Kink 14.10

суббота, 03 марта 2012

23:19

все записи пользователя в сообществе Sherlock BBC

Джим Мориарти/Себастьян Моран.

Однажды Моран просит Джима стать во время секса Ричардом Бруком, потому что его заводит виктимность Ричарда. Секс перед большим зеркалом, в процессе Себ заставляет Джима-Ричарда смотреть на свое отражение. В итоге Мориарти начинает ревновать Морана к своему второму я. Описание ревности и чувства собственности Джима и его мыслей по поводу Брука. NC!

Вопрос: Хотите исполнения?

1. Хочу!	138	(100%)



Всего:	138

@темы: В процессе, Jim Moriarty, Kink, Тур №14, Sebastian Moran

URL

http://www.golaz.ru/vitaly/never.jpg Гнев всегда опасен. Если кто-то предал вас один раз, эт... 3:2 Франция впереди

А есть люди у которых нет проблем?... "Не мертво то, что в вечности живет, Со смертью вре... СОЛНЦА, НЕ СХОДИ С УМА!!!! Black, black heart

Комментарии

02.08.2012 в 17:49

Melancholy Sky

Автор, Вы таки нас оставили?

URL

01.09.2012 в 20:40

Автор Шерлок Феста

Вновь прошу прощения у всех ожидающих за столь длительную заминку. Обязуюсь возобновить написание и выкладывать продолжение с повышенной регулярностью.

Исполнение №1, части 1-5. Объедены в одну, отредактированы.

Количество слов: 895

читать дальшеДжим Мориарти – потрясающий актер, Себастьян знает об этом не понаслышке. У Джима Мориарти тысячи масок и обличий, которые он в любой момент может примерить на себя, как один из многих своих фирменных костюмов. Он перевоплощается с такой же легкостью, с какой профессиональный гимнаст парит под куполом цирка; вся разница лишь в том, что гимнасту для этого требовались годы тренировок, а Джим Мориарти был таким всегда.
За ролями теряются многие – консультант же не рискует ничем, потому как все эти взгляды, интонации, мимика, жесты сливаются в нем воедино, образуя – вопреки всем законам оптики –черный, без малейших примесей, насыщенный черный цвет.
Его несложно увидеть. Достаточно лишь посмотреть в цепкие бархатные глаза. Джим никогда не носит масок для того, чтобы защититься, так как знает: его цвет опаснее любой вторгающейся в него мысли. Он надевает маску только в том случае, если ему необходимо проявить слабость. Одной из них он дал собственное имя – так на свет появился Ричард Брук.

Моран помнит первое свое удивление, когда, однажды войдя в комнату, увидел его, стоящего перед зеркалом в дешевых джинсах и незамысловатом сером джемпере. Отражение мелькнуло в трех преломленных зеркалах – человек, похожий на Джеймса, как две капли воды, встрепенулся, чуть ли не подскочив, резко оборачиваясь, и с неподдельным ужасом воззрился на застывшего в дверях снайпера.
Он смешно пятился и жался в угол, щебетал что-то о каком-то несчастном актере, которому кто-то зачем-то для чего-то заплатил. Себастьян не привык воспринимать подобную речь, обычно он не успевал выслушать и половины, как пуля, выпущенная небрежным машинальным движением из кольта, пропарывала страдальцу череп, выметая ошметки мозгов. Но тут его ввергли в замешательство, слушать пришлось, и что-то природное, хищное утробно урчало и скреблось под сердцем, призывая вцепиться зубами в бесноватую дичь.
Ему потребовалась пара минут, чтобы вникнуть в льющуюся с чужих уст околесицу, он удостоил игру снисходительной усмешкой и размеренными хлопками, молча про себя признав, что та, впрочем, была бесподобна. Завершающий пазл к общей задумке, очередная ложь ради призрачной забавы – страждущие сожрут ее, вылизав тарелки, panem et circenses! За многие века в людях не прибавилось ни грамма цивилизованности.

