И канон покажется флаффом
Название: Скрип замка разобьет...
Рейтинг:R (за жестокость) ладно, PG-13
Жанр: ангст, драма
Категория: джен
Размер: мини
Пейринг: Лионель Савиньяк и другие
Отказ от прав: все персонажи и мир принадлежат В. Камше.
Комментарий: написано по заявке на Хот-Фест "Пост-канон. Кто будет, кто не будет, на чем сердце успокоится"
Предупреждение: перед прочтением (особенно второй части) уберите от экранов беременных, сердечников и савиньяколаверов.
Часть перваяФакел мигает в такт биению сердца, пляшут по стенам багровые отблески. Или это снова мутится в глазах? Лионель с силой зажмурился; прикрыть бы глаза руками и посидеть так хоть несколько минут, но руки прикованы к стене – не пошевелить. Впрочем, он обойдётся и так, привык.
Угнетала даже не беспомощность, а туманность перспектив. Нет, с главной – со смертью, он давно определился, ещё когда теньент на взмыленной лошади привёз на западную границу сообщение о том, что Рудольф и его наследники были перебиты за одну ночь – все. Кажется, в тот день Эмиль перестал смеяться, или это случилось раньше?.. А может, когда увидел то, что осталось от Рокэ Алвы?.. Когда Арно был вызван в столицу и исчез?..
Нужно было мчаться в Олларию, хотя все понимали, что поздно – вот теперь по-настоящему поздно… Они разругались: Эмиль бросил армию и дриксов на старшего и сорвался на юг, к Дьегаррону, надеясь, что дороги ещё не перекрыты, Ли остался – чтобы не отдать на съедение "гусям" доверенную ему после смерти фок Варзов Западную армию.
А за ним пришли, обвинив в измене, и это могло быть самым смешным в этой глупой истории… Могло бы… Пришел не кто-нибудь – Райнштайнер. Ли хорошо помнил, как выхватил пистолет, выстрелил, но не знавшая промаха рука дрогнула, и пуля лишь прочертила красную полосу на рукаве мундира. Чувствуя себя последним Давенпортом, Савиньяк выскочил в окно, но внизу его ждали.
Так в его жизни появилась боль.
Когда его, избитого и ничего не соображающего – оба состояния были крайне непривычны и неприятны – привязали к седлу, он увидел Райнштайнера с перевязанным плечом – тот садился на лошадь. Его тоже вызывали в столицу.
Тогда Лионель ещё не догадывался, для чего.
Теперь – знал, равно как и то, что никогда не ответит на вопрос о том, где Эмиль и что он задумал.
Его Величество Вальтер Первый нашел идеального исполнителя. Барону было всё равно, какой приказ выполнять, он не злился за рану, он исполнял свой долг – допрашивал преступника и предателя со всей возможной тщательностью. Удовольствие от унижений бывшего маршала получал разве что Манрик, вновь получивший должность кансильера и прибравший, наконец, к рукам Надор. Этот мстил, и мстил от всей души.
Лионель не сомневался, что жить ему осталось недолго. И что смерть его не будет легкой. Даже если он сдаст Эмиля, даже если согласится работать на нового короля… И ещё – ему не вернут Арно, чьи следы затерялись где-то на гайифской границе, не вернут мать, не выдержавшую зрелища страданий сына…
«Сволочи», - пробормотал Ли. Вышло какое-то шипение, губы пересохли и слушались с трудом.
Эмиль должен выжить – за них всех. Жить за других – глупое занятие, Росио попытался, и что из этого вышло? Но отомстить – вдруг получится?
Больше всего Лионеля угнетала неизвестность. Чувство времени обманывало его: иногда казалось, что между допросами проходит несколько дней, иногда – не более получаса. Неизвестность рождала страх: вот сейчас... Лязгнет замок, дверь распахнется, одна радость – освободят руки, пусть ненадолго, пока идут по коридору, но всё же… Мышцы затекали так, что хотелось выть, пальцы не слушались, а когда кровь свободно устремлялась по венам, словно тысячи иголок вонзались в измученное тело.
Когда тело отказывалось идти, его волокли. Бывало, Лионель терял сознание ещё по дороге в пыточную – тогда его окатывали водой, и первое, что он видел, очнувшись – спокойное и равнодушное лицо Ойгена Райнштайнера. Вторым: виноватое – Чарльза Давенпорта.
Лионель ненавидел Чарльза за эту проклятую жалость. За то, что он по вечерам наверняка пьет стаканами касеру и проклинает себя – но всё равно участвует в допросах. А ведь у Давенпорта не осталось ни родственников, ни друзей, на чем его поймали?
Глядя на своих палачей, Савиньяк неизменно вспоминал темную от времени виселицу в углу тюремного двора. Когда по приезде в столицу с него, обессиленного, сняли веревки, позволив сползти с лошади, Ли попытался выпрямиться и увидел изуродованное тело…
Тогда, во дворе Багерлее, ему впервые стало страшно. А теперь оставалось только завидовать виконту Валме, который так и не стал графом. Его отец ненадолго пережил последнего сына...
«Упрямство не доводит до добра», - равнодушно пояснил Райнштайнер. И на следующий день позволил Лионелю убедиться в этом на собственной шкуре…
Умереть быстро – или превратить остаток своей жизни в Закат и всё равно умереть? Главное – есть ли за что?..
Лионель снова зажмурился. Глаза слезились, мельтешение бликов от факела казалось красной плесенью, тянущейся из сырого камня – на свет.
Когда же за ним придут? Должно быть, скоро.
Вспомнить бы ещё, терял он сознание после прошлого допроса или нет?
Лионель не помнил, сколько он уже не спал: со вздёрнутыми над головой руками это затруднительно, хотя холод и слабость иногда окунали его в вязкое, опасное беспамятство. Снились кошмары. Росио, блуждающий в темноте Лабиринта, и Росио, безумный Росио, который всё же сумел вернуться, хотя лучше бы он погиб. Влюблённая дурочка Елена получила, наконец, своего Ворона – а Вальтер не возражал. Ему нравилось изысканное развлечение – смотреть на непобедимого Алву, сумасшедшую развалину, бродящую по Олларии в поисках одной ей видимых теней… Кого? Окделла, Марселя, давно мёртвых братьев или друзей?
Эмиль, при известии о возвращении Алвы бросившийся в столицу, вернулся постаревшим на десяток лет и отказывался говорить, пока брат не залил в него полфляжки касеры. А потом уже не мог остановиться: рассказывал об Алве, который его не узнал, о Елене, об её сестре, отданной наследнику Придда в обмен на фельпский хлеб… Тогда возникший из небытия Вальтер всего лишь вернул себе должность супрема, а замок Ноймар ещё не превратился в обитель призраков, братскую могилу для королевских наследников… Тогда ещё не знали, что дальше будет только хуже, и смеялись: «И не такое переживем!». А вот кошки с две!..
Иногда Лионелю снились мать с отцом: они шли через парк давно потерянного Сэ, держась за руки – чёрные фигурки среди золотых листьев, и казались молодыми и счастливыми. И Лионель, с радостью осознавая, что ничего не болит, не подкашиваются ноги, не мутится в голове, как мальчишка бежал за ними, догонял, вцеплялся в руки, плакал – а потом поднимал голову и видел мёртвые лица…
После этого не хотелось ни спать, ни даже думать. И допрос становился счастьем, давая хоть какую-то возможность забыться.
Лязгнули ключи. Вспомни Леворукого – и он придёт…
Солдаты никогда с ним не разговаривали; этого не требовалось. Звякнули кандалы, отозвались болью руки. Ноги не держали, его обхватили поперёк спины, задев свежие раны, но Лионель даже не застонал – ерунда по сравнению с тем, что ждет его через несколько минут – и просто обвис. Это даже не казалось унизительным: в конце концов, их же рук дело – вот пусть и таскают, как обморочную девицу. Он и так продержался, кажется, слишком долго!
