная матрона другой, – но, посмотри, она согласилась выступить в моём концерте, который мы устраиваем для помощи детям-сиротам! Нет, она просто не может быть развратной женщиной, это всё тот ужасный автор, ну, помните, тот... он ещё умер в позапрошлом веке, когда были такие грубые нравы! А на концерт приходите, дорогая, я так надеюсь, что вы и ваша очаровательная дочь поможете мне справиться с кассой и с продажей бутербродов в буфете...»
Разумеется, такие концерты приносят очень мало прибыли актёрам: большая часть выручки уходит на аренду помещения в ратуше или в театре, украшение зала и оплату труда рабочих сцены, таперов и других таких же грубых людей, не понимающих возвышенных целей богатеев. Оставшиеся деньги делятся поровну между устроителями, благотворительными обществами (которые перечисляют в приюты не больше одной пятой от доставшегося им куша) и, наконец, самими актёрами. При всей убыточности подобного развлечения получить на него приглашение в качестве исполнителя считается очень почётным: после этого актёр или певец уже официально принят в обществе. Представители же высшего общества, в свою очередь, могут без помех общаться, хвастаться своей щедростью, милосердием и новыми нарядами, а также флиртовать и веселиться, и более того, молодые люди и девушки на подобных сборищах могут представляться друг другу сами, не дожидаясь посредников: считается, что общее дело помощи бедным сиротам, жертвам фабричных катастроф или пожаров объединяет людей и стирает некоторые границы приличий. Между тем, не всегда желание молодёжи расширить свой круг знакомств совпадает со свободными днями у людей искусства, и поэтому иногда благотворительные концерты даются в два отделения: в первом выступают профессионалы, во втором любители, причём зрители, чтобы не расстраивать друзей, обычно усерднее хлопают именно во втором отделении. Девушки расхаживают в концертных платья, мужчины во фраках и в перерывах между номерами раскланиваются со знакомыми. Это – слава и честь, о которых они так долго мечтали и, быть может именно поэтому любители не только не получают плату за выступление, но и должны внести некоторый (отнюдь не символический!) взнос.
В Острихе, где, как уже говорилось, не существует нравственного осуждения людей искусства, и поэтому они не нуждаются в благотворительности, чтобы вернуть себе доброе имя. Однако, сироты существуют и среди «устриц», и, разумеется, в Острихе есть и желающие блеснуть любители, и молодёжь, жаждущая повода для праздника. Поэтому светским красавицам, восхищающим поклонников своим пением или игрой на рояле, приходится добиваться своего самостоятельно, не рассчитывая на поддержку более опытных людей... и, таким образом, благотворительные концерты в Острихе проводятся исключительно любителями... на их же деньги. Здесь не продают бутербродов, а подают бесплатно чай и пирожные, зато ратуши и редко встречающиеся парадные бальные залы предоставляют помещение совершенно безвозмездно и, поскольку в Острихе нет благотворительных обществ, и выручка прямиком поступает в тот сиротский приют, ради которого всё это и устраивается.
При этом нельзя не признать, что в общем и целом в Дейстрии, как правило, негласные соревнования любителей с профессионалами, а также изредка даваемые советы делают даже вторые отделения концертов более качественными, чем в Острихе. С другой стороны, сравнивать следует с осторожностью: столичный любитель Остриха, несомненно, выступит лучше, чем провинциальный – в Дейстрии, однако же в самой глухой глубинке может найтись самородок, способный переплюнуть... ну, быть может, не профессионала, но любителя с большим стажем, который год выступающего без взноса на театральных сценах Дейстрии.
Все эти рассуждения, однако, не могут скрыть одного-единственного действительно важного факта: как бы ни относились к творчеству обыватели, любительские концерты и спектакли, как правило, представляют собой верх безвкусицы и неумения, и нужно всё влияние общественного мнения, чтобы заставить здравомыслящего человека их посещать.
ПредисловиеПредисловие</ i>
К людям искусства во всём мире до сих пор сохраняется двоякое отношение. Разумеется, ими все восхищаются, когда, одетые в концертные наряды или сценические платья, они выступают на сцене: в зале погас свет, и видны только фигуры исполнителей. Они – боги, одарившие мир своим вниманием. Их имена у всех на устах, им дарят цветы и, кажется, готовы носить на руках. Но вот представление заканчивается, божества снимают котурны и спускаются со сцены. Быть бы им теперь обычными людьми, как вы и я, но нет. Публичность этой профессии, многоликость актёров и их склонность объясняться в любви совершенно разным (подчас недостойным!) объектам сделала из актёров, певцов и музыкантов самых настоящих отщепенцев. Так обстоят дела в Острихе, и, до сравнительно недавнего времени, так было и в Дейстрии. Сейчас, однако, времена всё же меняются, и дети знатных семей в обеих странах (и, полагаю, не только в них) могут без помех играть на рояле, петь чувствительные арии или играть в домашнем театре без того, чтобы получить ворох упрёков от старых тётушек и консервативных отцов семейства. А уж живописью (хотя речь, собственно, не о ней) и вовсе занимается каждая третья знатная барышня.
