"Лидер удаляет из чата Лидер. Причина: стыдно" (с)
Название: "Я люблю свою куклу"
Автор: freak-trio
Бета: нет пока
Дисклеймер: Чун рэйновский, Рэйн ничей, а автор не претендует даже на себя
Рейтинг: "хн, R"
Пейринг: Пи/Ли Джун
Жанр: не идентифицируется
Разрешение на репост: никуда тчк
Комметарий: писано на кинк-заявку:
читать дальше"Чон Джихун (Rain)/Ли Джун (MBLAQ)
Биба методично гнобит Джуна на тренировках, передачах и т.д. Джун не понимает, за что, искренне переживает и пытается сделать все, чтобы исправить ситуацию. Безрезультатно или нет - на усмотрение исполнителя.
Кинк: грубость, унижение, несправедливые оскорбления, болезненная на них реакция. Рейтинговая сцена ОЧЕНЬ желательна))"
условия выполнены совсем не все.
Кукла с оскаленным ртом, с острыми зубами - я люблю свою куклу.Кукла с оскаленным ртом, с острыми зубами - я люблю свою куклу.
Дождь идет. Чун смотрит в окно из кухни студии, жадными глотками вталкивая в себя воду. Сознание не контролирует жажду, он все еще в танце, пропитанном испанским духом, словно его майка потом. Он заглатывается и, скомкав, отшвыривает стаканчик.
Я с ней игрался в раннем детстве, я ее резал ножом на кухне.
Чихун идет по коридору и представляет в руке нож. Он ведет им по стене, звук отвратителен. С таким звуком нож должен царапать скуловые кости этих лицемеров. Он понимает, что до этих людей – штукатуреных скелетов – ему не добраться. Столько лет, столько работы, но они все также смотрят пустыми глазницами, в которые залито масло.
Я ей ломал руки-ноги и выкалывал красные глаза иголкой.
Чуна знобит. Адреналин схлынул, будто отливная волна, оставив в теле только чудовищную усталость и локальные боли. Вот сводит бедро, вот - мышцы спины. Ему хочется глотнуть свежего озонированного воздуха, рванув створку окна, впитать всей кожей холодный воздух и дождь. Сначала нужно вымерзнуть изнутри до бесчувственности, до вечной мерзлоты, чтобы потом почувствовать все тепло от положенных массажа и двух глотков соджу.
Я ей вырезал ноздри, ногти, и вешал в ванной на бельевой веревке.
Чихун останавливается перед дверью. Это своеобразный ритуал, он каждый раз с минуту стоит и слушает. Беззвучие за дверью каждый раз подтверждает его теорию, что желание кому-то что-то доказать у подопечного сильнее остальных чувств, сколько бы их ни было. Урок хоть и вкось, но пошел впрок.
Тибибо, потерпи немножко - неотложка в пути.
Чун молча разворачивается от окна. Сегодня не успел сбежать, сегодня не успел переплавить нежелание маленького себя, который привычно сжался внутри, получать хлесткие удары по самолюбию в злость и целеустремленную отрешенность.
Там, за хлипкой перегородкой двери, притаился матерый зверь. Ли Чхансон еще два года назад раз и навсегда отучился вылетать за нее радостным лопоухим щенком:
- Хочешь, чтобы тебя уважали, сосунок, не смотри в глаза снизу вверх.
Теперь он вообще не смотрит в глаза, теперь он смотрит на два сантиметра вбок и чуть выше левого уха. И подозревает, что этим вызывает еще больше недовольства.
Тибибо, кукольная любовь моя, кукольной жизни рознь.
Чихун танцует как черт. Только черти и могут зажечь в тебе искру, которая не будет тлеть, а вспыхнет какофонией в мозгу, выжигая все низменные чувства. Завораживая, выталкивая восприятие за границы обычного. Не нужно ни декораций, ни музыки, ты уже сам в танце, как муха в паутине. Танец за жизнь, танец против смерти – так хищники дерутся за добычу, за самку, за ареал. Все мышцы работают, все движения естественны, одни инстинкты.
Кавалер орденов невинной крови, с ним походная кухня.
- Особое приглашение, сестренка?
До Ли Джуна доходит, что он стоит, тупо вылупившись на наставника. Рэйн снимает кожаную бандану и швыряет в него, попадая клепками в бровь. Начинает идти кровь, много крови.
- Танцуем, не отвлекайся.
Бесовы персональные тренировки сегодня обещают выжать из Чуна всю кровь в прямом смысле. Не звереть, не звереть, кулаки разжать.
Щипчики, скальпели, зажимчики... А ты сегодня будешь моей раненой куклой.
Чуна хватает на десять минут. Чихун сплевывает, проходя мимо скорчившегося на полу ученика:
- Осталось меньше недели до дебюта.
Рэйн уходит, а Чуна корчит от боли в вывернутой лодыжке. Поскользнуться на собственной крови. «Унизительно, не прощу, ненавижу», - стучит в висках. И не поймешь: то ли правда жгучая ненависть к наставнику и отвращение к слабому себе, толи от потери крови.
«Встань. Встать!» - внутренний мелкий человечек, слабак и трус, разевает пасть.
Чун деревянно копошиться на полу, как банальная марионетка с обрезанными нитями. За окном дождь превращается в ливень, в грозу, в светопреставление. Сумрак закрывает зал тенью, будто и не горят электрические лампы.
Раз, два, три, я - доктор Тибибо, а что у нас внутри, ну-ка?!
Чихун возвражается со спреем-заморозкой. В тайне он даже надеется, что подопытный наконец-то сломался, что надежды разрушены и можно отступить. Не рыпаться, пытаясь вырастить оружие против этих зажравшихся людишек. «В пищевой цепочке шоу-бизнеса артисты в самом низу», - разрушить, разорвать в клочья, уничтожить.
У Рэйна чешутся руки, зудит и зудит в голове навязчивая идея разбудить в этом щенке озлобленного волка.
Четыре, пять, шесть, и ты внутри такой же, как и все. Фу! Скука!
Ли Джун все оскальзывается и оскальзывается. Как пьяный, как немощный. Лежа на спине, смотрит на измазанную руку. Пальцы кривятся и дрожат, глаза закатываются, сознание меркнет, но он настырно вытаскивает себя из болота забытья, перекатывается на живот и начинает отползать на более чистое место.