Тридцать девять шагов. Дверь, окованная железом. Внутри – жарко, душно, к горлу подкатывает тошнота, становится противно от собственной слабости, они все-таки заставили его бояться!
Его привязывают к массивному дубовому креслу. Ровно через минуту явится Райнштайнер. Если не повезёт – с Давенпортом.
Не повезло… Смотреть на обоих нет сил, но Ойген не любит, когда пленник закрывает глаза. Пощечин и так будет немало, зачем нарываться на еще одну?
- ...местонахождение вашего брата… планы… свержение Его Величества Вальтера Первого Придда… кто ещё… когда… сколько…
- Ну вас к кошкам, - привычно огрызается Лионель.
Это всё, что он себе позволял, втянешься в диалог – всё, конец выдержке. Проговоришься. Молчи…
Больно. Сейчас будет больно, ну да закатные твари с этим: Эмиль стоит любой боли, да и чувства будто притупились в последнее время. Он или привыкает, или умирает, наконец… Неважно, скорее бы.
Неизвестно, что хуже: допрос или его ожидание.
- Вы знаете, чем заканчивается любое восстание. Рано или поздно мы все равно поймаем всех заговорщиков, стоит ли терять время и мучаться? Савиньяки всегда отличались здравым смыслом и предусмотрительностью…
«А ты вырвал её из горящего Сэ, - думает Лионель. – Зачем? Чтобы через год притащить в Багерлее и привести на допрос?» Она ведь молчала, просто смотрела огромными от ужаса глазами. Она не могла выбрать между ним и Эмилем: не могла приказать старшему говорить и выдать младшего, и не могла видеть, как старший корчится от боли. Она умерла у него на глазах… Чего они добились? Ничего. Одним трупом больше...
- Вспомните, что произошло с герцогом Фельсенбург, когда тот попытался спасти от правосудия своего приговорённого адмирала? С графом Лэкдеми случится то же самое.
Отрубленная голова на залитых кровью досках помоста... Так и получается обычно. И с графом Савиньяком будет так же.
А скольким не будет уже никак и никогда?!
Скольким – лучше бы так, а не иначе? Арно, Марианна, Матильда Ракан, в конце-то концов…
- Вы напрасно упорствуете…
Лионель не слушал, он давно выучил эту песню наизусть. Какие же эти бергеры… Как собачий клещ – не отцепится, пока не обглодает скелет. Нет бы сразу – плети, щипцы, иглы, что у него там ещё? Знает, ведь, что уговаривать бесполезно. Совесть, что ли, оправдывает? Да есть ли она у него?
Впрочем, сила Райнштайнеру тоже не помогла... Другой давно бы сорвался, придушил, ударил слишком сильно – и всё. А вот нет, не положено… Каждый день – одно и то же. Сначала – увещевания, потом угрозы. Потом… Потом – страшно. Но скорее бы, тогда и кончится быстрее.
Равнодушие или жалость? Что раздражает больше?
- Скажите, вам стыдно, Чарльз? – спросил Ли, не глядя на Райнштайнера. Давенпорт вздрогнул. Обернулся.
- Нет.
- Жалко?
- Н-нет!..
- А мне жаль, что я сразу не понял, что первый в вашей жизни толковый поступок оказался и последним. Жаль... Мы все ошибались, столько недальновидных поступков не помнит, наверное, ни один Излом… Мне поздно их исправлять, и вы, что самое обидное, тоже не исправите.
- Вам не стать мучеником!
- А вам – героем.
- Новый Круг принадлежит новой династии, - сказал Райнштайнер. – Придды ничем не хуже Фердинанда, по крайней мере, в отсутствие Дорака.
- Придды ничем не лучше Раканов. А тот единственный, кто мог бы стать достойным королём, превратился в насмешку над всеми живыми. Полноте, господа, еще одной ошибки вы от меня не дождетесь.
Проняло? Нет, просто время, выделенное для угроз, подошло к концу – ну и слава Создателю!
Боль была оглушительной. Лионель кричал. Он всегда срывался в крик, давно уже. Если впереди ничего, кроме смерти, – нет смысла притворяться.
«Ничего. Не. Скажу». Твердить про себя, как молитву, чтобы не забыть.
Живи, Эмиль. Может быть, когда-нибудь…Пусть я никогда не приснюсь тебе среди золотых листьев увядающего Сэ… Может быть, когда уйдём мы, последние осколки прошлого, растоптанного Изломом, мир станет лучше. Пусть живут другие... Мы ведь тоже ходили по чьим-то костям, правда? Мы даже знаем, по чьим…
«Ничего. Никогда… Молчать!»
«Я хочу, чтобы ты выжил. Чтобы хоть кто-то… Чтобы хоть как-то. Последний из нас…»
Боли не было.
Часть вторая- Ли!
Голос брата выдернул Лионеля из вязкого забытья, но открыть глаза с первой попытки не получилось – отвык? Звон цепи, грубый окрик стражника, в закрытые веки ударил нестерпимый свет факела. Чья-то ладонь легла на лоб, осторожно отводя назад слипшиеся пряди – и Лионель неимоверным усилием заставил себя распахнуть глаза. Из мутного тумана проступило лицо – до боли знакомое, тысячи раз виденное в зеркале. В свете факелов золотистый ореол вокруг головы казался рыжим.
- Эмиль, - сорвался с губ хриплый шепот.
Не может быть... Нашел, спас... Только уже поздно – Арлетту Савиньяк не вернуть. Протолкнуть слюну в саднящее, пересохшее горло – это срочно, самое важное нужно сказать сразу.
- Ты знаешь... мама...
Эмиль кивнул, поджав губы, и несколько долгих минут они молча смотрели друг на друга, без слов говоря: а помнишь... помнишь... помнишь... Прошлое не изменить, но теперь все обязательно будет хорошо. Лионель приподнял ослабевшие руки, с удивлением разглядывая стертые в кровь запястья – оказывается, кандалы сняли, когда он был без сознания. Болела затекшая, простуженная спина, ожоги, противно ныла каждая клеточка тела, но теперь это не имело значения. Он выдержал, а теперь пытка закончилась, Эмиль здесь, значит, они исправят все, что еще можно исправить, они найдут Арно, они...
Громко лязгнул засов, вырвав Лионеля из блаженного полусна, куда он, оказывается, успел погрузиться. Лицо Эмиля не исчезло – брат по-прежнему был рядом, сидел на корточках, с кривой улыбкой смотря на близнеца. В углу рта запеклась кровь, на щеке – длинная ссадина, словно от хлыста, разорванный ворот несвежей рубашки истрепался почти в лохмотья.
Леворукий и все его... спруты... Лионель зажмурил глаза – как в детстве, когда хотел прогнать надоедливый кошмар – и снова открыл. Ужасное видение и не подумало исчезнуть, Эмиль привычно тряхнул волосами и уселся на пол и обхватив руками колени. Он был босиком, а на рукаве чернела уродливая клякса. По-прежнему светил вдетый в кольцо факел, освещая красную плесень на стенах, блестя на прутьях решетчатого окошка в двери.
- Прости, - тихо сказал Эмиль, и от звуков родного голоса в груди разлился обжигающий холод, - Я слишком увлекся идеей штурма Багерлее и не заметил...
- Это не Багерлее, - прокаркал Лионель, едва сдерживая рвущийся из горла кашель.
Невеселая усмешка была ему ответом.
- Господин капитан королевской охраны не удосужился рассказать нам о подземельях вверенного ему дворца. Или ты не знал?
- Знал... Силь...вестру они... были не нужны. И никому... давно.
- А Спрут, как видишь, не преминул воспользоваться. Вальтер Первый вообще, - Эмиль хмыкнул каким-то своим мыслям, - весьма практичный человек.
- Весьма...
Кашель все-таки вырвался наружу, внезапная судорога заставила Лионеля перекатиться на бок – и тут же взвыть от боли в вывихнутом плече.
- Тише, тише...