Однако любители – это любители и есть. Хорошенькой девушке, которой перед сном служанка навивает волосы на папильотки, каждый гость, допущенный до домашних концертов, прочит большое будущее, закатывает глаза и твердит: «Ах! Почему бы вам не пойти на сцену? Вы рождены для неё!». Обещания привести «настоящего специалиста», который или которая «послушает, посмотрит и, уж конечно...»
Всё это очень мило, и воспринимается как тонкий, изысканный комплимент, но попробуйте только в самом деле в следующий раз прийти под ручку с импресарио столичного театра! Вас вместе с вашим спутником выставят за дверь быстрее, чем вы успеете представить его всем присутствующим в доме. Однако грешно оставлять красоту только для избранных, и поэтому в Дейстрии повсеместно распространены так называемые домашние концерты (или, скажем, спектакли), на которые заблаговременно рассылаются приглашения всем мало-мальски важным людям в округе. Сооружается сцена, на которой стоит рояль (обычно не слишком хорошо настроенный) или сделанные приходящим дворником за десять филлеров декорации. Если барышня может порадовать гостей только пением, то к роялю садится наёмная таперша или кто-нибудь из родных, кое-как вешают занавес и, как «в настоящем театре» подают три звонка. Некоторая вымученность представления даже поощряется зрителями и кажется несомненным доказательством безыскусности игры или пения.
Что касается профессиональных артистов, то, разумеется, в Острихе на них смотрят не так уж презрительно, как в Дейстрии, и, как правило, «устрицы» стараются подчеркнуть свою свободу в отношении моральных устоев. Терпимость по отношению к артистам обычно заключается в том, что певцы и актёры мужского пола вынуждены прибегать к услугам телохранителей, чтобы прокладывать себе путь мимо экзальтированных поклонниц, а, главное – их мужей, возмущённых столь явной изменой. Женщины же пользуются ещё большей свободой, и общество не будет относиться к ним с хоть сколько-нибудь заметным презрением, если актриса заведёт небольшой романчик или даже отобьёт мужа у богатой дамы, принесшей нищему и распутному супругу в приданное состояние, накапливаемое годами успешных банковских операций. Напротив, актриса будет неверно понята, если ничего подобного в её жизни не произойдёт, и вполне может дождаться весьма бесцеремонного похищения каким-нибудь особенно пылким поклонником. Общество, как уже сказано, посмотрит на всё это сквозь пальцы. Обычно женщинам творческих профессий в Острихе так же, как и мужчинам, приходится нанимать телохранителей; как правило, эти телохранители являются их тайными (но вполне узаконенными) мужьями, что весьма упрощает личную жизнь известной женщины.
В Дейстрии общество настороженно ждёт от актёров разврата и, быть может, именно поэтому все люди, имеющие удовольствие знать их в частной жизни, описывают и мужчин, и женщин, посвятивших себя творчеству, как примерных мужей, жён, и, уж конечно, отцов и матерей очаровательного потомства. Казалось бы, дейстрийские исполнители обречены на вечный остракизм, но свет нашёл для них лазейку, имя которой – благотворительные концерты. «Я знаю, дорогая, она прыгала по сцене в одном трико на вчерашнем спектакле, – говорит одна почтенная матрона другой, – но, посмотри, она согласилась выступить в моём концерте, который мы устраиваем для помощи детям-сиротам! Нет, она просто не может быть развратной женщиной, это всё тот ужасный автор, ну, помните, тот... он ещё умер в позапрошлом веке, когда были такие грубые нравы! А на концерт приходите, дорогая, я так надеюсь, что вы и ваша очаровательная дочь поможете мне справиться с кассой и с продажей бутербродов в буфете...»
Разумеется, такие концерты приносят очень мало прибыли актёрам: большая часть выручки уходит на аренду помещения в ратуше или в театре, украшение зала и оплату труда рабочих сцены, таперов и других таких же грубых людей, не понимающих возвышенных целей богатеев. Оставшиеся деньги делятся поровну между устроителями, благотворительными обществами (которые перечисляют в приюты не больше одной пятой от доставшегося им куша) и, наконец, самими актёрами. При всей убыточности подобного развлечения получить на него приглашение в качестве исполнителя считается очень почётным: после этого актёр или певец уже официально принят в обществе. Представители же высшего общества, в свою очередь, могут без помех общаться, хвастаться своей щедростью, милосердием и новыми нарядами, а также флиртовать и веселиться, и более того, молодые люди и девушки на подобных сборищах могут представляться друг другу сами, не дожидаясь посредников: считается, что общее дело помощи бедным сиротам, жертвам фабричных катастроф или пожаров объединяет людей и стирает некоторые границы приличий. Между тем, не всегда желание молодёжи расширить свой круг знакомств совпадает со свободными днями у людей искусства, и поэтому иногда благотворительные концерты даются в два отделения: в первом выступают профессионалы, во втором любители, причём зрители, чтобы не расстраивать друзей, обычно усерднее хлопают именно во втором отделении. Девушки расхаживают в концертных платья, мужчины во фраках и в перерывах между номерами раскланиваются со знакомыми. Это – слава и честь, о которых они так долго мечтали и, быть может именно поэтому любители не только не получают плату за выступление, но и должны внести некоторый (отнюдь не символический!) взнос.