– И когда ты планируешь ввести его в игру?
– Дня через два или три. Может быть… – Джим скрупулезно зачесывал назад волосы, вновь возвращая себе привычный выхоленный облик современного аристократа. – Небольшая просьба, Себастьян. Найди для меня Китти Райли. Узнай, кто такая, чем живет, в какой редакции работает…
– Журналист?
– Именно.
Мориарти ловким движением руки изъял мобильный из кармана брюк.
– Наш Святой Грааль, – на фотографии, сделанной украдкой из зала суда, красовалась невысокая полная женщина с крашенными волосами и грубоватыми чертами лица. Голос Джеймса скатился на тихий урчащий шепот, и Себастьян каждой клеточкой своего тела ощущал на себе тягучий колкий взгляд, паучьими мохнатыми лапками снующий по коже. – Многим невдомек, Моран, что обиженных женщин стоит бояться сильнее, чем цунами, насколько бы глупы они ни были. Посмотри на нее. Она так несчастна… Ей нечего терять?..
Рука легла на шею снайпера, мягко обхватив ее пальцами с задней стороны и также мягко демонстрируя власть. Моран остался неподвижен, такие жесты он не любил, чувствуя, как каждый раз в душе разгорается ярость и скручивается пружина, готовая сорваться в любой момент. Он чудом удерживает себя, чтоб не схватить Мориарти за горло и не пригвоздить его затылком к стене, но… Удерживает. Всегда удерживает. И знает, что удержит.
Эта грань слишком различима. И в тот момент, когда он отводит взгляд от экрана мобильного и сталкивается со взглядом черных бесовских глаз, захлопываются створки капкана. Себастьян понимает, что пропал – в десятый, сотый, тысячный раз.
Из них двоих он выше, он сильнее, он охотник и зверь. Он не привык чувствовать себя жертвой, но всякий раз, оказываясь рядом с Джимом, он понимает, что это – единственная роль, на которую он может претендовать в их альянсе. Он смотрит на скалящуюся острую улыбку. Джим продолжает рассуждать о сущности Райли, все дальше уходя в глубинный анализ ее личности, упиваясь тем, что может видеть так глубоко, так много, пользуясь одной лишь фотографией, скинутой ему по MMS «случайным» очевидцем, но полковник уже его не слышит.
Слова отдаются невнятным шумом у него в голове, его охватывает беспричинная лютая злость, в то время как Мориарти остается совершенно спокоен. Он готов его возненавидеть. За его совершенство, его превосходство, за его снисходительность. Переломать ему кости, перемолоть в кашу ребра, смешав их с легкими – Джим все это видит и продолжает надсмехаться над ним.
Он провоцирует его намеренно, и Себастьян не выдерживает, подаваясь вперед, впиваясь в его губы, ненавидя его до вожделенного блеска в глазах и пресекая поток бесполезной отвлекающей мысли, служившей ничем другим, как простым отвлекающим маневром.
Они сталкиваются зубами, клыками, в гортанном зверином рыке. Офицер хватает консультанта за волосы, тянет его голову назад – тот дергается и шипит от боли, Моран не отпускает, желая добавить еще.
Он валит его на кровать, с трудом отрывается от него, и насмешливое, спокойное ожидание в карих глазах готово довести до бешенства. Себастьян пытается выместить свою злость в грубых движениях, болезненных укусах, беспощадных глубоких толчках – бесполезно. Джим ведет. Он останавливает его, если Себастьян заходит слишком далеко, и тот не может не повиноваться. Он подливает в огонь масла, если Моран сбавляет свой пыл, и тот поддается на провокации, наращивая темп.
И в тот момент, когда Мориарти выгибается в его руках, глухо стонет, дрожа в посторгазменных судорогах, на пару мгновений теряя над собой контроль, перед полковником вдруг неожиданно вспыхивает картина: забившийся в угол, умоляющий, едва ли не плачущий от страха Ричард Брук. Охотничий инстинкт кипятком затопляет сознание, находя свой выход в голодном жалящем поцелуе, и через пару мгновений мир для Себастьяна тает, погружая реальность в пугающую липкую пустоту.