Ласковые руки брата перевернули его обратно на спину и, приподняв голову, поднесли к губам непонятно откуда взявшуюся флягу. Кисловатое торкское вино охладило мучительно саднящее горло, в голове немного прояснилось.
- Подожди... Ты сказал – нам. Кто еще был с тобой?.. Хотя... лучше не говори. Они... могут слушать.
- Спруты? Или твой Райнштайнер? – пустая фляга со звоном заскользила по каменным плитам, а Эмиль вытер губы и уселся в ногах брата, облокотившись о стену. Прелая солома, должно быть, воняла, да и сам Лионель... Сколько он уже времени здесь? Вряд ли можно считать мытьем ведро воды на голову... так что запах в камере вряд ли сравним с морисскими благовониями. Впрочем, Эмиль и не думал морщиться. – Он лично засвидетельствовал мне свое почтение, зачитав приказ Его Величества. Выбравшись из Заката, Вальтер не желает давать подобного шанса своим противникам. Нас с тобой ждет Занха. Завтра... нет, уже сегодня. По дороге сюда я слышал, как бьет полуночный колокол.
Лионелю вдруг безумно захотелось рассмеяться. Дикий, сумасшедший хохот рвался из груди, пришлось загонять его обратно, памятуя о кашле, и Ли только расплылся в невозможно широкой улыбке, заработав удивленный взгляд близнеца.
- Я думал... что с твоим приходом все закончится... И правда ведь – всё...
Эмиль усмехнулся в ответ.
- Главное, чтобы Арно не пришло в голову нас спасать. Этот может...
- Ты знаешь... – удивляться не было сил.
- Представь себе. Мы с Хорхе все-таки нашли его – в Кагете, когда пытались вытребовать у Лисенка пару лишних полков. Он рвался вытаскивать тебя и мстить Придду. Я оставил его под присмотром Дьегаррона, в нашем лагере, под Кортной...
- Подожди... – мысли расползались, как выпущенные из мешка ызарги, и кишели, не давая выбрать из них самую важную... – Ты приволок с собой всю варастийскую армию и не смог взять столицу?
- А... – Эмиль махнул рукой и отвернулся, - Мы не сомневались, что Придд убьет тебя, стоит нам хотя бы показаться поблизости от Олларии, а уже потом начнет переговоры о выдаче. Стоило попытаться сначала вытащить тебя – небольшим отрядом...
Окажись на его месте Алва или даже сам Лионель, он пошел бы на штурм, не задумываясь... А Эмиль Савиньяк оказался слишком привязан к брату. Если узурпатор решит придти на казнь, он, несомненно, скажет что-нибудь пафосное о братской любви.
- Что ты приказал Дьегаррону на случай своей гибели?
Пляшут по стенам красно-рыжие блики... как же надоел этот мерзкий цвет! Впрочем, терпеть осталось недолго.
- Уходить в Кэнналоа. Савиньяки – последние, кто может поднять народ под девизом восстановления законной власти... К тому же, Хорхе болен... У него не хватит сил удержать власть в одиночку, что уж говорить об Арно.
Удержит... если сможет взять.
- Какие силы у Вальтера?
- Насколько мне известно – у кольца Эрнани расквартировано несколько полков. В Мергане, в Нерсии... В столице – не больше тысячи гвардейцев. Мы бы сумели.
- Легко рассуждать о несбывшемся...
Лионель закрыл глаза. Радость и последующее отчаяние опустошили его, только где-то внутри тихо бурлило раздражение. Эмиль, маршал Юга, взявший Бордон и почти вытеснивший дриксов из Марагоны, попался в глупую ловушку... Его старший брат выдержал все пытки – зря...
Назойливый свет факелов проникал даже сквозь опущенные веки.
- Потуши огонь, - шепотом попросил Лионель.
Лязгнули кольца: одно, второе, отвратительно запахло горелой плесенью. За время своего заключения Лионель привык к тихому потрескиванию огня, и не замечал его. А сейчас вдруг стало оглушительно тихо. Только где-то совсем далеко, на грани слышимости, возились крысы... Или это не крысы, а сверчки в королевском саду?
Эмиль снова устроился в ногах. Говорить не хотелось. Не хотелось даже спать, хотя измученный бессонницей узник был уверен, что уснет немедленно, стоит телу принять хоть немного более удобное положение.
Перед смертью положено вспоминать прожитые годы – почему бы и нет? Бывшему графу, проэмперадору и маршалу есть, что вспомнить.
Бьют мерзлую землю солдатские башмаки, дышит в спину вторая шеренга. Впереди – Изонис и редеющая на глазах линия дриксов. У них не осталось пороха, командующий сбежал, а картечь косит ряды. Но они стоят – и будут стоять до тех пор, пока гвардейцы Мениго не подойдут слишком близко. И только тогда побегут. Первая победа проэмперадора Савиньяка – не над «гусями» и «медведями», над собственной армией...
Подмигивают небу белые звездочки эдельвейсов на склонах, нетерпеливо приплясывает Грато, и вот, повинуясь легкому движению шпор, срывается в галоп – наискосок через поле, срезая дорожную петлю. Неспешно ползет артиллерия, Эрмали умудрился остаться с прибытком, но это не главное. Рискованная игра в догонялки закончилась, армия и ее маршал могут в полной мере насладиться победой и отдыхом...
Небо, видное сквозь ветки сосны над головой, по-прежнему ярко-синее, но впереди закат уже расчертил легкие облака над горами причудливыми полосами всех цветов – от нежно-золотистого до багрового. Можно поймать алое солнце в бокал алатского хрусталя и выпить, чувствуя на губах горьковатый привкус осени. Хайнрих довольно посмеивается, салютуя далеким ледникам, и распускает пояс камзола, а впереди ночная попойка и тюрегвизе...
Лионелю вдруг безумно захотелось увидеть небо – голубое, синее, лиловое в подступающих сумерках или купол над головой, такой близкий, что, кажется, протяни руку – и дотронешься до усыпанного звездами черного бархата...
В углу, лениво мерцая багрянцем, дотлевали факелы, белела рубашка и склоненная над ней голова Эмиля – он все-таки сумел заснуть и правильно сделал. Плесень больше не лезла из углов, застыв на камнях темными пятнами, а в затылок тянуло холодом. Лионель кое-как вывернул голову и наткнулся взглядом на маленькое окошко под самым потолком. На квадратах решетки серебристые мазки лунного света, но до полу не доходит ни один луч. Странно, что он не замечал этого раньше... Впрочем, кажется, его переводили в другую камеру... недавно, пару допросов назад. Даже расщедрись Вальтер напоследок на приличную комнату, вроде тех, что в Багерлее, Лионель вряд ли бы это заметил...
Вывернутая шея заныла, пришлось вернуться в прежнее положение и снова закрыть глаза. Может быть, он все-таки уснет...
Звонко стучат по мостовой копыта, высекая искры и распугивая редких прохожих. Утро, Леворукий его побери! А ведь они даже не знают точного времени казни – чудом вырвавшийся из багерлейской засады адуан краем уха слышал что-то насчет Занхи и завтрашнего утра, но только и всего. Оставалось надеяться, что спрутий король поленится вставать на рассвете и спасители успеют вовремя...
Солнце уже золотило крыши домов, когда небольшой отряд во главе с Арно Савиньяком вылетел на широкую улицу, ведущую к месту предполагаемой казни. Трое солдат в лиловой форме не успели даже вскрикнуть, как были зарублены тяжелыми кавалерийскими палашами. Отряд получил строгий приказ – не разряжать пистолеты раньше времени. Пришпорить усталого коня, перескакивая через труп, обогнуть зазевавшегося горожанина, и вот они уже вылетают на площадь... Успели! Меткий выстрел расцвечивает лоб палача алой розой, занесенный было топор ухает вниз, срезая прядь волос с головы... Эмиля, а Ли, вон он, стоит у самого эшафота, бессильно опираясь на руки конвойных. Они же пытали его, скользкие твари! Рука сама находит ольстру, в то время как глаза беспокойно окидывают площадь в поисках спрутьего величества. Не мог же он пропустить такое событие... И правда – на белоснежном балконе видна высокая, увенчанная короной фигура в лиловом. Мгновение ушло на то, чтобы спрыгнуть с коня и прицелиться, но именно его и не хватило. Юноша в темном камзоле шагнул из-за плеча Вальтера, закрывая его собой – уже спуская курок, Арно узнал Валентина Придда...