В Острихе, где, как уже говорилось, не существует нравственного осуждения людей искусства, и поэтому они не нуждаются в благотворительности, чтобы вернуть себе доброе имя. Однако, сироты существуют и среди «устриц», и, разумеется, в Острихе есть и желающие блеснуть любители, и молодёжь, жаждущая повода для праздника. Поэтому светским красавицам, восхищающим поклонников своим пением или игрой на рояле, приходится добиваться своего самостоятельно, не рассчитывая на поддержку более опытных людей... и, таким образом, благотворительные концерты в Острихе проводятся исключительно любителями... на их же деньги. Здесь не продают бутербродов, а подают бесплатно чай и пирожные, зато ратуши и редко встречающиеся парадные бальные залы предоставляют помещение совершенно безвозмездно и, поскольку в Острихе нет благотворительных обществ, и выручка прямиком поступает в тот сиротский приют, ради которого всё это и устраивается.
При этом нельзя не признать, что в общем и целом в Дейстрии, как правило, негласные соревнования любителей с профессионалами, а также изредка даваемые советы делают даже вторые отделения концертов более качественными, чем в Острихе. С другой стороны, сравнивать следует с осторожностью: столичный любитель Остриха, несомненно, выступит лучше, чем провинциальный – в Дейстрии, однако же в самой глухой глубинке может найтись самородок, способный переплюнуть... ну, быть может, не профессионала, но любителя с большим стажем, который год выступающего без взноса на театральных сценах Дейстрии.
Все эти рассуждения, однако, не могут скрыть одного-единственного действительно важного факта: как бы ни относились к творчеству обыватели, любительские концерты и спектакли, как правило, представляют собой верх безвкусицы и неумения, и нужно всё влияние общественного мнения, чтобы заставить здравомыслящего человека их посещать.
@темы: творчество, Напарница
вот все юношу расскажи да покажи
Напарник, отведав моей крови, не отпустил меня спать, а принялся целовать
вот, уже лучше
а то опустила все самое пикантное!
Хотела бы я знать, что это на него нашло, и почему я второй раз за такой короткий промежуток времени должна выслушивать мужские упрёки?!
и что, никакие варианты ей в голову не приходят?
а потом не обещает, что больше так не будет.
эээээ целовать не будет, или усыплять?
corso, особенно покажи! Причём наглядно!
вот, уже лучше
а то опустила все самое пикантное!
corso, ради тебя!..
и что, никакие варианты ей в голову не приходят?
Ну... это скорее вопрос к судьбе и богу. За что, мол, такое свалилось???
эээээ целовать не будет, или усыплять?
А ты бы что предпочла?
спасибо!
особенно покажи! Причём наглядно!
вот, девушка не показывает, отчего гадёныш злиться
А ты бы что предпочла?
второе! а то, как в анекдоте получается: опять неизвестность
вот, девушка не показывает, отчего гадёныш злиться
Ну, не только
Ты подумай, она целовала ЭТО, труп, и делилась с ним своей кровью - фу, какая гадость! Брр! - можно сказать!
второе! а то, как в анекдоте получается: опять неизвестность
Гы
А вообще - он её для удобства кусания усыпил, чтобы не больно было. А там просто как-то по инерции вышло...
ясно. так получилось просто
А в чём анекдот?
муж подозревает жену в неверности и нанимает частного детектива. Тот слдедит за женщиной и докладывает:
Детектив: Встретилась в кафе с мужчиной, они выпили вина и пошли к вам домой, там прямиком в спальню, и начали раздеваться. И тут трусики мадам повисли на дверной ручке прямо напротив замочной скважины, и я ничего больше не увидел
Муж: Опять неизвестность!
corso, типа того. Ну, и к тому ж вампир решил, что, если он сейчас не поцелует свою девушку, это будет делать кто-то другой и неизвестно ещё в какой обстановке...
*задумчиво* знаешь... а, может, он это нарочно... он же знал, как устрицы реагируют на кровопийство... Я вообще подозреваю, что целовались они как раз в сознании, а в транс её вернули потом... для демонстрации, чья это девочка.
Анекдот позабавил.
ну, слава богу, а то девочку обделяют, шовинисты
Кроме шуток, меня как-то смущает то, как спокойно она приняла новости о своём ночном поведении. нет чтобы провалиться от стыда, пожала пречами и всё!
...никогда не понимала женщин...
я тоже была до жути загадочной, когда влюбилась
причем самая большая загадка для меня сейчас: и начига я это сделала?
так что да
я вот вообще людей не понимаю.
я вот вообще людей не понимаю.
И это говорит писатель!
Как-то ни одной совсем уж глупости сделать не удалось.
аналогично. но я была такая вся влюбленная в непонятно что, что уже само по себе глупость
corso, дело ясное, что дело тёмное!