URL

01.09.2012 в 20:42

Автор Шерлок Феста

Исполнение №1, 7/?

Количество слов: 424

читать дальше
Четыре огромных комнаты пригрели консультанта в своем чреве. Четыре огромных комнаты с высокими потолками, ободранными стенами и половицами, скрипящими на каждом шагу.
Эти комнаты практически пусты, пространство в них не обременено лишней мебелью, здесь нет ничего, что могло бы оказаться причисленным к особых изыскам – только самое необходимое, не выходящее за грань привычного незамысловатого комфорта.
Луч пробивается сквозь наспех задернутые шторы. Как всегда: над Лондоном сияет солнце – в квартире царит полумрак, приправленный сыростью и грязью, клочьями пыли, свалявшимися под старой прохудившейся софой. Покойники на портретах смотрят с нескрываемой брезгливой неприязнью, облаченные в роскошные рамы, покрытые позолотой, – единственное инородное, не вписывающееся в общий антураж нарочитой полу-бедности.
– У меня пульс быстрее, – раскрытая горячая ладонь Джима ложится на обнаженную грудь. Подушечки пальцев давят едва ощутимо, однако их тут же сменяют уходящие под кожу ногти, оставляющие следы в виде ровных мелких полумесяцев. Кажется, он хочет содрать эпителий, добраться до ребер, до самого сердца, сжать его в своей руке в жалкой попытке остановить. Он бы чувствовал, как оно трепетало, словно воробей, скованное железной хваткой. Оно бы все равно билось – мелко, дрожа, через силу. А затем бы отпустил. И Моран бы жадно глотнул воздуха сухими губами, стиснул бы зубы, терпя нежданную боль, пришедшую вместе с дарованной ему свободой.
– Всегда. Знаю, – стрелок пресекает нелепые фантазии, обхватывая запястье и отводя в сторону кисть.
Он отходит, и свет, до этого припекающий ему спину, бросается на консультанта, заставляя того сощурить глаза, в которых отдало болезненной резью. Стремясь защититься от нее, Джим вскидывает руку. На солнце нельзя смотреть в упор, как и в лицо собственной смерти – Мориарти смотрит на него сквозь расставленные пальцы. Свет скользит вдоль фаланг, концентрируется на сгибах насыщенным бликом. Ладонь чуть опустилась. Поднялась. Решетка тени перекатывается по скулам, носу и губам. Джим сводит пальцы, отворачивается: теперь защищаться просто нет смысла.
– Во мне вызревает слишком много жизни.
Себастьян молчит. Молчит потому, что считает это чушью. В три четких движения он натягивает на себя футболку, закусывает фильтр сигареты, вытягивая ее из пачки.
– Есть будешь?
Он ждет ответа ровно пять секунд, и, не дожидаясь, оборачивается: Джим, кажется, и вовсе не слышавший вопроса; он смешно морщится, как маленький мальчик, и играет с солнцем в «гляделки».
Швааарк. Стальные кольца проезжаются по карнизу, и свет стихает, погружая пространство в летаргический сон. На лице ребенка застывает нелепая пустая обида, Моран цыкает зубом, пуская дым в потолок. Ему приходится подождать еще три с небольшой долей секунды перед тем, как Джим, вдоволь насладившись своим мини-спектаклем, соскользнет со стола, бумажной салфеткой вытерев оставшуюся меж бедер влагу.
– Здоровую пищу.
Под «здоровой пищей» он обычно понимает салат и половину бекона, потыренного у Себастьяна из тарелки.