В следующий момент его ударили по руке, выбив пистолет, и пришлось срочно выхватывать палаш, принимая удар тяжелой, отнюдь не придворной шпаги. Вокруг звенело и громыхало, мельтешило лиловым, ржало испуганно и ругалось на чистом талиг. Вспомнился не к месту Мельников луг, там легко было отличить своих от чужих, а «гусиная» кровь пьянила не хуже касеры. А здесь... В чем провинился этот одноглазый служака, наверняка ветеран какой-нибудь кампании, упавший от выстрела прямо под ноги Арно? Ненавистный Спрут прячется за спинами других, вот и Валентин... Посмотреть, что делается на балконе, было некогда, но Арно знал, что он не промахнулся. Укол совести царапнул было сердце, и тут же самая настоящая пуля вошла в руку чуть повыше запястья, заставив выронить обиженно звякнувший палаш. Ничего, с кинжалом он управится и левой... А на спину словно навалился медведь, и сделав несколько шагов на подгибающихся ногах, Арно споткнулся и рухнул на камни под его тяжестью, больно ударившись коленями и подбородком. Медведь чуть приподнялся, но выскользнуть из-под него не получилось: запястья мгновенно стянули веревкой и холодное дуло пистолета недвусмысленно уперлось в затылок. Вот же твари!..
Пинок под ребра, очевидно, означал требование встать, и Арно кое-как поднялся, тут же встретившись взглядом с рыбьими глазами Вальтера Придда. Надо же, когда только спуститься успел! Вздернув саднящий подбородок, Арно обвел взглядом поле боя и чуть не взвыл от отчаяния. Лионель распростерся на камнях, не подавая признаков жизни, а рядом два «медведя» в лиловом выкручивали руки Эмилю. Третий пытался успокоить вставшего на дыбы коня... Братьям не хватило нескольких минут...
Арно зажмурился, пытаясь утихомирить вскипевшие злые слезы. Подлая тварь снова победила!
- Арно Савиньяк, – ненавистный, издевательски спокойный голос ударил не хуже пощечины, - Позвольте объяснить вам вашу ошибку.
О неожиданности Арно распахнул глаза и удивленно воззрился на Спрута. Пленника можно оскорбить, унизить, пристрелить, в конце концов, но вот так? Вальтер говорил скучным, недовольным голосом, словно ментор в Лаик, уставший от нерадивых унаров.
- Некоторое время назад моему сыну и наследнику, ныне, по вашей милости, покойному, пришла в голову странная идея. Валентин решил во что бы то не стало освободить вашего брата Лионеля, не дав себе труда задуматься о том, какие последствия этот благородный поступок будет иметь для Талига...
Слова казались тягучими и почти лишенными смысла. Арно считал полковника Придда другом, а принца Валентина записал в предатели... Так глупо, оказывается...
-...имела бы шансы на успех, не затей ваш брат Эмиль штурм Багерлее. Пристрелить его сразу мои люди, к сожалению, не додумались. Позволить спасти обоих, я, разумеется, не мог, пришлось назначить казнь на ближайшее же утро. Узнав об этом, мой сын обратился ко мне с просьбой...
Вот так, теньент Савиньяк, получите и распишитесь. Вы убили друга, который почти сделал то, что оказалось не под силу вам самим. А этой гадине, кажется, плевать на смерть сына – читает тут проповедь, как эсператистский священник с паперти!
- Не буду обременять вас объяснением причин, но я счел возможным с ним согласиться. Таким образом, сегодня в Занхе должен был умереть только один Савиньяк...
Вальтер прищурился, и Арно вдруг пробрала дрожь. Его спрутье величество отнюдь не был равнодушен к происходящему, в светлых, таких же, как у Валентина, глазах плескалась самая настоящая ненависть.
- ...всех троих.
Спрут отвернулся и махнул рукой высокому офицеру с голубой перевязью. Райнштайнер! Еще один предатель или...? После всего случившегося Арно готов был поверить во что угодно, но Ойген скользнул по бывшему порученцу своего друга равнодушным взглядом и вытянулся в струнку, ожидая приказа.
- Найдите палача, - бросил Вальтер, передернув плечами, и быстрым шагом направился к дому с балконом.
Народу на площади, между тем, все прибавлялось. Распуганные выстрелами зеваки понемногу сползались обратно, перешептываясь и указывая пальцами на поднятого с земли Лионеля. Кровь из разбитого лба заливала глаза, но брат был жив! Впрочем, с горькой усмешкой подумал Арно, это ненадолго.
Лиловые гвардейцы оттаскивали в сторону трупы сослуживцев и недавних противников. Судя по всему, из приведенного теньентом Савиньяком отряда не уцелел никто. Они знали, что идут на смерть, вот только смысла в ней не оказалось. Как же все-таки глупо... Арно наткнулся на понимающий взгляд Эмиля и тут же опустил глаза. Было невыносимо стыдно: перед братьями, предками-маршалами, погибшим Валентином. Скорее бы уже...
У эшафота произошла какая-то заминка. Труп палача уже унесли, а замены, кажется, не нашлось. Здесь не трагедия Дидериха, вряд ли короля остановит такая мелочь, но глупое сердце все равно встрепенулось в бессмысленной надежде.
По словам Жермона Ариго, «друг Ойген» терпеть не мог поэзию, однако это не означало, что он не знаком с известной трагедией. Через несколько минут на эшафот вскарабкался длинный ликтор. Послужить... Его Величеству Вальтеру... две сотни золотых таллов. Целое состояние для какого-нибудь ремесленника!
И точно – толпа расступилась, пропуская вперед коренастого человека в не слишком чистом переднике. Руки у него были крепкие, жилистые – сразу видно, что привычные к тяжелой работе. Такой, пожалуй, с одного раза сумеет... Ну и слава Создателю.
Вот только... лучше бы они начали с самого Арно! Смотреть, как Лионеля втаскивают на эшафот, было невыносимо больно, будто зазубренный морисский кинжал раз за разом проворачивался в сердце. Никаких священников и прочих церемоний, белокурая голова укладывается на плаху, и взлетает, ловя солнечные блики, широкий топор. Арно зажмурился изо всех сил, только вот заткнуть уши оказалось нечем – свист и глухой удар вонзившегося в плаху топора прогремели страшнее дриксенских пушек. Толпа ахнула, как один человек, и площадь утонула в оглушительной тишине. Раздался резкий голос Райнштайнера, но смысл его слов ускользнул от сознания Арно. Что-то противно скрипнуло, и перед глазами услужливо нарисовались пять оббитых серым крепом ступенек. Это бред, сон, это происходит не с ними, Создатель, если Ты существуешь, сделай же что-нибудь... Слезы рвались наружу, но Савиньяк не имеет права плакать! Арно резко обернулся, толкнув локтем одного из гвардейцев, и устремил взгляд на балкон, лишь мельком успев заметить залитый кровью эшафот. Тошнота подкатила к горлу, а Его четырежды проклятое величество возвышался памятником самому себе, задумчиво глядя куда-то за спину Арно. Потом перевел мрачный взгляд на вздернувшего подбородок последнего Савиньяка, и его голос неожиданно громко прозвучал над затихшей толпой.
- ...на фонарь!
Когда тело в разодранной черно-белой форме перестало извиваться в петле, Вальтер Первый Придд повернулся и твердым шагом направился к выходу с балкона. Вслед за ним потянулась свита.