аналогично. но я была такая вся влюбленная в непонятно что, что уже само по себе глупость
А-а-а... это бывает, это и правда загадка. И это так знакомо...
А что делать? Нервничать уже поздно, теперь с этим надо как-то жить дальше.
Опять же: она всего-навсего целовалась с трупом. А ничего не украла и никого не убила.
И ей понравилось целоваться с трепом, вот в чем все дело! ))
Леголаська, разумная мысль, но нормально ли это для такой девочки, как Ами?
Опять же: она всего-навсего целовалась с трупом. А ничего не украла и никого не убила.
Может, лучше бы украла...
Кстати, в случае отношательства с вампирами появляется новое извращение: пассивная некрофилия.
Кстати, в случае отношательства с вампирами появляется новое извращение: пассивная некрофилия.
Шутка не нова. )
А если вампир еще и перекинется... в кого он там может? в мышака, в волка - то пассивная некрозоофилия. )))
главное в таком случае - только однополую любовь не практиковать. а то уже чересчур
кстати, merit_seguer, я выложила кусочек. теперь буду ждать Ами
Леголаська, может, и учит, но вот вопрос - чему?
А если вампир еще и перекинется... в кого он там может? в мышака, в волка - то пассивная некрозоофилия. )))
Если он перекинутый будет это-самое - да
главное в таком случае - только однополую любовь не практиковать. а то уже чересчур
corso, вроде, пока не планирую
кстати, merit_seguer, я выложила кусочек. теперь буду ждать Ами
Звучит как вызов!
Что же, леди, принимаю вашу перчатку, пригодится
Жди следующего усочка.
З.Ы. кстати, у меня была мысль предложить что-то в этом роде...
а хорошие идеи, они витают в воздухе
Будет кусочек. Правда, ближе к вечеру.
П.С. ты насчёт Границы так и не ответила...
– Прошу прощения, сударыня, – холодно произнёс он, – но здесь нам будет работать удобнее, чем в вашей комнате: там вам было бы негде писать. Вот, здесь, поглядите, тексты приглашений, которые мы должны разослать, а здесь – список дам, которых следует пригласить. Мужчин я возьму на себя, можете не волноваться.
– Прошу прощения, сударь, – ответила я, пробежав глазами текст приглашения, который мне, по-видимому, следовало повторить пятнадцать раз. Если в нём и был тайный смысл, то мне он оказался непонятен. – Но я не вижу особого смысла в этой работе. Почему бы вам...
– Сударыня! – сдержанно возмутился Дрон Перте. – Я ведь объяснял вам причины, по которым вынужден занимать ваше время! Разумеется, вы были бы не нужны, если бы приглашения мог разослать кто угодно. Однако, если вам это неизвестно, вежливость требует, чтобы женщин приглашала женщина, в противном случае может возникнуть значительное недоразумение. Мне не хотелось бы впутываться ни в любовные истории, ни в поединки только ради вашего спокойствия.
– Но, сударь, ваша матушка...
– Ивона! – Впервые после нашего утреннего разговора сын синдика обратился ко мне по имени. – Моя матушка давно выражала желание быть избавленной от светских обязанностей при условии, что это не нанесёт обиды её друзьям. Неужели вам так сложно выполнить просьбу женщины, которая старше вас и годится вам в матери?
– О, нет, сударь, в матери она мне отнюдь не годится, в чём вы сами убедились не далее как этой ночью! – живо ответила я. Дрон Перте побледнел от злости, и, пододвинув ко мне стопку бумаги, отвернулся к окну. Я, однако, не спешила приступать к работе, вернее, поспешила, но не к той, которую ждал от меня Дрон Перте. Сперва я зажгла свечу и подержала над ней каждый листок бумаги, на которой мне предстояло писать. Это требовало времени, однако никакие буквы или иные знаки там не появились. После я понюхала чернила, не слишком, правда, надеясь уловить тот особый аромат, который бывает, если написанное сегодня письмо завтра может сделаться вдруг невидимым. Напарник рассказывал когда-то, что изготовители писчих принадлежностей нарочно помечают запахом свой специальный товар: чтобы знающие люди могли отличать от обыкновенного. Но в этот раз передо мной была самая обычная бумага и самые обычные чернила. Возможно, тайна таилась в списке дам, а, возможно, и нет, и, во всяком случае, если сын синдика стоит ко мне спиной вот уже четверть часа, это не означает, что так будет продолжаться и впредь. Пожав плечами, я приступила к работе. «Милостивая хозяйка! – выводила я, написав наверху письма имя первой в списке дамы. – От имени Августы Перте, многоуважаемой супруге синдика гильдии стрелков Вашего славного города, имею честь пригласить Вас принять участие в благотворительном концерте, который состоится... числа сего месяца. Искренне Ваша, Ивона Рудшанг». Одно письмо, второе, третье... Пусть содержание было новым, работа была привычной: мне не раз приходилось отсылать некоторые деловые письма вместо моей хозяйки, госпожи Кик, и к тому же она требовала копировать почерк: это позволяло переложить на меня ведение дел, не ставя в известность власти. Я как раз приступала к четвёртому, когда сын синдика соизволил прервать своё молчание и повернулся ко мне.