- И долго ты собираешься возиться в этом дерьме, как последний навозный червь?
К лицу подкатывается баллончик обезболивающего, противно стукая по лбу.
Тибибо, не кричи напрасно, просто здравствуй еще один.
Рэйн, кривя губы, прислоняется к зеркалам. Ну, звереныш, посмотри в глаза, попроси помощи. Можно молча, он поймет, протянет руки и забудет эту затянувшуюся бесполезную игру. Как страшный нездешний сон. Чихун вспоминает, что он был таким же, и усмехается. Ему было проще, он сам себя ломал. Где получалось. Где самость, ядро личности, отрыгивала навязанные искусственные изменения, доводя разум и тело до истощения и психозов, там Рэйн учился маскироваться. Мимикрировал, сливаясь с массой загнанных, добившихся эфемерной славы, но не имеющих ни достатка, ни здоровья звезд. Ранняя пенсия инвалидов с выходом в неизвестность, – милые поклонники забудут на второй день, распустив слюни на свеженькие лица и тела.
- Подъем, слабак!
Тибибо, кукольная любовь моя, кукольной жизни рознь.
Чун искоса поглядывает на наставника. Перед глазами муть, и фокус теряется. Сесть. Через вечность нащупать спрей. Через две снять колпачок. Через три завалиться назад.
Раз-два-три-четыре-пять-шесть, я - Тибибо, хочу вас всех съесть.
Рэйна как прорывает. Доходит, что с пацаном все серьезно, что это не из-за царапины или вывиха.
- Засранец, ты увеличил нагрузки?!
Чихун трясет Чуна, хлопает по щекам, пытаясь привести в сознание. Спекшаяся кровь на глазах не дает разлепиться ресницам. В узких щелках мечутся расширившиеся зрачки, скрывшие под собой радужку. Чун хрипит, пытаясь оттолкнуть поддерживающие руки.
- Прекрати трепыхаться, глупый молокосос.
Чихун пытается поднять сопротивляющееся тело, но, поскользнувшись на грязном полу, падает сам, больно стукнувшись затылком.
Рядом шевыряется Ли Джун, надавливает ладонью на его живот, пытаясь подтянуться поближе.
- Заткнитесь, наставник, – шипит, вперившись колючим бездонным взглядом, Чун.
- Ты?.. – Рэйн от изумления не знает, как одернуть взбунтовавшегося ученика, который уже несколько лет безропотно терпит муштру, повышенные нагрузки и оскорбления. Да, Чон Джихун настолько привык, что даже не подготовился к такому повороту событий.
Чун неуклюже впивается в губы Рэйна, рвет их в жажде крови и отмщения, а Рэйн, осознав это, пытается смеяться. Чун не дает, проталкивая язык все глубже, стукаясь зубами о зубы. И дальше становиться уже не так смешно, наконец-то до Чихуна доходит, что из наивного щенка вырос не волк, а лисица.
«Эксперимент можно считать завершившимся удачно», - удовлетворенно думает Рэйн, подминая под себя Чуна и целуя в ответ – заслужил.
Название: Последний карнавал
Автор: freak-trio
Бета: нет пока
Дисклеймер: Чун рэйновский, Чхондун еще более ничей, чем Рэйн, а автор тут на себя не претендует в особой степени
Рейтинг: "хн, R"
Пейринг: Ли Джун/Чхондун, Пи
Жанр: не идентифицируется
Разрешение на репост: никуда тчк
Комментарий: сиквел к "Я люблю свою куклу"
Сонгфик:
Клипфик: см. этот фанкам
######
Я пойман в поле голым,
Мой волк убит дуплетом...
Дебют как дебют. Первый выход на вузовский подиум был более запоминающимся. Студенты в зале не в счет, главное, что на тебя пристально смотрят экзаменаторы. Душа тогда скукожилась до точки - (0,0) в любой системе координат. Сердце пропустило пару тактов, а потом словно все шлюзы открыли на плотине…
Хотя сейчас бы он сказал, что забрало упало.
Усмехнувшись, Чун швырнул полотенец, которым утирал пот, на кухонный стол.
- Свинья, - послышалось сзади.
Он подобрал полотенец, уже больше походящий на тряпку, и сунул Чхондуну:
- Вот и приберись, младшенький.
- Мир младше, - буркнул тот в спину.
А Ли Джун пошел на репетицию, по дороге размышляя, почему наставник, не сказав ни слова, отменил персональные тренировки. Как отменил? Просто теперь, отзанимавшись положенное с группой, уходил из студии. Несколько дней Чхансон по привычке ждал на кухне, что дверь вот-вот откроется, но каждый раз уходил разочарованным. Его удивляла эта досада, ведь все их общение сводилось к «раб-властелин». Но, невзирая на методы обучения и воспитания, Чун ощущал непонятную пустоту, словно из жизни ушел кусок чего-то значимого. И клял себя за тот идиотский поцелуй. Башню сорвало, не иначе. И было бы с чего? Чон Джихун никогда не воспринимался им как объект сексуального влечения. В принципе, как и любой мужчина.
Чун пожал плечами и начал разминку.
###
Мои сова и ворон,
Где вас искать не знаю...
Теперь он танцевал один: по вечерам, когда уже стемнеет, без света. Только диоды на центре, только отблески уличных фонарей и проезжающих мимо машин на зеркалах. А хотелось на сцене, чтоб полный зал, и он не на пике группового построения, кривляющийся под попсу и рвущий пуговицы на пиджаках, а театр одного актера.
Чун, запыхавшись после получасового неостановимого нарезания спертого воздуха танцзала, прислонился к окну. Если обернуться, то покажется, что скользкий пол, покрытый линолеумом, светится от высеченных его ногами линий. Танец как плетение узоров, как миф, рассказываемый на ночь готовому слушать, как рисунок, вычерченный жаждущим телом.
Ли Чхансон остался доволен. Уже можно открыть глаза и убраться из этого звенящего пространства в реальный мир. Домой.
- Правда, что все танцоры геи?
Чун потихоньку начал ненавидеть этого… этого. Последние десять дней на одиноких тренировках появился зритель. Каждый раз Чхондун настырно проскальзывал в зал и забивался в угол. Молча наблюдал, потом так же молча, к удовольствию обеих сторон, уходил.