URL

01.09.2012 в 20:48

Автор Шерлок Феста

Глава 1
Часть 1
Часть 2
Часть 3

Глава 2

Исполнение №1, 8/?

Количество слов: 516

читать дальшеУ Китти Райли нет денег на такси. Признаться, на браслет от Tiffany у нее тоже нет денег – зарплата не позволяет ей подобной роскоши, и, тем не менее, он сверкает у нее на руке, сжимающей поручень переполненного «часом пик» автобуса. Сейчас он сверкает уже не так ярко, как сверкал год назад, но Райли любуется им, единственным ярким пятнышком среди вони, грязи, шума и бедноты среднего класса. Она пытается не замечать, что на фоне этого ее Tiffany становится похожим на дешевую чешскую бижутерию. Когда ты едешь в автобусе, готовым лопнуть от перегруза, едва ли кто подумает, что ты, одетый в потрепанный пиджак и измятую юбку, и впрямь обладаешь дорогой фирменной безделушкой.
Когда-то Китти мечтала о том, чтобы иметь точеную фигуру и осиную талию. Ее никогда не привлекали струящиеся коктейльные платья и полумрак дорогих клубов, хотя она была уверена – когда-то, давным-давно, – что даже, несмотря на это, они неуклонно станут частью ее жизни. Она мечтала о дорогом кожаном кресле на верхних этажах редакции и своем собственном кабинете. Она была уверена, что фирменные вещи будут составлять большую часть ее гардероба, а исключением станут лишь уютные домашние пижамы и махровые носки.
Сейчас большую часть гардероба у нее составляют уютные домашние пижамы, застиранные, истрепанные, с бледными пятнами кетчупа на коленках, не сводимыми ни одним порошком. А кабинет она свой делит с не самым лучшим кандидатом в коллеги, впрочем, ей ли судить. Просто ее выводит из себя, когда Бенджамин оставляет пустой стаканчик из-под кофе у нее на столе, а делает он это постоянно. Обычно он кофе не допивает, и, когда она однажды неосторожно смахнула стаканчик в стоящую рядом мусорку, ее статьи окрасились в отвратительный бурый цвет.
Вся ее жизнь состоит из складок, пятен и несбывшихся надежд. И Райли ненавидит саму себя за то, что у нее такие омерзительно грубые черты лица. Хотя, вероятно, она могла бы даже сойти за красавицу, будь под ее кожей чуть меньше целлюлита, но ни на фитнесс, ни на магазины, да и в целом – себя у нее просто нет времени.
Утро встретило ее моросящим осенним дождичком и студеным ветром, забирающимся под воротник. А вечер – смешным маленьким человечком, поджидающим ее с зонтиком на нижних ступеньках крыльца.
Он окликнул ее, когда Райли, покрепче запахнувшись в жакет, быстрым шагом направлялась к остановке. Она узнала его не сразу: уж слишком непримечательным он казался издалека. Не узнала она его и подойдя чуть ближе, лишь черты лица показались ей смутно знакомыми.
– Вы помните меня? – пролепетал человечек, и Китти наконец смогла вспомнить это лицо, но другое, выхоленное, черствое, колючее, смотрящее на нее с фотографий из газет и зала суда.
– Джеймс Мориарти?.. – она не решилась произнести это утверждением. Ведь этот маленький, закутанный в спортивную ветровку, взлохмаченный и запинающийся на каждом слове мужчина совсем не был похож на того Мориарти, которого ей посчастливилось встречать на своем веку.
Человечек кивнул, сглотнув вставший в горле комок. И почему-то в этот момент Китти стало его ужасно жаль – это не пойми откуда взявшееся чувство поднялось из недр души, затмевая собой удивление, недоверие и, кажется, злость. В эту самую минуту Джеймс Мориарти в ее сознании расплющился, преображаясь в картонную афишу, украшающую холл кинотеатра, и то, что она услышала следом, она уже была готова услышать.

URL