Рейтинг:
Жанр: ангст, драма
Категория: джен
Размер: мини
Пейринг: Лионель Савиньяк и другие
Отказ от прав: все персонажи и мир принадлежат В. Камше.
Комментарий: написано по заявке на Хот-Фест "Пост-канон. Кто будет, кто не будет, на чем сердце успокоится"
Предупреждение: перед прочтением (особенно второй части) уберите от экранов беременных, сердечников и савиньяколаверов.
Часть перваяФакел мигает в такт биению сердца, пляшут по стенам багровые отблески. Или это снова мутится в глазах? Лионель с силой зажмурился; прикрыть бы глаза руками и посидеть так хоть несколько минут, но руки прикованы к стене – не пошевелить. Впрочем, он обойдётся и так, привык.
Угнетала даже не беспомощность, а туманность перспектив. Нет, с главной – со смертью, он давно определился, ещё когда теньент на взмыленной лошади привёз на западную границу сообщение о том, что Рудольф и его наследники были перебиты за одну ночь – все. Кажется, в тот день Эмиль перестал смеяться, или это случилось раньше?.. А может, когда увидел то, что осталось от Рокэ Алвы?.. Когда Арно был вызван в столицу и исчез?..
Нужно было мчаться в Олларию, хотя все понимали, что поздно – вот теперь по-настоящему поздно… Они разругались: Эмиль бросил армию и дриксов на старшего и сорвался на юг, к Дьегаррону, надеясь, что дороги ещё не перекрыты, Ли остался – чтобы не отдать на съедение "гусям" доверенную ему после смерти фок Варзов Западную армию.
А за ним пришли, обвинив в измене, и это могло быть самым смешным в этой глупой истории… Могло бы… Пришел не кто-нибудь – Райнштайнер. Ли хорошо помнил, как выхватил пистолет, выстрелил, но не знавшая промаха рука дрогнула, и пуля лишь прочертила красную полосу на рукаве мундира. Чувствуя себя последним Давенпортом, Савиньяк выскочил в окно, но внизу его ждали.
Так в его жизни появилась боль.
Когда его, избитого и ничего не соображающего – оба состояния были крайне непривычны и неприятны – привязали к седлу, он увидел Райнштайнера с перевязанным плечом – тот садился на лошадь. Его тоже вызывали в столицу.
Тогда Лионель ещё не догадывался, для чего.
Теперь – знал, равно как и то, что никогда не ответит на вопрос о том, где Эмиль и что он задумал.
Его Величество Вальтер Первый нашел идеального исполнителя. Барону было всё равно, какой приказ выполнять, он не злился за рану, он исполнял свой долг – допрашивал преступника и предателя со всей возможной тщательностью. Удовольствие от унижений бывшего маршала получал разве что Манрик, вновь получивший должность кансильера и прибравший, наконец, к рукам Надор. Этот мстил, и мстил от всей души.
Лионель не сомневался, что жить ему осталось недолго. И что смерть его не будет легкой. Даже если он сдаст Эмиля, даже если согласится работать на нового короля… И ещё – ему не вернут Арно, чьи следы затерялись где-то на гайифской границе, не вернут мать, не выдержавшую зрелища страданий сына…
«Сволочи», - пробормотал Ли. Вышло какое-то шипение, губы пересохли и слушались с трудом.
Эмиль должен выжить – за них всех. Жить за других – глупое занятие, Росио попытался, и что из этого вышло? Но отомстить – вдруг получится?
Больше всего Лионеля угнетала неизвестность. Чувство времени обманывало его: иногда казалось, что между допросами проходит несколько дней, иногда – не более получаса. Неизвестность рождала страх: вот сейчас... Лязгнет замок, дверь распахнется, одна радость – освободят руки, пусть ненадолго, пока идут по коридору, но всё же… Мышцы затекали так, что хотелось выть, пальцы не слушались, а когда кровь свободно устремлялась по венам, словно тысячи иголок вонзались в измученное тело.
Когда тело отказывалось идти, его волокли. Бывало, Лионель терял сознание ещё по дороге в пыточную – тогда его окатывали водой, и первое, что он видел, очнувшись – спокойное и равнодушное лицо Ойгена Райнштайнера. Вторым: виноватое – Чарльза Давенпорта.
Лионель ненавидел Чарльза за эту проклятую жалость. За то, что он по вечерам наверняка пьет стаканами касеру и проклинает себя – но всё равно участвует в допросах. А ведь у Давенпорта не осталось ни родственников, ни друзей, на чем его поймали?
Глядя на своих палачей, Савиньяк неизменно вспоминал темную от времени виселицу в углу тюремного двора. Когда по приезде в столицу с него, обессиленного, сняли веревки, позволив сползти с лошади, Ли попытался выпрямиться и увидел изуродованное тело…
Тогда, во дворе Багерлее, ему впервые стало страшно. А теперь оставалось только завидовать виконту Валме, который так и не стал графом. Его отец ненадолго пережил последнего сына...
«Упрямство не доводит до добра», - равнодушно пояснил Райнштайнер. И на следующий день позволил Лионелю убедиться в этом на собственной шкуре…
Умереть быстро – или превратить остаток своей жизни в Закат и всё равно умереть? Главное – есть ли за что?..
Лионель снова зажмурился. Глаза слезились, мельтешение бликов от факела казалось красной плесенью, тянущейся из сырого камня – на свет.
Когда же за ним придут? Должно быть, скоро.
Вспомнить бы ещё, терял он сознание после прошлого допроса или нет?
Лионель не помнил, сколько он уже не спал: со вздёрнутыми над головой руками это затруднительно, хотя холод и слабость иногда окунали его в вязкое, опасное беспамятство. Снились кошмары. Росио, блуждающий в темноте Лабиринта, и Росио, безумный Росио, который всё же сумел вернуться, хотя лучше бы он погиб. Влюблённая дурочка Елена получила, наконец, своего Ворона – а Вальтер не возражал. Ему нравилось изысканное развлечение – смотреть на непобедимого Алву, сумасшедшую развалину, бродящую по Олларии в поисках одной ей видимых теней… Кого? Окделла, Марселя, давно мёртвых братьев или друзей?
Эмиль, при известии о возвращении Алвы бросившийся в столицу, вернулся постаревшим на десяток лет и отказывался говорить, пока брат не залил в него полфляжки касеры. А потом уже не мог остановиться: рассказывал об Алве, который его не узнал, о Елене, об её сестре, отданной наследнику Придда в обмен на фельпский хлеб… Тогда возникший из небытия Вальтер всего лишь вернул себе должность супрема, а замок Ноймар ещё не превратился в обитель призраков, братскую могилу для королевских наследников… Тогда ещё не знали, что дальше будет только хуже, и смеялись: «И не такое переживем!». А вот кошки с две!..
Иногда Лионелю снились мать с отцом: они шли через парк давно потерянного Сэ, держась за руки – чёрные фигурки среди золотых листьев, и казались молодыми и счастливыми. И Лионель, с радостью осознавая, что ничего не болит, не подкашиваются ноги, не мутится в голове, как мальчишка бежал за ними, догонял, вцеплялся в руки, плакал – а потом поднимал голову и видел мёртвые лица…
После этого не хотелось ни спать, ни даже думать. И допрос становился счастьем, давая хоть какую-то возможность забыться.
Лязгнули ключи. Вспомни Леворукого – и он придёт…
Солдаты никогда с ним не разговаривали; этого не требовалось. Звякнули кандалы, отозвались болью руки. Ноги не держали, его обхватили поперёк спины, задев свежие раны, но Лионель даже не застонал – ерунда по сравнению с тем, что ждет его через несколько минут – и просто обвис. Это даже не казалось унизительным: в конце концов, их же рук дело – вот пусть и таскают, как обморочную девицу. Он и так продержался, кажется, слишком долго!
Тридцать девять шагов. Дверь, окованная железом. Внутри – жарко, душно, к горлу подкатывает тошнота, становится противно от собственной слабости, они все-таки заставили его бояться!