Но сегодня Мелкий решил познакомить Чуна со своим красноречием.
Чхансон разозлился. Не в шутку, когда милашка Дунчик отпускал комментарии, и все ржали над неуклюжим шутником.
Нет, сейчас Пак Санхён залез неуместным вопросом туда, куда не следовало.
У Чуна в крови остывал экстаз, обратно в спираль закручивалась сила, возносящая иных на вершины мастерства… А тут тебя сдернули в лужу, макнув по самые уши.
Чун рванул от обжитого окна, к которому каждый раз прилипал после танца, в сторону облюбованного этой долговязой мышью угла. Врезался в грудь и, шипя каждый слог, поинтересовался:
- Хочешь, чтоб на практике показал?
Чхондун, как незрячий, кончиками пальцев дотронулся сначала уже почти невидимого рубца над бровью, потом, едва касаясь, костяшками провел по щеке.
- Ты сонбэ, тебе видней.
До Чуна дошло, что Мелкий видел... Непонятно, когда именно вломился и сколько успел узреть, но и этого хватило, чтобы понять все неправильно.
«А как еще можно понять?» - мысленно одернув сам себя Чун и оттолкнул чужую руку, застывшую напротив его сердца.
- Мне видней, что я в такие игры не играю. А ты подумай на досуге, что и кому открутит твоя сестренка, если узнает, что тебе интересно поэкспериментировать в этой области.
###
Пылью играются лучики,
Ano Dominie...
Голова гудела, мысли хаотично бились друг о друга, как молекулы в своем вечном броуновском движении. Пот, подсыхая, стягивал кожу, а Чун все не мог решиться залезть под душ. Мелкий все еще в студии, вдруг завалится сюда и.. И что? Чун чертыхнулся – большей глупости придумать невозможно.
Разделся, зашел в кабинку и пока раздумывал, какой температуры сделать воду, понял, что хочется снять напряжение не только мышц. После разрыва с Ким Соён… Разрывом-то не назвать. Богатенькая бесцветная кукла после дебюта, лишившего Чуна вообще личного времени и пространства, позвонив, устроила первую и последнюю в их отношениях истерику: «Оппа меня не любит, я бросаю оппу».
Ни тогда, ни сейчас Чун не чувствовал себя эмоционально задетым. Их общение было пресным и сводилось к «накормить оппу», «напоить оппу», «ублажить оппу». При условии, что куклой она была не из-за того, что отличалась необычайной красотой, а потому что была деревянной в постели.
Пока рука плавно скользила по члену, мысли так же плавно перетекли на Юми – подружку наставника, которая была не только эффектной, но и мудрой женщиной. Какой год Чон Джихун даже не думал воротить нос на сторону.
- Прости, наставник, я немного позаимствую…
- Что?
Чун от неожиданности шарахнулся в сторону, ударившись лбом о стенку душевой.
- Что «что»? Нет! Что ты, черт тебя дери, тут делаешь? – Ли Джун попытался развернуться к Чхондуну, который, судя по звуку, защелкивал дверку.
- Знаешь, сонбэ, я тут подумал… И решил, что не боюсь ни нуны, ни последствий.
Время остановилось. Чуну захотелось побиться об стену. Его загнали в угол и в прямом, и в переносном смысле.
Так опытный терпеливый охотник ловит хитрых зайцев: терпение, а затем резкий рывок. Расслабившийся, глупый заяц, недооценивший противника. Тут либо рвать врага резцами и когтями, обезумевшим мелким зверьком безудержно мечась, либо…
Секунды рассыпались крохотными стальными шариками, выбивая на полу стаккато. Ли Джун не стал поворачиваться лицом к Дунчику, только стоял и смеялся. Надрывно, взахлеб, до икоты, вспоминая, как наставника так же рассмешила его попытка подмять под себя. Жизнь любит юморить.
Чхондун, будто не замечая истерики, прижал к себе, начал гладить по плечам, по голове, что-то шептать на ухо. Что-то на тему, что нужно успокоиться, что он не будет сейчас домагаться, если Чун не хочет. Что это не просто интерес, что пока они в одной группе, он точно не предаст Чуна. Что и потом не предаст тоже. Что Рэйн Чуну не по зубам, а он, Санхён, рядом, хотя может и посопротивляться для интереса.
Лившийся и лившийся бред только распалял, провоцируя очередные витки сумасшествия.
- Уговорил. Будем дрочить друг другу и совать друг другу в анал члены. Только, Дунчик, не сейчас. Я хочу помыться и пойти домой.
Чуна все еще била мелкая дрожь, грозившая разродиться еще одним приступом нездорового смеха.
###
Я быть слепым не наученный –
Журавль в небе...
Чун был счастлив, что Дунчик не поджидал его.
«Есть ли у меня план? - плетясь по улицам, спрашивал себя Ли Чхансон, выдохшимся шариком подволакивая ноги. – У меня был план, когда я согласился стать геем?»
Что за бредовый азарт плескался в крови, что за демон дернул за язык ляпнуть такое? Хотелось влезть еще глубже в кепку и натянуть капюшон до пупка.
Мимо по своим делам ковыляли дома, фонари стойкими стражами не подпускали ночную темноту к их бокам, нескончаемый поток машин циркулировал по бороздам города, как импульсы между нейронами. А Чун понимал, что не ощущает этот мир, словно окружающее стало чуждым, впервые увиденным.
«Сказать, что пошутил, чтоб тот отвял, и набить морду – хорошая последовательность действий!» - решил для себя Чун.
Бальзамом на сердце стал факт, что Дунчик не сторожил его и в общежитие. На всякий случай Чун утащил свой ужин в их с Миром комнату и ел, стараясь не греметь посудой.
###
Я слышу – в коридоре
Слепые санитары уже идут за мною…
И хорошо, что нагрузки увеличивались по экспоненте. Выступления, съемки, интервью, тренировки, встречи с фанатами, мизерное количество сна - не до блажи. Еще лучше, что Пак Санхён как будто забыл о его существовании.