– Как, Ивона! – воскликнул он с удивлением. В голосе сына синдика всё ещё сквозил холодок, и, пожалуй, это меня несколько... огорчало. – Всего три письма, когда надо разослать в пять раз больше? Право, вы меня удивляете и... постойте!
Сын синдика схватил одно из писем, и так и впился в него глазами.
– Ивона! – возмущённо проговорил он, – когда я просил вас взяться за эту работу, я говорил об обязанностях, которые могла бы выполнять моя невеста!
– Разумеется, сударь, – согласилась я.
– Тогда ответьте мне, моя дорогая, – в этом обращении не было уже тех подкупающих ноток, которые так ласкали и пугали меня с самого начала знакомства, – для чего же вы копируете мой почерк?!
– О... – потянула я, несколько сконфуженная этим открытием. Порученная мне работа вызвала к памяти привычный навык, к тому же отточенный напарником до того, что мало какой специалист мог бы обнаружить подделку. Вампиры, при желании, могут не только перенять у человека умение, но и вернуть обратно отчищенным от обычно допускаемых ошибок. Не сказать, чтобы я радовалась подобной учёбе – ни тогда, молоденькой девочкой, которой стали поручать дела, ни потом, когда попала в Бюро безопасности. Нелепость моего промаха меня до необычайности смутила, и я забрала у сына синдика письма – все три – и разорвала на мелкие кусочки.
– Однако же же, сударыня, – медленно проговорил Дрон Перте, – вы не ответили на мой вопрос. Почему вы решили сыграть со мной столь дурную шутку? Неужели вам не ясно, в каком положении я бы оказался, если бы писал своей рукой письма, подписанные женским именем? Или вы не понимаете, что именно этого я хотел избежать, попросив вас о помощи? А, может, вы хотели...
– Довольно, сударь! – не выдержала я. – Весьма сожалею о своей ошибке, и приношу вам свои извинения. Чего же вы ещё хотите?
– Объяснений, – резко ответил сын синдика и, пододвинув стул, уселся рядом со мной. – Итак, сударыня, вы видели этой ночью своего... напарника. С какой целью вы разговаривали с ним? Какие инструкции он вам дал? Упоминалось ли в разговоре моё имя? О чём была ваша беседа? Ну же, говорите!
– Сударь! – запротестовала я. – Столько вопросов, а я не обещала ответить ни на один из них.
– Сударыня, – тихо и угрожающе проговорил авантюрист. – В качестве моей невесты вы пользовались известными правами на меня, сейчас же извольте делать то, что вам говорят!
– Иначе?.. – так же тихо произнесла я. Тон моего собеседника не оставлял сомнений, что теперь он вернётся к своим угрозам, может, теперь ещё более решительно, коль скоро ему больше не интересна моя рука и моё сердце. – Иначе что, сударь? Вы нарушите своё слово и выдадите меня кровникам? А, может, продадите вашим друзьям, из рук которых так недавно и столь любезно вытащили? А, может, в вас проснутся родственные чувства, и вы расскажите отцу, кто я такая? Говорите, сударь! Когда вы приглашали меня сюда и клялись честью в моей безопасности, то забыли упомянуть такое важное условие, как безусловная верность одному только вам или скорейшая свадьба. Или, быть может, вы отказываете мне в вашем гостеприимстве?
– Ивона, прошу вас, – ещё тише произнёс Дрон Перте. – Не вынуждайте меня отнестись так, как это принято в нашей стране женщинам, к подобным вам. Я держу слово, но мне не хотелось бы об этом пожалеть. А теперь – ответьте, будьте добры, на мои вопросы.
– Сударь, – ответила я, стараясь принять самый искренний вид, что, признаюсь, в общении с сыном синдика у меня всегда получалось весьма и весьма слабо. – Сударь, я действительно виделась с моим хозяином, как вы его называете, однако, должна признаться, речь о вас не заходила вовсе. После того случая, вы помните, когда вы принесли меня в свой дом, у нас с ним появились враги, способные причинить вред нам обоим, и, избегая встречи с ними, мы были вынуждены разлучиться. Я думаю, вы сами должны понимать, как много необходимо сказать друг другу близким людям после долгой разлуки.
Едва я назвала напарника своим хозяином, да ещё по-острийски, сын синдика вздрогнул и устремил на меня столь гневный взгляд, что я с трудом подавила желание оборвать свою речь и выбежать вон из комнаты. Дальнейшая моя тирада, признающая самые интимные отношения с вампиром, заставила Дрона Перте порывисто подняться и отойти к окну. Признаюсь, я даже не ожидала, что мне так легко удастся уязвить авантюриста и проявить в нём чувства более человеческие, чем прежние заигрывания, немало меня утомлявшие. Однако затеянная мной игра была слишком опасна, чтобы я могла ей увлекаться.
– Вы говорили о врагах, сударыня, – равнодушно произнёс сын синдика, видимо, уже справившийся со своими чувствами. – Но разве ваш хозяин не способен обеспечить вашу защиту?