Его привязывают к массивному дубовому креслу. Ровно через минуту явится Райнштайнер. Если не повезёт – с Давенпортом.
Не повезло… Смотреть на обоих нет сил, но Ойген не любит, когда пленник закрывает глаза. Пощечин и так будет немало, зачем нарываться на еще одну?
- ...местонахождение вашего брата… планы… свержение Его Величества Вальтера Первого Придда… кто ещё… когда… сколько…
- Ну вас к кошкам, - привычно огрызается Лионель.
Это всё, что он себе позволял, втянешься в диалог – всё, конец выдержке. Проговоришься. Молчи…
Больно. Сейчас будет больно, ну да закатные твари с этим: Эмиль стоит любой боли, да и чувства будто притупились в последнее время. Он или привыкает, или умирает, наконец… Неважно, скорее бы.
Неизвестно, что хуже: допрос или его ожидание.
- Вы знаете, чем заканчивается любое восстание. Рано или поздно мы все равно поймаем всех заговорщиков, стоит ли терять время и мучаться? Савиньяки всегда отличались здравым смыслом и предусмотрительностью…
«А ты вырвал её из горящего Сэ, - думает Лионель. – Зачем? Чтобы через год притащить в Багерлее и привести на допрос?» Она ведь молчала, просто смотрела огромными от ужаса глазами. Она не могла выбрать между ним и Эмилем: не могла приказать старшему говорить и выдать младшего, и не могла видеть, как старший корчится от боли. Она умерла у него на глазах… Чего они добились? Ничего. Одним трупом больше...
- Вспомните, что произошло с герцогом Фельсенбург, когда тот попытался спасти от правосудия своего приговорённого адмирала? С графом Лэкдеми случится то же самое.
Отрубленная голова на залитых кровью досках помоста... Так и получается обычно. И с графом Савиньяком будет так же.
А скольким не будет уже никак и никогда?!
Скольким – лучше бы так, а не иначе? Арно, Марианна, Матильда Ракан, в конце-то концов…
- Вы напрасно упорствуете…
Лионель не слушал, он давно выучил эту песню наизусть. Какие же эти бергеры… Как собачий клещ – не отцепится, пока не обглодает скелет. Нет бы сразу – плети, щипцы, иглы, что у него там ещё? Знает, ведь, что уговаривать бесполезно. Совесть, что ли, оправдывает? Да есть ли она у него?
Впрочем, сила Райнштайнеру тоже не помогла... Другой давно бы сорвался, придушил, ударил слишком сильно – и всё. А вот нет, не положено… Каждый день – одно и то же. Сначала – увещевания, потом угрозы. Потом… Потом – страшно. Но скорее бы, тогда и кончится быстрее.
Равнодушие или жалость? Что раздражает больше?
- Скажите, вам стыдно, Чарльз? – спросил Ли, не глядя на Райнштайнера. Давенпорт вздрогнул. Обернулся.
- Нет.
- Жалко?
- Н-нет!..
- А мне жаль, что я сразу не понял, что первый в вашей жизни толковый поступок оказался и последним. Жаль... Мы все ошибались, столько недальновидных поступков не помнит, наверное, ни один Излом… Мне поздно их исправлять, и вы, что самое обидное, тоже не исправите.
- Вам не стать мучеником!
- А вам – героем.
- Новый Круг принадлежит новой династии, - сказал Райнштайнер. – Придды ничем не хуже Фердинанда, по крайней мере, в отсутствие Дорака.
- Придды ничем не лучше Раканов. А тот единственный, кто мог бы стать достойным королём, превратился в насмешку над всеми живыми. Полноте, господа, еще одной ошибки вы от меня не дождетесь.
Проняло? Нет, просто время, выделенное для угроз, подошло к концу – ну и слава Создателю!
Боль была оглушительной. Лионель кричал. Он всегда срывался в крик, давно уже. Если впереди ничего, кроме смерти, – нет смысла притворяться.
«Ничего. Не. Скажу». Твердить про себя, как молитву, чтобы не забыть.
Живи, Эмиль. Может быть, когда-нибудь…Пусть я никогда не приснюсь тебе среди золотых листьев увядающего Сэ… Может быть, когда уйдём мы, последние осколки прошлого, растоптанного Изломом, мир станет лучше. Пусть живут другие... Мы ведь тоже ходили по чьим-то костям, правда? Мы даже знаем, по чьим…
«Ничего. Никогда… Молчать!»
«Я хочу, чтобы ты выжил. Чтобы хоть кто-то… Чтобы хоть как-то. Последний из нас…»
Боли не было.
Часть вторая- Ли!
Голос брата выдернул Лионеля из вязкого забытья, но открыть глаза с первой попытки не получилось – отвык? Звон цепи, грубый окрик стражника, в закрытые веки ударил нестерпимый свет факела. Чья-то ладонь легла на лоб, осторожно отводя назад слипшиеся пряди – и Лионель неимоверным усилием заставил себя распахнуть глаза. Из мутного тумана проступило лицо – до боли знакомое, тысячи раз виденное в зеркале. В свете факелов золотистый ореол вокруг головы казался рыжим.
- Эмиль, - сорвался с губ хриплый шепот.
Не может быть... Нашел, спас... Только уже поздно – Арлетту Савиньяк не вернуть. Протолкнуть слюну в саднящее, пересохшее горло – это срочно, самое важное нужно сказать сразу.
- Ты знаешь... мама...
Эмиль кивнул, поджав губы, и несколько долгих минут они молча смотрели друг на друга, без слов говоря: а помнишь... помнишь... помнишь... Прошлое не изменить, но теперь все обязательно будет хорошо. Лионель приподнял ослабевшие руки, с удивлением разглядывая стертые в кровь запястья – оказывается, кандалы сняли, когда он был без сознания. Болела затекшая, простуженная спина, ожоги, противно ныла каждая клеточка тела, но теперь это не имело значения. Он выдержал, а теперь пытка закончилась, Эмиль здесь, значит, они исправят все, что еще можно исправить, они найдут Арно, они...
Громко лязгнул засов, вырвав Лионеля из блаженного полусна, куда он, оказывается, успел погрузиться. Лицо Эмиля не исчезло – брат по-прежнему был рядом, сидел на корточках, с кривой улыбкой смотря на близнеца. В углу рта запеклась кровь, на щеке – длинная ссадина, словно от хлыста, разорванный ворот несвежей рубашки истрепался почти в лохмотья.
Леворукий и все его... спруты... Лионель зажмурил глаза – как в детстве, когда хотел прогнать надоедливый кошмар – и снова открыл. Ужасное видение и не подумало исчезнуть, Эмиль привычно тряхнул волосами и уселся на пол и обхватив руками колени. Он был босиком, а на рукаве чернела уродливая клякса. По-прежнему светил вдетый в кольцо факел, освещая красную плесень на стенах, блестя на прутьях решетчатого окошка в двери.
- Прости, - тихо сказал Эмиль, и от звуков родного голоса в груди разлился обжигающий холод, - Я слишком увлекся идеей штурма Багерлее и не заметил...
- Это не Багерлее, - прокаркал Лионель, едва сдерживая рвущийся из горла кашель.
Невеселая усмешка была ему ответом.
- Господин капитан королевской охраны не удосужился рассказать нам о подземельях вверенного ему дворца. Или ты не знал?
- Знал... Силь...вестру они... были не нужны. И никому... давно.
- А Спрут, как видишь, не преминул воспользоваться. Вальтер Первый вообще, - Эмиль хмыкнул каким-то своим мыслям, - весьма практичный человек.
- Весьма...
Кашель все-таки вырвался наружу, внезапная судорога заставила Лионеля перекатиться на бок – и тут же взвыть от боли в вывихнутом плече.
- Тише, тише...
Ласковые руки брата перевернули его обратно на спину и, приподняв голову, поднесли к губам непонятно откуда взявшуюся флягу. Кисловатое торкское вино охладило мучительно саднящее горло, в голове немного прояснилось.