Время от времени Чун с интересом к нему присматривался. Все тот же глупый, наивный, молчаливый, но умильный Мелкий. Те же фразы невпопад, ошибки в танцах, неловкие извинения с обезоруживающей улыбкой, озабоченная старательность. Но что-то изменилось… Или это не Санхён изменился? Или это Чун начал смотреть на него под другим углом?
Вот Дунчик незаметно и ловко уходит от Сынхо, тянувшегося потрепать того по голове. Вот Дунчик непробиваемо улыбается своей фирменной улыбкой «ниче не понимаю, я еще не вырос» на вопрос Джио, было ли волнительно лапаться с той опытной нуной-фанаткой. Вот лицо Дунчика, который думает, что его никто не видит, приобретает брезгливое выражение прожженного ханжи, когда он двумя пальчиками перекладывает потную майку Мира со своего чистого полотенца.
«А дурилка-то наш совсем не прост», - спустя какое-то время сделал для себя вывод Ли Джун. И удивился поднявшимся откуда-то из глубины чувствам удовлетворения и гордости, словно сам вырастил, выкормил, воспитал.
А как-то вечером после оргсобрания Чун подошел и больно тыкнул Чхондуна в район левой почки:
- Пошли, деревянный наш, учить танцевать буду.
И Дунчиг пошел.
###
Им вирой - гнутый сольди,
Они едят друг друга…
Уроки уроками назвать было сложно, скорее война без права на сдачу в плен. Кто бы мог подумать, что Мелкий окажется зубаст, критичен, капризен и ни во что не ставит учителей? За неделю Санхён не продвинулся ни на йоту в танцах, зато Чхансон успел близко познакомиться со всеми его отвратительными чертами характера, временами теряясь от такого напора несдерживаемого эгоизма. Поиски чего-нибудь хорошего и милого в этом клубке руки-ноги-палки-круглые-щеки каждый раз оканчивались неудачами.
Думая перед сном о тщетности попыток из этой каланчи сделать что-то более пластичное, чем богомол, Чун приходил к решению, что завтра скажет, что все кончено.
Но утром за завтраком встречался взглядом с довольным жизнью Дунчиком, в котором сквозила искренняя радость от предстоящей вечерней встречи, и… И ничего. Кивал и переводил внимание на дела насущные.
###
Когда им станет мало,
Они полезут в небо...
То ли на Рэйна внезапно нахлынула ностальгия, то ли это был запланированная проверка на вшивость, но в тот день новоиспеченный учитель Ли Чхансон превратился обратно в ученика.
Рэйн сдернул Чуна с общей репетиции и потащил в другой зал. Ли Джуну показал, как продвигается новый номер, показал пару новых интересных, как ему казалось, движений, хотел заикнуться, что хочет поставить свой собственный танец... Но скис под цинично-снисходительным взглядом и собрался выслушать, как его осадят, вернув на место.
- Закругляйся с самовольством, самому еще расти и расти, – отрезал Чихун.
Ответить Чун не успел, - в помещение влетел Чхондун, быстрым взглядом оценил обстановку и скороговоркой выдал:
- Наставник, позвольте Чуну заниматься со мной. Я недоволен собой, ребята отстают из-за меня. Вы же понимаете, как я отношусь к группе и хёну?
И это «понимаете» прозвучало уж больно многозначительно. Чун сжал кулаки и задержал дыхание. Сперва подумалось, что если сейчас Рэйн согласиться, ему от Мелкого не отвертеться вовек, а потом начало доходить...
- Делайте, что хотите, но чтоб остальные не узнали.
Положительный ответ шокировал.
###
Я зайчик солнечный – начали!
Ano Dominie…
Как выяснилось, Чуновского холоднокровия хватило только на то, чтобы схватить из раздевалки толстовку…
Чихун ушел сразу же, а Чун еще пару минут стоял столбом, отходя от «новости». Шантаж. Однозначно. Мелкий поганец шантажировал Чон Джихуна. Чхансон негнущимся оловянным солдатиком прошел мимо Санхёна. Чун почувствовал, как в нем неумолимо растет презрение к этому парню. Не хотелось заглядывать в глаза отморозку, которому плевать на уважение к старшим, на приличия и чувства окружающих.
До общежития недалеко, но пришлось идти быстрым шагом, без маскировки узнавали. Хотя он подозревал, что кепки, капюшоны и очки привлекали куда больше внимания.
Нехорошо, надо было предупредить остальных, но злость тяжелым черным шелком накрыла с головой так, что не видно просвета.
- Выкупил меня за свое молчание, как какую-то шлюху! – изводил себя злостью Чун, не глядя, куда идет.
- Скотина, подкатил к наставнику с подобной сделкой! – не унимался Чун, не обращая внимания на прохожих.
Пока в кого-то не врезался. Парень; на полголовы ниже него, но в два раза шире.
- Скажите, пожалуйста, молодой человек, драка будет, или мне не удастся спустить пар? – сдерживаемая ярость придала словам столько сарказма, что прохожий опешил.
- Лицо, не облагороженное интеллектом. Хн, оно и к лучшему, - Ли Джун первым нанес удар.
###
Я не умею быть схваченным –
Журавль в небе...
В себя пришел только дома. Как выяснилось, сидя на кровати в комнате Чхондуна.
Тот держал его правую руку, приложив к разбитым костяшкам лед и отчитывал. Нудно, на одной ноте ныл, что пришлось извиняться перед незнакомцем, что хорошо, что тот узнал эмблековцев. Что Чуна кое-как удалось удержать от продолжения банкета, что тащить сопротивляющегося Чхансона до общаги – не мед.
Жалобы чередовались с квохтаньем наседки: а если бы Чун серьезно поранился? Как можно вести себя так безрассудно?
На словах о рассудительности Чун опять провалился в черное море гнева. Он плохо запомнил, что именно кричал и каким матом крыл. Что-то про то, что может быть на самом деле Дунчик гоняется за ним, потому что сам не можешь дорваться до Рэйна, а хён Ли Джун для него такой удобный, доступный эрзац - суррогатный трахатель…
Муть из сознания кое-как начала отступать только тогда, как в широко раскрытых честных глазах Дунчика появилась жгучая обида.
До этого Мелкий, как заведенный, все повторял и повторял после каждой хлесткой фразы: «Ты обещал, что будешь со мной», - а губы кривились все больше и больше.
