- … Бесчувственная ты скотина! Я вот тебя, между прочим, люблю! А ты... Гилберт пятится, в ужасе таращит глаза, краснеет и слабо надеется, что волосы у него не встали дыбом. Гилберту в вытаращенные глаза смотрят другие – хитрые-хитрые, зелёные, как у нашкодившей довольной кошки, только, к несчастью Найтрея, он не любит кошек, хоть они и молчат, в отличие от этой… этой… Найтрей долго сомневается, пытаясь выбрать эпитет, который в точности описывал бы его госпожу. Впрочем, клевать носом, рядом с… вот этой, с позволения сказать, дамы не стоит – чревато. Это Гилберт понимает с запозданием, когда под мерное шуршание пышных юбок с рюшами, ленточками и прочей мишурой в его воротник мёртвой хваткой впиваются цепкие пальчики в атласных перчатках. Невероятная причёска, об уложенных кровавыми жертвами светлых волосах, мерно и угрожающе покачивается, и, отвлёкшись на колебания дикой конструкции, Гилберт пропускает момент, когда затянутое в жёсткий, искрящийся от бисера корсет тело прижимает его к стене, и больно ударяется затылком. Зрительный контакт, тем временем, значительно сокращается и Гилберт обмирает: эти глаза – зелёные, колдовские и сейчас почему-то чрезвычайно плутовские, - смотрят на него невинно-невинно, так, что хочется застрелиться, когда в голову помимо воли закрадываются мысли, и Найтрей решительно вешает на себя ярлык «развратитель пятнадцатилетних девушек». Гилберт нервно вздыхает, сглатывает и старается стать нематериальным, прозрачным и вообще умереть – на них уже люди косятся. - … А ты меня любишь? – умильно блестя этими самыми глазами да влажными губками, розовея щёчками и томно-интимно прижимаясь ещё не до конца сформировавшейся девичьей грудкой к его, Найтрея, рёбрам, вопрошает наследница Безариусов. Её губы складываются в нежно-ласковую улыбку, которая Гилберту кажется коварной ухмылкой. Ему плохо, его мутит и ему экстренно хочется куда-нибудь в штаб Пандоры. Гилберт жалеет, что не ругается в присутствии госпожи, да и вообще, по жизни. Он ведь никогда не любил балы. Это пышущее приторной парфюмерией разноцветное сборище озабоченных клоунов вызывает у него нескромное отвращение и какой-то первобытный ужас. По крайней мере, с этих пор.
этого ли хотел заказчик?
- … Бесчувственная ты скотина! Я вот тебя, между прочим, люблю! А ты...
Гилберт пятится, в ужасе таращит глаза, краснеет и слабо надеется, что волосы у него не встали дыбом. Гилберту в вытаращенные глаза смотрят другие – хитрые-хитрые, зелёные, как у нашкодившей довольной кошки, только, к несчастью Найтрея, он не любит кошек, хоть они и молчат, в отличие от этой… этой…
Найтрей долго сомневается, пытаясь выбрать эпитет, который в точности описывал бы его госпожу. Впрочем, клевать носом, рядом с… вот этой, с позволения сказать, дамы не стоит – чревато. Это Гилберт понимает с запозданием, когда под мерное шуршание пышных юбок с рюшами, ленточками и прочей мишурой в его воротник мёртвой хваткой впиваются цепкие пальчики в атласных перчатках. Невероятная причёска, об уложенных кровавыми жертвами светлых волосах, мерно и угрожающе покачивается, и, отвлёкшись на колебания дикой конструкции, Гилберт пропускает момент, когда затянутое в жёсткий, искрящийся от бисера корсет тело прижимает его к стене, и больно ударяется затылком. Зрительный контакт, тем временем, значительно сокращается и Гилберт обмирает: эти глаза – зелёные, колдовские и сейчас почему-то чрезвычайно плутовские, - смотрят на него невинно-невинно, так, что хочется застрелиться, когда в голову помимо воли закрадываются мысли, и Найтрей решительно вешает на себя ярлык «развратитель пятнадцатилетних девушек». Гилберт нервно вздыхает, сглатывает и старается стать нематериальным, прозрачным и вообще умереть – на них уже люди косятся.
- … А ты меня любишь? – умильно блестя этими самыми глазами да влажными губками, розовея щёчками и томно-интимно прижимаясь ещё не до конца сформировавшейся девичьей грудкой к его, Найтрея, рёбрам, вопрошает наследница Безариусов. Её губы складываются в нежно-ласковую улыбку, которая Гилберту кажется коварной ухмылкой. Ему плохо, его мутит и ему экстренно хочется куда-нибудь в штаб Пандоры.
Гилберт жалеет, что не ругается в присутствии госпожи, да и вообще, по жизни. Он ведь никогда не любил балы. Это пышущее приторной парфюмерией разноцветное сборище озабоченных клоунов вызывает у него нескромное отвращение и какой-то первобытный ужас. По крайней мере, с этих пор.
н. з.
о, о, я давний фанат ваших творений! это такая честь!автор рад
автор собственной персоной
мой аккаунт ожиля откомментил,как ты и просил,коварный ананас х3
щикарно (с),но мог бы и лучше >_>"