– Не тогда, когда речь идёт о не-мёртвых, сударь, – вежливо ответила я. – Они ссорятся, бросают вызовы и решают свои споры шпагой так же, как и все мужчины в вашей стране, и подчас бывают достаточно... утомительны.
– Не все мужчины в Острихе владеют шпагой, – усмехнулся сын синдика. – Итак, сударыня, я дам вам ключ от задней двери с тем, чтобы вы прекратили оставлять её распахнутой каждый раз, как собираетесь прогуляться. Я даже не буду требовать предупреждать меня перед выходом из дома – взамен прошу напомнить вашему хозяину, что мы предполагали заключить сделку, и я по-прежнему нуждаюсь в деньгах и располагаю нужными вам сведениями. А пока закончите эту работу, да поторопитесь, я хотел разослать письма ещё до обеда.
о, Ами показывает характер?
она в этом кусочке великолепна!
Если честно, я в шоке и не понимаю, с чего это она...
Но хорошо, если великолепна!
«А, Ами, насилу дождался! Немедленно одевайся и выходи из дома. Есть дело».
После чего словно бы пропал, и уже ни на что не откликался.
Одевшись всё с тем же небрежением к своей внешности, которая так задевала сына синдика (авантюристу ни разу не приходила в голову мысль о трудности облачения в острийскую одежду без посторонней помощи, ведь их мужчины носят не менее прихотливый, но гораздо более простой в носке наряд), я вышла из дома, как мне и приказал напарник, и немедленно попала в его объятья.
– Пусти! – сейчас же возмутилась я, когда вампир, против обыкновения, не только обнял, но и поцеловал меня в открытую шею, слегка прикусив кожу клыками. – Как ты смеешь?! И тебе не стыдно смотреть мне в глаза?
– А, вижу, благородному дворянину понравилось приготовленное для него зрелище? – засмеялся вампир. – Забавные существа устрицы, они готовы ухаживать за чужой женой, но порывают с невестой всего лишь за невинные поцелуи с не-мёртвым.
– Понравилось?! Зрелище?! Гари, при чём тут Дрон Перте? Я хочу знать, по какому праву ты...
– Перестань, Ами, тебе не идёт, – прервал мои возмущения напарник и, не считаясь с моим желанием немедленно разобраться в происходящем, повлёк за собой по улице. – Я могу поклясться тебе честью, но что тебе до чести бедного сына бакалейщика, негодяя и вора, когда ты отвергла руку благородного дворянина!
– Прекрати! – взмолилась я. – Тебе самому не идёт это острийское кривлянье!
– Тогда и ты не кривляйся, моя хорошая, – серьёзно ответил вампир. – Честное слово, я не сделал тебе ничего плохого, и, если и затуманил твоё сознание, то лишь для того, чтобы преподать хороший урок твоему дворянчику.
– Да что ты привязался к его сословию! – совершенно невоспитанно возмутилась я, одновременно чувствуя, как от осознания слов напарника у меня холодеют руки. Беренгарий имеет в виду... события этой ночи, оправдать которые может только транс или безумие...
– Именно, – усмехнулся вампир, отвечая не то словам, не то мыслям, – именно так, моя дорогая. А теперь перестань строить из себя недотрогу и займёмся делом.
– Я тебя не понимаю, – пробормотала я, но тут вампир затуманил моё сознание и прижал к себе, а когда отпустил, мы стояли на крыше дома, в котором поселилась Беата, или, во всяком случае, на точно такой же.
– Ты не ошибаешься, – сообщил мне вампир. – я решил, раз моя девочка решила показывать когти, ей надо поучиться их смазывать ядом. Не о том ли ты просила, милая?
– Перестань, – прошептала я и, повинуясь жесту напарника, принялась скручивать обруч юбки, чтобы пропустить его через чердачное окно.
вот, давно пора
– Итак, ты привёл её, – поприветствовала нас молодая женщина.
– Как и договаривались, хозяюшка, – насмешливо поклонился ей вампир. – Ивона мечтает перенять хоть одно из твоих замечательных умений, не так ли, моя дорогая?
– Но я... – запротестовала было я, однако вампир жестом остановил меня и обратился к Беате.
– Учти, я буду знать всё, что ты ей говоришь, и, если ты попытаешься предать меня или её...
– Обойдёмся без угроз, – хмуро ответила наёмная убийца. – Ты видишь, я не сменила квартиры и исправно поставляю тебе сведения о красавчике молодом Перте. Чего ты ещё хочешь для доказательства моей преданности?
– Преданность – это для благородных, моя дорогая Беата, – засмеялся вампир. – Мы с тобой будем говорить на другом языке, и на нём ты останешься мне покорна, потому что хочешь выжить, и будешь исполнительна, потому что хочешь заработать. Я ведь передал деньги, которых хватит и тебе, и людям, которых ты для меня нанимала. Кстати, всё ли в порядке по этой части?