Тут до Чуна дошло, что Чхондун его сейчас или со всей силы ударит, или безвозвратно возненавидит.
Ситуация начала восприниматься как-то отстраненно: вот вроде он, если смотреть со стороны, машет здоровой рукой и орет как скаженный, картечью выплевывая слова; вот вроде Дунчик с округлившимися глазами и побелевшим лицом; вот вроде они устраивают некрасивую сцену, выжигая из воздуха кислород.
Два обычных человека, которые не смогли что-то поделить, в чем-то разобраться, прийти к компромиссу, чтобы жить поживать спокойно дальше. Чун-смотрящий-извне вздохнул, «любуясь» несуразной сценой…
Чхансон замолчал. Перевел дыхание и выдал:
- Обещал, что буду? Окей, буду. Подставляй задницу.
###
Когда ты станешь тифом,
Когда я стану оспой…
Не давая Чхондуну до конца осознать факт, что больше никто не сотрясает ором дом, Чун потянулся к нему.
- Ну, если ты, милый, понимаешь, что наши романтические отношения могут искорежить нам всю жизнь…
Шепот внезапно остывшего Чуна заставил вздрогнуть от неожиданно накатившего болезненного удовольствия, заставил за мгновение забыть жестокие слова.
Наверное, так на американских горках: миг восторга на вершине, - и вот душа неконтролируемо то ли падает камнем, то ли летит птицей. Но Пак Санхён ни раз не был на американских горках, поэтому сделал то, что давно хотел.
Чун ожидал поцелуя. Понимал, что последние события так или иначе вели к одному. Так щепку неумолимо затягивает в водоворот, и бороться бессмысленно. Оставалось только нырнуть поглубже, может быть у самого дна удастся выплыть из эпицентра…
Но ему не дали права на последний глубокий вздох утопающего – губы соприкоснулись, глаза закрылись.
Полувздох-полустон Чхондуна – то ли от облегчения, то ли от удовольствия… Настырный язык Чхондуна, суетливые поцелуи – то ли от неопытности, то ли от нетерпения… Ледяные пальцы Чхондуна – на лице, в волосах, на плечах… Ходящая ходуном грудь Чхондуна – так близко, что тело чувствует резонанс от стука его сердца даже через одежду…
Чун не заметил, как начал отвечать. В какой-то момент просто понял, что посасывает, не отпуская, язык Санхёна, что уже залез ему под футболку, пытаясь разобраться в своих ощущениях. Да, Мелкий совсем не девочка.
Не бывает таких ребристых девочек, не бывает таких плоских девочек, не бывает так, чтобы девочки дергали тебя, чтобы встал. Не нависают, заставляя дышать им в подбородок, и уж тем более так по-хозяйски не сдергивают с тебя одежду.
И ни одна девчонка никогда не дула себе на пальцы, не растирала их, согревая, прежде чем дотронуться до твоей кожи. Не прижимала к себе, утыкаясь носом в шею, и не стояла так, покачиваясь, вечность.
Врожденная циничность нашептывала Чуну, что они выглядят со стороны, как два идиота. Как два гея-идиота. Но он предпочел отогнать эти мысли.
###
Мы выйдем ранним утром
Благословлять руины…
Есть что-то сакральное в прикосновениях к другому человеку… Ты можешь дотронуться до любой вещи, но она не имеет своей воли – не ответит, не сможет ни возразить, ни разрешить. Санхён не только позволял, но и радовался любому прикосновению.
Чун целовал и кусал доверчиво подставленную шею, гладил кончиками пальцев вдоль позвоночника, слушал стоны и все больше и больше проваливался в какую-то мистерию.
«Совсем как танец, – думал Ли Джун, - он совсем как танец. Я сейчас творю его. Если дотронуться здесь, то он выгнется, с нетерпеливым вздохом требуя большего. Если поцеловать здесь, то он застонет, прижимая меня еще ближе...»
- Я сейчас… Смазка… – Чхансон подивился, что такие резкие, слишком вульгарные и неуместные слова Чхондуна не рассеяли странного состояния отрешенности от реальности.
Отошедший к тумбочке Пак Санхён не начал выглядеть обычным до оскомины Дунчиком. В лучах заходящего солнца стояло незнакомое существо. С руками-ногами, как у всех; с симпатичным лицом, как у многих; желающее Чуна, как и многие. Но что-то в мире сдвинулось, и Ли Чхансон уже не против сам получить этого незнакомца…
- Мелкий, не копайся, - запаниковал маленький, недоверчивый, слабый человечек в Чуне.
Санхён не стал размениваться на ответ. Положил презервативы и любрикант на край кровати, снял остатки одежды и лег на живот, спрятав лицо в подушке.
- Обиделся? – поинтересовался Чун, мысленно ругая себя.
Разделся сам и лег сверху, придавливая всем телом:
- Чувствуешь?
Чхондун что-то неразборчиво прохрипел.
- Санхён, ты знал, кого ты получишь в итоге.
Чун начал двигаться, словно намекая, на каких простых движеньях держится весь этот мир, напоминая, чем они собирались заниматься.
– Не лучший момент для обид.
Слова горячим воздухом оседали на затылке Чхондуна.
- Я просто устал добиваться тебя, - наконец смог разобрать Чун. – Просто выдохся.
- Вот как…
Чхансон встал, пошуршал, быстро натягивая на себя шмотки, и ушел.
###
Листики вырваны сложены,
Ano Dominie…
Вечер выдался обычным, как стоптанные тапочки. В здании не осталось никого, кроме уже заступившей на дежурство ночной охраны. В желудке плескалось кофе из автомата, на город склизкой улиткой наползали сумерки, а Чун стоял в раздумьях перед музыкальной системой.
Выводило из себя, что танец, который пытался поставить сам для себя, даже не надеясь, что он когда-нибудь будет показан зрителю, не клеился. В голове настырно бился ритм с не слишком замысловатым рисунком, но, перерыв весь интернет, он все никак не мог подобрать песню.
- Похоже, ее еще никто не написал, – пробурчал себе под нос Чхансон, решив еще раз прогнать вай.
Но в дископриемнике уже что-то было. «Норихиро Цуру - Последний карнавал», - прочел Чун. И чуть ниже: - «Последний подарок».