- Подожди... Ты сказал – нам. Кто еще был с тобой?.. Хотя... лучше не говори. Они... могут слушать.
- Спруты? Или твой Райнштайнер? – пустая фляга со звоном заскользила по каменным плитам, а Эмиль вытер губы и уселся в ногах брата, облокотившись о стену. Прелая солома, должно быть, воняла, да и сам Лионель... Сколько он уже времени здесь? Вряд ли можно считать мытьем ведро воды на голову... так что запах в камере вряд ли сравним с морисскими благовониями. Впрочем, Эмиль и не думал морщиться. – Он лично засвидетельствовал мне свое почтение, зачитав приказ Его Величества. Выбравшись из Заката, Вальтер не желает давать подобного шанса своим противникам. Нас с тобой ждет Занха. Завтра... нет, уже сегодня. По дороге сюда я слышал, как бьет полуночный колокол.
Лионелю вдруг безумно захотелось рассмеяться. Дикий, сумасшедший хохот рвался из груди, пришлось загонять его обратно, памятуя о кашле, и Ли только расплылся в невозможно широкой улыбке, заработав удивленный взгляд близнеца.
- Я думал... что с твоим приходом все закончится... И правда ведь – всё...
Эмиль усмехнулся в ответ.
- Главное, чтобы Арно не пришло в голову нас спасать. Этот может...
- Ты знаешь... – удивляться не было сил.
- Представь себе. Мы с Хорхе все-таки нашли его – в Кагете, когда пытались вытребовать у Лисенка пару лишних полков. Он рвался вытаскивать тебя и мстить Придду. Я оставил его под присмотром Дьегаррона, в нашем лагере, под Кортной...
- Подожди... – мысли расползались, как выпущенные из мешка ызарги, и кишели, не давая выбрать из них самую важную... – Ты приволок с собой всю варастийскую армию и не смог взять столицу?
- А... – Эмиль махнул рукой и отвернулся, - Мы не сомневались, что Придд убьет тебя, стоит нам хотя бы показаться поблизости от Олларии, а уже потом начнет переговоры о выдаче. Стоило попытаться сначала вытащить тебя – небольшим отрядом...
Окажись на его месте Алва или даже сам Лионель, он пошел бы на штурм, не задумываясь... А Эмиль Савиньяк оказался слишком привязан к брату. Если узурпатор решит придти на казнь, он, несомненно, скажет что-нибудь пафосное о братской любви.
- Что ты приказал Дьегаррону на случай своей гибели?
Пляшут по стенам красно-рыжие блики... как же надоел этот мерзкий цвет! Впрочем, терпеть осталось недолго.
- Уходить в Кэнналоа. Савиньяки – последние, кто может поднять народ под девизом восстановления законной власти... К тому же, Хорхе болен... У него не хватит сил удержать власть в одиночку, что уж говорить об Арно.
Удержит... если сможет взять.
- Какие силы у Вальтера?
- Насколько мне известно – у кольца Эрнани расквартировано несколько полков. В Мергане, в Нерсии... В столице – не больше тысячи гвардейцев. Мы бы сумели.
- Легко рассуждать о несбывшемся...
Лионель закрыл глаза. Радость и последующее отчаяние опустошили его, только где-то внутри тихо бурлило раздражение. Эмиль, маршал Юга, взявший Бордон и почти вытеснивший дриксов из Марагоны, попался в глупую ловушку... Его старший брат выдержал все пытки – зря...
Назойливый свет факелов проникал даже сквозь опущенные веки.
- Потуши огонь, - шепотом попросил Лионель.
Лязгнули кольца: одно, второе, отвратительно запахло горелой плесенью. За время своего заключения Лионель привык к тихому потрескиванию огня, и не замечал его. А сейчас вдруг стало оглушительно тихо. Только где-то совсем далеко, на грани слышимости, возились крысы... Или это не крысы, а сверчки в королевском саду?
Эмиль снова устроился в ногах. Говорить не хотелось. Не хотелось даже спать, хотя измученный бессонницей узник был уверен, что уснет немедленно, стоит телу принять хоть немного более удобное положение.
Перед смертью положено вспоминать прожитые годы – почему бы и нет? Бывшему графу, проэмперадору и маршалу есть, что вспомнить.
Бьют мерзлую землю солдатские башмаки, дышит в спину вторая шеренга. Впереди – Изонис и редеющая на глазах линия дриксов. У них не осталось пороха, командующий сбежал, а картечь косит ряды. Но они стоят – и будут стоять до тех пор, пока гвардейцы Мениго не подойдут слишком близко. И только тогда побегут. Первая победа проэмперадора Савиньяка – не над «гусями» и «медведями», над собственной армией...
Подмигивают небу белые звездочки эдельвейсов на склонах, нетерпеливо приплясывает Грато, и вот, повинуясь легкому движению шпор, срывается в галоп – наискосок через поле, срезая дорожную петлю. Неспешно ползет артиллерия, Эрмали умудрился остаться с прибытком, но это не главное. Рискованная игра в догонялки закончилась, армия и ее маршал могут в полной мере насладиться победой и отдыхом...
Небо, видное сквозь ветки сосны над головой, по-прежнему ярко-синее, но впереди закат уже расчертил легкие облака над горами причудливыми полосами всех цветов – от нежно-золотистого до багрового. Можно поймать алое солнце в бокал алатского хрусталя и выпить, чувствуя на губах горьковатый привкус осени. Хайнрих довольно посмеивается, салютуя далеким ледникам, и распускает пояс камзола, а впереди ночная попойка и тюрегвизе...
Лионелю вдруг безумно захотелось увидеть небо – голубое, синее, лиловое в подступающих сумерках или купол над головой, такой близкий, что, кажется, протяни руку – и дотронешься до усыпанного звездами черного бархата...
В углу, лениво мерцая багрянцем, дотлевали факелы, белела рубашка и склоненная над ней голова Эмиля – он все-таки сумел заснуть и правильно сделал. Плесень больше не лезла из углов, застыв на камнях темными пятнами, а в затылок тянуло холодом. Лионель кое-как вывернул голову и наткнулся взглядом на маленькое окошко под самым потолком. На квадратах решетки серебристые мазки лунного света, но до полу не доходит ни один луч. Странно, что он не замечал этого раньше... Впрочем, кажется, его переводили в другую камеру... недавно, пару допросов назад. Даже расщедрись Вальтер напоследок на приличную комнату, вроде тех, что в Багерлее, Лионель вряд ли бы это заметил...
Вывернутая шея заныла, пришлось вернуться в прежнее положение и снова закрыть глаза. Может быть, он все-таки уснет...
Звонко стучат по мостовой копыта, высекая искры и распугивая редких прохожих. Утро, Леворукий его побери! А ведь они даже не знают точного времени казни – чудом вырвавшийся из багерлейской засады адуан краем уха слышал что-то насчет Занхи и завтрашнего утра, но только и всего. Оставалось надеяться, что спрутий король поленится вставать на рассвете и спасители успеют вовремя...
Солнце уже золотило крыши домов, когда небольшой отряд во главе с Арно Савиньяком вылетел на широкую улицу, ведущую к месту предполагаемой казни. Трое солдат в лиловой форме не успели даже вскрикнуть, как были зарублены тяжелыми кавалерийскими палашами. Отряд получил строгий приказ – не разряжать пистолеты раньше времени. Пришпорить усталого коня, перескакивая через труп, обогнуть зазевавшегося горожанина, и вот они уже вылетают на площадь... Успели! Меткий выстрел расцвечивает лоб палача алой розой, занесенный было топор ухает вниз, срезая прядь волос с головы... Эмиля, а Ли, вон он, стоит у самого эшафота, бессильно опираясь на руки конвойных. Они же пытали его, скользкие твари! Рука сама находит ольстру, в то время как глаза беспокойно окидывают площадь в поисках спрутьего величества. Не мог же он пропустить такое событие... И правда – на белоснежном балконе видна высокая, увенчанная короной фигура в лиловом. Мгновение ушло на то, чтобы спрыгнуть с коня и прицелиться, но именно его и не хватило. Юноша в темном камзоле шагнул из-за плеча Вальтера, закрывая его собой – уже спуская курок, Арно узнал Валентина Придда...