– В порядке, кровосос, – проворчала Беата, явно недовольная позицией, занимаемым моим напарником. – Толье и Шадель глаз не спускали с красавчика днём, а Лотель и Рекель – ночью. Обложили, как волка, и никуда он от нас не денется!
– И? – нетерпеливо произнёс вампир, подталкивая меня к грубо сколоченному табурету, которого не было в комнате в первый наш визит. Сам он, игнорируя возмущение в глазах хозяйки, уселся на кровати, причём, подумав, скинул туфли и забрался туда с ногами. Несчастная Беата не посмела возражать, и послушно продолжала:
– Мальчики доносят, красавчик наш всерьёз затеял жениться. По бабам больше не ходит, то и дело выводит в свет свою малютку и, по всему видать, глаз на неё всерьёз положил. – Произнеся это, наёмная убийца хрипло рассмеялась.
– Малютку – это Ивону, а, Беата? – с лёгкой улыбкой спросил вампир.
– Её самую, – подтвердила убийца. – Молодой Перте словно с цепи сорвался... или напротив, на неё уселся. Чего не сделаешь ради любви!
– Не смешно, Беата, – нахмурился мой напарник. – Рассказывай о его незаконных делах, сердечные меня не волнуют.
– Ой ли? – с деланным сомнением спросила убийца. – Не о твоей ли подружке трещит весь город, мол, околдовала заезжая красавица сердце нашего распрекрасного кавалера? Или ты решил выдать замуж свою малютку, а там и отправить молодого хозяина Перте на тот свет? Потому и привёл девочку учиться?
– Перестань болтать! – рассердился вампир. – Говори дело, которое тебе поручили, а мои дела оставь решать мне!
– Как прикажите, милостивый хозяин, – подмигнула Беата. – Коротко говоря, Дрон Перте, как приехал, не виделся ни с кем из нашей братии, не писал им писем и не получал ни от кого. Решил, видно, сделаться добродетельным. С благородными всегда так: в молодости шумят, а после женятся, заводят семью – и прости-прощай вольное житьё! Про его батюшку тоже слухи ходили, а теперь взгляните-ка на него!
– Про батюшку мне неинтересно, – отмахнулся не-мёртвый. – Это всё, о чём ты узнала?
– Ты обещал оставить мне жизнь, кровосос, она дорогого стоит, – отвечала наёмная убийца. – А после ты обещал деньги, и они стоят ещё дороже, а твоя красивая подружка даже была так добра, что просила спасти мне жизнь – я этого не забываю.
– Вздор! – воскликнул напарник. – Беата, я говорил тебе – мне не нужна твои напыщенные клятвы, они ничего не стоят. Бойся меня и надейся на мои деньги – вот всё, чего я хочу.
– Экий ты несговорчивый, кровосос! – в тон ему воскликнула Беата. – Я ж так и делаю, как ты велишь: я боюсь, как бы твоя служанка не стала тебе не нужна и хочу заработать ещё. Среди контрабандистов у меня осталась парочка друзей, они всё сделают, если я попрошу, и будут молчать, если я дам денег. Ты ведь хотел знать, для чего Перте оставил твою малютку и уехал в столицу, будто бы по срочным делам, не так ли?
– У тебя есть друзья? – удивился вампир. – Бывшие любовники, надо понимать, которых ты не стала травить в обмен на вечную дружбу?
– Не совсем так, вампирчик, не совсем так. Так как, стоит моё усердие жизни и таллеров?
– Особенно таллеров, моя дорогая, – усмехнулся вампир. – Но сначала нужно узнать, что принесло тебе это усердие. Итак?
– Мои друзья – люди маленькие, – сообщила Беата, поворачиваясь к трюмо, чтобы достать заветный ларчик с печеньем. – Они не могут знать того, что происходит за закрытыми дверями, но...
– Но?.. – подхватил вампир.
– Но я теперь точно знаю, о чём договаривался со своим хозяином молодой Перте, – закончила наёмная убийца и отправила в рот печенье.
Всё это время я сидела на неудобном табурете и боялась шелохнуться, слушая разговор, для которого вовсе не требовалось поднимать меня с постели, разговор, в ходе которого я то и дело должна была сносить оскорбления. Обещание напарника отдать меня в ученицы Беате наполняло меня страхом. Что я делаю? Неужели я могла себе представить, что когда-нибудь дойду до... такого?! Слова убийцы относительно переговоров Дрона с хозяином контрабандистов заставили меня встрепенуться, и Беата бросила в мою сторону быстрый взгляд, непонятно что выражавший.
– И о чём же, моя дорогая? – вкрадчиво спросил мой напарник.
– А вот об этой милой девочке, твоей подружке, – безмятежно отвечала убийца, хрустя печеньем. Он, видишь ли, доказывал, что и Товаль со своими кандалами, и Грета с её женской хитростью, и Бломель с решительностью и шпагой, все они провалились, и он хочет попытаться в одиночку. Мол, там, где не помогла сила, поможет доброта и любовь. Взамен он дал ещё одну клятву в верности – хозяин, уж наверное, со счёта сбился, сколько из получал. Перте обещал действовать в интересах хозяина и просил оставить твою малютку за собой. Ещё денег просил, и от того, видать, хозяин ему и поверил. Денег не дал, дал людей, от которых собирается избавиться, и предупредил, что у Товаля свои планы. Так что, кровосос, ты был последний дурак, оставляя свою подружку в лапах молодого Перте! Ведь того-то он и добивался своим спектаклем с похищением девочки.