Сердце сжалось, пальцы затряслись и чуть не выронили болванку. Резкий порыв ветра бухнул створкой окна по откосу. В помещении как-то сразу стало свежо.
«Рэйн?» - одичало носилось в голове.
Когда из колонок полились первые ноты, стены разошлись в стороны, давая Ли Джуну пространство. Он начал двигаться – закрыв глаза, забыв обо всем. Даже не следя, куда и как ставил ноги, куда и как летели руки. Провалившись в музыку как в пучину, тело само рассказывало историю.
Историю о мире, который он столько искал. Его историю.
###
Тенями на небо брошены
Журавли в небе…
Санхён аккуратно прикрыл дверь танцзала.
Автор: freak-trio
Бета: нет пока
Дисклеймер: Чун рэйновский, Рэйн ничей, а автор не претендует даже на себя
Рейтинг: "хн, R"
Пейринг: Пи/Ли Джун
Жанр: не идентифицируется
Разрешение на репост: никуда тчк
Комметарий: писано на кинк-заявку:
читать дальше"Чон Джихун (Rain)/Ли Джун (MBLAQ)
Биба методично гнобит Джуна на тренировках, передачах и т.д. Джун не понимает, за что, искренне переживает и пытается сделать все, чтобы исправить ситуацию. Безрезультатно или нет - на усмотрение исполнителя.
Кинк: грубость, унижение, несправедливые оскорбления, болезненная на них реакция. Рейтинговая сцена ОЧЕНЬ желательна))"
условия выполнены совсем не все.
Кукла с оскаленным ртом, с острыми зубами - я люблю свою куклу.Кукла с оскаленным ртом, с острыми зубами - я люблю свою куклу.
Дождь идет. Чун смотрит в окно из кухни студии, жадными глотками вталкивая в себя воду. Сознание не контролирует жажду, он все еще в танце, пропитанном испанским духом, словно его майка потом. Он заглатывается и, скомкав, отшвыривает стаканчик.
Я с ней игрался в раннем детстве, я ее резал ножом на кухне.
Чихун идет по коридору и представляет в руке нож. Он ведет им по стене, звук отвратителен. С таким звуком нож должен царапать скуловые кости этих лицемеров. Он понимает, что до этих людей – штукатуреных скелетов – ему не добраться. Столько лет, столько работы, но они все также смотрят пустыми глазницами, в которые залито масло.
Я ей ломал руки-ноги и выкалывал красные глаза иголкой.
Чуна знобит. Адреналин схлынул, будто отливная волна, оставив в теле только чудовищную усталость и локальные боли. Вот сводит бедро, вот - мышцы спины. Ему хочется глотнуть свежего озонированного воздуха, рванув створку окна, впитать всей кожей холодный воздух и дождь. Сначала нужно вымерзнуть изнутри до бесчувственности, до вечной мерзлоты, чтобы потом почувствовать все тепло от положенных массажа и двух глотков соджу.
Я ей вырезал ноздри, ногти, и вешал в ванной на бельевой веревке.
Чихун останавливается перед дверью. Это своеобразный ритуал, он каждый раз с минуту стоит и слушает. Беззвучие за дверью каждый раз подтверждает его теорию, что желание кому-то что-то доказать у подопечного сильнее остальных чувств, сколько бы их ни было. Урок хоть и вкось, но пошел впрок.
Тибибо, потерпи немножко - неотложка в пути.
Чун молча разворачивается от окна. Сегодня не успел сбежать, сегодня не успел переплавить нежелание маленького себя, который привычно сжался внутри, получать хлесткие удары по самолюбию в злость и целеустремленную отрешенность.
Там, за хлипкой перегородкой двери, притаился матерый зверь. Ли Чхансон еще два года назад раз и навсегда отучился вылетать за нее радостным лопоухим щенком:
- Хочешь, чтобы тебя уважали, сосунок, не смотри в глаза снизу вверх.
Теперь он вообще не смотрит в глаза, теперь он смотрит на два сантиметра вбок и чуть выше левого уха. И подозревает, что этим вызывает еще больше недовольства.
Тибибо, кукольная любовь моя, кукольной жизни рознь.
Чихун танцует как черт. Только черти и могут зажечь в тебе искру, которая не будет тлеть, а вспыхнет какофонией в мозгу, выжигая все низменные чувства. Завораживая, выталкивая восприятие за границы обычного. Не нужно ни декораций, ни музыки, ты уже сам в танце, как муха в паутине. Танец за жизнь, танец против смерти – так хищники дерутся за добычу, за самку, за ареал. Все мышцы работают, все движения естественны, одни инстинкты.
Кавалер орденов невинной крови, с ним походная кухня.
- Особое приглашение, сестренка?
До Ли Джуна доходит, что он стоит, тупо вылупившись на наставника. Рэйн снимает кожаную бандану и швыряет в него, попадая клепками в бровь. Начинает идти кровь, много крови.
- Танцуем, не отвлекайся.
Бесовы персональные тренировки сегодня обещают выжать из Чуна всю кровь в прямом смысле. Не звереть, не звереть, кулаки разжать.
Щипчики, скальпели, зажимчики... А ты сегодня будешь моей раненой куклой.
Чуна хватает на десять минут. Чихун сплевывает, проходя мимо скорчившегося на полу ученика:
- Осталось меньше недели до дебюта.
Рэйн уходит, а Чуна корчит от боли в вывернутой лодыжке. Поскользнуться на собственной крови. «Унизительно, не прощу, ненавижу», - стучит в висках. И не поймешь: то ли правда жгучая ненависть к наставнику и отвращение к слабому себе, толи от потери крови.
«Встань. Встать!» - внутренний мелкий человечек, слабак и трус, разевает пасть.
Чун деревянно копошиться на полу, как банальная марионетка с обрезанными нитями. За окном дождь превращается в ливень, в грозу, в светопреставление. Сумрак закрывает зал тенью, будто и не горят электрические лампы.
Раз, два, три, я - доктор Тибибо, а что у нас внутри, ну-ка?!
Чихун возвражается со спреем-заморозкой. В тайне он даже надеется, что подопытный наконец-то сломался, что надежды разрушены и можно отступить. Не рыпаться, пытаясь вырастить оружие против этих зажравшихся людишек. «В пищевой цепочке шоу-бизнеса артисты в самом низу», - разрушить, разорвать в клочья, уничтожить.