В следующий момент его ударили по руке, выбив пистолет, и пришлось срочно выхватывать палаш, принимая удар тяжелой, отнюдь не придворной шпаги. Вокруг звенело и громыхало, мельтешило лиловым, ржало испуганно и ругалось на чистом талиг. Вспомнился не к месту Мельников луг, там легко было отличить своих от чужих, а «гусиная» кровь пьянила не хуже касеры. А здесь... В чем провинился этот одноглазый служака, наверняка ветеран какой-нибудь кампании, упавший от выстрела прямо под ноги Арно? Ненавистный Спрут прячется за спинами других, вот и Валентин... Посмотреть, что делается на балконе, было некогда, но Арно знал, что он не промахнулся. Укол совести царапнул было сердце, и тут же самая настоящая пуля вошла в руку чуть повыше запястья, заставив выронить обиженно звякнувший палаш. Ничего, с кинжалом он управится и левой... А на спину словно навалился медведь, и сделав несколько шагов на подгибающихся ногах, Арно споткнулся и рухнул на камни под его тяжестью, больно ударившись коленями и подбородком. Медведь чуть приподнялся, но выскользнуть из-под него не получилось: запястья мгновенно стянули веревкой и холодное дуло пистолета недвусмысленно уперлось в затылок. Вот же твари!..
Пинок под ребра, очевидно, означал требование встать, и Арно кое-как поднялся, тут же встретившись взглядом с рыбьими глазами Вальтера Придда. Надо же, когда только спуститься успел! Вздернув саднящий подбородок, Арно обвел взглядом поле боя и чуть не взвыл от отчаяния. Лионель распростерся на камнях, не подавая признаков жизни, а рядом два «медведя» в лиловом выкручивали руки Эмилю. Третий пытался успокоить вставшего на дыбы коня... Братьям не хватило нескольких минут...
Арно зажмурился, пытаясь утихомирить вскипевшие злые слезы. Подлая тварь снова победила!
- Арно Савиньяк, – ненавистный, издевательски спокойный голос ударил не хуже пощечины, - Позвольте объяснить вам вашу ошибку.
О неожиданности Арно распахнул глаза и удивленно воззрился на Спрута. Пленника можно оскорбить, унизить, пристрелить, в конце концов, но вот так? Вальтер говорил скучным, недовольным голосом, словно ментор в Лаик, уставший от нерадивых унаров.
- Некоторое время назад моему сыну и наследнику, ныне, по вашей милости, покойному, пришла в голову странная идея. Валентин решил во что бы то не стало освободить вашего брата Лионеля, не дав себе труда задуматься о том, какие последствия этот благородный поступок будет иметь для Талига...
Слова казались тягучими и почти лишенными смысла. Арно считал полковника Придда другом, а принца Валентина записал в предатели... Так глупо, оказывается...
-...имела бы шансы на успех, не затей ваш брат Эмиль штурм Багерлее. Пристрелить его сразу мои люди, к сожалению, не додумались. Позволить спасти обоих, я, разумеется, не мог, пришлось назначить казнь на ближайшее же утро. Узнав об этом, мой сын обратился ко мне с просьбой...
Вот так, теньент Савиньяк, получите и распишитесь. Вы убили друга, который почти сделал то, что оказалось не под силу вам самим. А этой гадине, кажется, плевать на смерть сына – читает тут проповедь, как эсператистский священник с паперти!
- Не буду обременять вас объяснением причин, но я счел возможным с ним согласиться. Таким образом, сегодня в Занхе должен был умереть только один Савиньяк...
Вальтер прищурился, и Арно вдруг пробрала дрожь. Его спрутье величество отнюдь не был равнодушен к происходящему, в светлых, таких же, как у Валентина, глазах плескалась самая настоящая ненависть.
- ...всех троих.
Спрут отвернулся и махнул рукой высокому офицеру с голубой перевязью. Райнштайнер! Еще один предатель или...? После всего случившегося Арно готов был поверить во что угодно, но Ойген скользнул по бывшему порученцу своего друга равнодушным взглядом и вытянулся в струнку, ожидая приказа.
- Найдите палача, - бросил Вальтер, передернув плечами, и быстрым шагом направился к дому с балконом.
Народу на площади, между тем, все прибавлялось. Распуганные выстрелами зеваки понемногу сползались обратно, перешептываясь и указывая пальцами на поднятого с земли Лионеля. Кровь из разбитого лба заливала глаза, но брат был жив! Впрочем, с горькой усмешкой подумал Арно, это ненадолго.
Лиловые гвардейцы оттаскивали в сторону трупы сослуживцев и недавних противников. Судя по всему, из приведенного теньентом Савиньяком отряда не уцелел никто. Они знали, что идут на смерть, вот только смысла в ней не оказалось. Как же все-таки глупо... Арно наткнулся на понимающий взгляд Эмиля и тут же опустил глаза. Было невыносимо стыдно: перед братьями, предками-маршалами, погибшим Валентином. Скорее бы уже...
У эшафота произошла какая-то заминка. Труп палача уже унесли, а замены, кажется, не нашлось. Здесь не трагедия Дидериха, вряд ли короля остановит такая мелочь, но глупое сердце все равно встрепенулось в бессмысленной надежде.
По словам Жермона Ариго, «друг Ойген» терпеть не мог поэзию, однако это не означало, что он не знаком с известной трагедией. Через несколько минут на эшафот вскарабкался длинный ликтор. Послужить... Его Величеству Вальтеру... две сотни золотых таллов. Целое состояние для какого-нибудь ремесленника!
И точно – толпа расступилась, пропуская вперед коренастого человека в не слишком чистом переднике. Руки у него были крепкие, жилистые – сразу видно, что привычные к тяжелой работе. Такой, пожалуй, с одного раза сумеет... Ну и слава Создателю.
Вот только... лучше бы они начали с самого Арно! Смотреть, как Лионеля втаскивают на эшафот, было невыносимо больно, будто зазубренный морисский кинжал раз за разом проворачивался в сердце. Никаких священников и прочих церемоний, белокурая голова укладывается на плаху, и взлетает, ловя солнечные блики, широкий топор. Арно зажмурился изо всех сил, только вот заткнуть уши оказалось нечем – свист и глухой удар вонзившегося в плаху топора прогремели страшнее дриксенских пушек. Толпа ахнула, как один человек, и площадь утонула в оглушительной тишине. Раздался резкий голос Райнштайнера, но смысл его слов ускользнул от сознания Арно. Что-то противно скрипнуло, и перед глазами услужливо нарисовались пять оббитых серым крепом ступенек. Это бред, сон, это происходит не с ними, Создатель, если Ты существуешь, сделай же что-нибудь... Слезы рвались наружу, но Савиньяк не имеет права плакать! Арно резко обернулся, толкнув локтем одного из гвардейцев, и устремил взгляд на балкон, лишь мельком успев заметить залитый кровью эшафот. Тошнота подкатила к горлу, а Его четырежды проклятое величество возвышался памятником самому себе, задумчиво глядя куда-то за спину Арно. Потом перевел мрачный взгляд на вздернувшего подбородок последнего Савиньяка, и его голос неожиданно громко прозвучал над затихшей толпой.
- ...на фонарь!
Когда тело в разодранной черно-белой форме перестало извиваться в петле, Вальтер Первый Придд повернулся и твердым шагом направился к выходу с балкона. Вслед за ним потянулась свита.
@музыка: Тэм, Последняя колыбельная
@темы: таймлайн - постканон
-
-
23.04.2013 в 17:20-
-
02.06.2013 в 12:51Прошу прощения, я редко пользуюсь этой учетной записью, вот только увидел ваш комментарий.