– Добился и успокоился, – усмехнулся вампир. – Я был последний дурак, когда решился позлить его – если, конечно, этот мальчишка опасен.
– Ещё как опасен, кровосос! – заверила Беата и, повертев в руках печенье, решила не отправлять его целиком в рот, а откусывать по кусочку, как принято среди благородных дам. – Его прочат во второго Бломеля, а тот не только владел пистолетом и шпагой, он к тому же интриганом был тем ещё.
– Я убил Бломеля, – спокойно напомнил вампир. – Но на всякий случай – если Дрон Перте задумает какую-нибудь гадость в отношении Ивоны – дай мне знать немедленно, или...
– Или умру, – перебила его Беата. – Придумал бы что-нибудь новое, кровосос! Если кто-то будет угрожать тебе – я помогу из страха, а твоей девочке – из благодарности, хоть ты в неё и не веришь. Положись на Беату, дружок, со мной не пропадёшь!
– Подозреваю, те, кто правда пытались на тебя улечься, в ту же ночь расставались с жизнью, – парировал вампир, и я покраснела, догадываясь, на что намекает напарник. – Итак, Беата, ты знаешь, чего я хочу.
– Следить для тебя за молодым Перте, – проговорила наёмная убийца, и вампир кивнул. – Но учти, кровосос, если ты надеешься получать новости из столицы – можешь об этом забыть. Мои друзья чуть не попались в тот раз, и хозяин не спускает с них глаз. Им не хотелось бы получить такое же поручение, как тем ребятам, которых пристрелил наш красавчик, когда они похитили твою подружку.
– Жаль, – потянул вампир. – Очень жаль. Про Товаля они тоже ничего не знают?
– Если и знают, говорить не захотели, – пожала плечами убийца.
– Ну, что же, Беата, свою жизнь ты отрабатываешь сполна. А теперь вернёмся к делу, из-за которого я привёл Ивону. Что скажешь?
– Но что-то ведь ты можешь сделать, – настойчиво произнёс вампир.
– Нет, – отрезала убийца и без предупреждения занесла руку, как для удара. – Вот, смотри.
Я не успела ничего понять, когда воздух рассёк свист, и мимо моего виска пролетел метательный нож. Вампир оказался рядом раньше, чем оружие пронеслось мимо, но ничего не сделал, чтобы меня защитить. Не раньше, чем нож брякнул об пол, напарник заговорил и потребовал объяснений.
– Ничего с твоей малюткой не случилось, – безмятежно отозвалась убийца. – Разве дёрнулась бы под удар, но этого я не боялась.
– Ты могла меня убить! – вырвалось у меня.
Вампир успокаивающе положил руку мне на плечо.
«Я бы не позволил», – передал он и до боли сжал руку.
– Я жду, Беата, объясни свою выходку.
– А ты не понял? – недовольно поморщилась убийца. – Умная бы не шевельнулась: поняла бы, что я целюсь мимо. Нервная бы скатилась в сторону: не смогла бы усидеть. Ловкая поймала бы нож. Дура дёрнулась бы под удар. А твоя малютка не шелохнулась потому только, что слишком испугалась. Чему её учить? Я научу, но она в любой драке сначала замрёт, а потом будет слишком поздно.
– Но ты могла бы... – настаивал вампир.
– Нет, – отрезала убийца. – Я покажу твоей девочке несколько рецептов, которые сделают любой обед с ней... незабываемым. Если очень хочешь, научу, где спрятать стилет. Но, если твоя девочка умна, она вообще не окажется там, где ей придётся им пользоваться.
– Но я вовсе... – запротестовала я.
– Запомни, хозяюшка, – хрипло проговорила Беата. – Бей быстро, бей первая, бей без предупреждения, бей, куда я покажу. И сразу убегай, второй удар будет западнёй. Всё поняла?
– Но, послушай, я вовсе не хочу... – не успокоилась я.
– Не бойся, хозяюшка, – засмеялась убийца. – Заставить убить может только случай, я всего лишь научу, как встретить его во всеоружии. Ну, что, кровосос, – обратилась она к моему напарнику, – доверишь мне свою малютку?
– Разрешите откланяться, дамы, – вместо ответа произнёс вампир и словно бы растаял в воздухе, на глазах у нас превратившись в облачко тумана. Миг – и туман развеялся, будто его здесь и не было никогда. Исчезли даже сброшенные в начале разговора туфли.
– А теперь, хозяюшка, покуда нас не перебивают, бери табурет и садись сюда, посмотришь мою кухню, – как ни в чём ни бывало предложила убийца и указала на заставившие трюмо скляночки. – Это тебе не шпагой размахивать, наше ремесло соображения требует.