У Рэйна чешутся руки, зудит и зудит в голове навязчивая идея разбудить в этом щенке озлобленного волка.
Четыре, пять, шесть, и ты внутри такой же, как и все. Фу! Скука!
Ли Джун все оскальзывается и оскальзывается. Как пьяный, как немощный. Лежа на спине, смотрит на измазанную руку. Пальцы кривятся и дрожат, глаза закатываются, сознание меркнет, но он настырно вытаскивает себя из болота забытья, перекатывается на живот и начинает отползать на более чистое место.
- И долго ты собираешься возиться в этом дерьме, как последний навозный червь?
К лицу подкатывается баллончик обезболивающего, противно стукая по лбу.
Тибибо, не кричи напрасно, просто здравствуй еще один.
Рэйн, кривя губы, прислоняется к зеркалам. Ну, звереныш, посмотри в глаза, попроси помощи. Можно молча, он поймет, протянет руки и забудет эту затянувшуюся бесполезную игру. Как страшный нездешний сон. Чихун вспоминает, что он был таким же, и усмехается. Ему было проще, он сам себя ломал. Где получалось. Где самость, ядро личности, отрыгивала навязанные искусственные изменения, доводя разум и тело до истощения и психозов, там Рэйн учился маскироваться. Мимикрировал, сливаясь с массой загнанных, добившихся эфемерной славы, но не имеющих ни достатка, ни здоровья звезд. Ранняя пенсия инвалидов с выходом в неизвестность, – милые поклонники забудут на второй день, распустив слюни на свеженькие лица и тела.
- Подъем, слабак!
Тибибо, кукольная любовь моя, кукольной жизни рознь.
Чун искоса поглядывает на наставника. Перед глазами муть, и фокус теряется. Сесть. Через вечность нащупать спрей. Через две снять колпачок. Через три завалиться назад.
Раз-два-три-четыре-пять-шесть, я - Тибибо, хочу вас всех съесть.
Рэйна как прорывает. Доходит, что с пацаном все серьезно, что это не из-за царапины или вывиха.
- Засранец, ты увеличил нагрузки?!
Чихун трясет Чуна, хлопает по щекам, пытаясь привести в сознание. Спекшаяся кровь на глазах не дает разлепиться ресницам. В узких щелках мечутся расширившиеся зрачки, скрывшие под собой радужку. Чун хрипит, пытаясь оттолкнуть поддерживающие руки.
- Прекрати трепыхаться, глупый молокосос.
Чихун пытается поднять сопротивляющееся тело, но, поскользнувшись на грязном полу, падает сам, больно стукнувшись затылком.
Рядом шевыряется Ли Джун, надавливает ладонью на его живот, пытаясь подтянуться поближе.
- Заткнитесь, наставник, – шипит, вперившись колючим бездонным взглядом, Чун.
- Ты?.. – Рэйн от изумления не знает, как одернуть взбунтовавшегося ученика, который уже несколько лет безропотно терпит муштру, повышенные нагрузки и оскорбления. Да, Чон Джихун настолько привык, что даже не подготовился к такому повороту событий.
Чун неуклюже впивается в губы Рэйна, рвет их в жажде крови и отмщения, а Рэйн, осознав это, пытается смеяться. Чун не дает, проталкивая язык все глубже, стукаясь зубами о зубы. И дальше становиться уже не так смешно, наконец-то до Чихуна доходит, что из наивного щенка вырос не волк, а лисица.
«Эксперимент можно считать завершившимся удачно», - удовлетворенно думает Рэйн, подминая под себя Чуна и целуя в ответ – заслужил.
Название: Последний карнавал
Автор: freak-trio
Бета: нет пока
Дисклеймер: Чун рэйновский, Чхондун еще более ничей, чем Рэйн, а автор тут на себя не претендует в особой степени
Рейтинг: "хн, R"
Пейринг: Ли Джун/Чхондун, Пи
Жанр: не идентифицируется
Разрешение на репост: никуда тчк
Комментарий: сиквел к "Я люблю свою куклу"
Сонгфик:
Клипфик: см. этот фанкам
######
Я пойман в поле голым,
Мой волк убит дуплетом...
Дебют как дебют. Первый выход на вузовский подиум был более запоминающимся. Студенты в зале не в счет, главное, что на тебя пристально смотрят экзаменаторы. Душа тогда скукожилась до точки - (0,0) в любой системе координат. Сердце пропустило пару тактов, а потом словно все шлюзы открыли на плотине…
Хотя сейчас бы он сказал, что забрало упало.
Усмехнувшись, Чун швырнул полотенец, которым утирал пот, на кухонный стол.
- Свинья, - послышалось сзади.
Он подобрал полотенец, уже больше походящий на тряпку, и сунул Чхондуну:
- Вот и приберись, младшенький.
- Мир младше, - буркнул тот в спину.
А Ли Джун пошел на репетицию, по дороге размышляя, почему наставник, не сказав ни слова, отменил персональные тренировки. Как отменил? Просто теперь, отзанимавшись положенное с группой, уходил из студии. Несколько дней Чхансон по привычке ждал на кухне, что дверь вот-вот откроется, но каждый раз уходил разочарованным. Его удивляла эта досада, ведь все их общение сводилось к «раб-властелин». Но, невзирая на методы обучения и воспитания, Чун ощущал непонятную пустоту, словно из жизни ушел кусок чего-то значимого. И клял себя за тот идиотский поцелуй. Башню сорвало, не иначе. И было бы с чего? Чон Джихун никогда не воспринимался им как объект сексуального влечения. В принципе, как и любой мужчина.
Чун пожал плечами и начал разминку.
###
Мои сова и ворон,
Где вас искать не знаю...
Теперь он танцевал один: по вечерам, когда уже стемнеет, без света. Только диоды на центре, только отблески уличных фонарей и проезжающих мимо машин на зеркалах. А хотелось на сцене, чтоб полный зал, и он не на пике группового построения, кривляющийся под попсу и рвущий пуговицы на пиджаках, а театр одного актера.
Чун, запыхавшись после получасового неостановимого нарезания спертого воздуха танцзала, прислонился к окну. Если обернуться, то покажется, что скользкий пол, покрытый линолеумом, светится от высеченных его ногами линий. Танец как плетение узоров, как миф, рассказываемый на ночь готовому слушать, как рисунок, вычерченный жаждущим телом.
Ли Чхансон остался доволен. Уже можно открыть глаза и убраться из этого звенящего пространства в реальный мир. Домой.
- Правда, что все танцоры геи?
Чун потихоньку начал ненавидеть этого… этого. Последние десять дней на одиноких тренировках появился зритель. Каждый раз Чхондун настырно проскальзывал в зал и забивался в угол. Молча наблюдал, потом так же молча, к удовольствию обеих сторон, уходил.
Но сегодня Мелкий решил познакомить Чуна со своим красноречием.
Чхансон разозлился. Не в шутку, когда милашка Дунчик отпускал комментарии, и все ржали над неуклюжим шутником.
Нет, сейчас Пак Санхён залез неуместным вопросом туда, куда не следовало.
У Чуна в крови остывал экстаз, обратно в спираль закручивалась сила, возносящая иных на вершины мастерства… А тут тебя сдернули в лужу, макнув по самые уши.
Чун рванул от обжитого окна, к которому каждый раз прилипал после танца, в сторону облюбованного этой долговязой мышью угла. Врезался в грудь и, шипя каждый слог, поинтересовался:
- Хочешь, чтоб на практике показал?
Чхондун, как незрячий, кончиками пальцев дотронулся сначала уже почти невидимого рубца над бровью, потом, едва касаясь, костяшками провел по щеке.
- Ты сонбэ, тебе видней.
До Чуна дошло, что Мелкий видел... Непонятно, когда именно вломился и сколько успел узреть, но и этого хватило, чтобы понять все неправильно.
«А как еще можно понять?» - мысленно одернув сам себя Чун и оттолкнул чужую руку, застывшую напротив его сердца.
- Мне видней, что я в такие игры не играю. А ты подумай на досуге, что и кому открутит твоя сестренка, если узнает, что тебе интересно поэкспериментировать в этой области.
###
Пылью играются лучики,
Ano Dominie...
Голова гудела, мысли хаотично бились друг о друга, как молекулы в своем вечном броуновском движении. Пот, подсыхая, стягивал кожу, а Чун все не мог решиться залезть под душ. Мелкий все еще в студии, вдруг завалится сюда и.. И что? Чун чертыхнулся – большей глупости придумать невозможно.
Разделся, зашел в кабинку и пока раздумывал, какой температуры сделать воду, понял, что хочется снять напряжение не только мышц. После разрыва с Ким Соён… Разрывом-то не назвать. Богатенькая бесцветная кукла после дебюта, лишившего Чуна вообще личного времени и пространства, позвонив, устроила первую и последнюю в их отношениях истерику: «Оппа меня не любит, я бросаю оппу».
Ни тогда, ни сейчас Чун не чувствовал себя эмоционально задетым. Их общение было пресным и сводилось к «накормить оппу», «напоить оппу», «ублажить оппу». При условии, что куклой она была не из-за того, что отличалась необычайной красотой, а потому что была деревянной в постели.
Пока рука плавно скользила по члену, мысли так же плавно перетекли на Юми – подружку наставника, которая была не только эффектной, но и мудрой женщиной. Какой год Чон Джихун даже не думал воротить нос на сторону.
- Прости, наставник, я немного позаимствую…
- Что?
Чун от неожиданности шарахнулся в сторону, ударившись лбом о стенку душевой.
- Что «что»? Нет! Что ты, черт тебя дери, тут делаешь? – Ли Джун попытался развернуться к Чхондуну, который, судя по звуку, защелкивал дверку.
- Знаешь, сонбэ, я тут подумал… И решил, что не боюсь ни нуны, ни последствий.
Время остановилось. Чуну захотелось побиться об стену. Его загнали в угол и в прямом, и в переносном смысле.
Так опытный терпеливый охотник ловит хитрых зайцев: терпение, а затем резкий рывок. Расслабившийся, глупый заяц, недооценивший противника. Тут либо рвать врага резцами и когтями, обезумевшим мелким зверьком безудержно мечась, либо…
Секунды рассыпались крохотными стальными шариками, выбивая на полу стаккато. Ли Джун не стал поворачиваться лицом к Дунчику, только стоял и смеялся. Надрывно, взахлеб, до икоты, вспоминая, как наставника так же рассмешила его попытка подмять под себя. Жизнь любит юморить.
Чхондун, будто не замечая истерики, прижал к себе, начал гладить по плечам, по голове, что-то шептать на ухо. Что-то на тему, что нужно успокоиться, что он не будет сейчас домагаться, если Чун не хочет. Что это не просто интерес, что пока они в одной группе, он точно не предаст Чуна. Что и потом не предаст тоже. Что Рэйн Чуну не по зубам, а он, Санхён, рядом, хотя может и посопротивляться для интереса.
Лившийся и лившийся бред только распалял, провоцируя очередные витки сумасшествия.
- Уговорил. Будем дрочить друг другу и совать друг другу в анал члены. Только, Дунчик, не сейчас. Я хочу помыться и пойти домой.
Чуна все еще била мелкая дрожь, грозившая разродиться еще одним приступом нездорового смеха.
###
Я быть слепым не наученный –
Журавль в небе...
Чун был счастлив, что Дунчик не поджидал его.
«Есть ли у меня план? - плетясь по улицам, спрашивал себя Ли Чхансон, выдохшимся шариком подволакивая ноги. – У меня был план, когда я согласился стать геем?»
Что за бредовый азарт плескался в крови, что за демон дернул за язык ляпнуть такое? Хотелось влезть еще глубже в кепку и натянуть капюшон до пупка.
Мимо по своим делам ковыляли дома, фонари стойкими стражами не подпускали ночную темноту к их бокам, нескончаемый поток машин циркулировал по бороздам города, как импульсы между нейронами. А Чун понимал, что не ощущает этот мир, словно окружающее стало чуждым, впервые увиденным.
«Сказать, что пошутил, чтоб тот отвял, и набить морду – хорошая последовательность действий!» - решил для себя Чун.
Бальзамом на сердце стал факт, что Дунчик не сторожил его и в общежитие. На всякий случай Чун утащил свой ужин в их с Миром комнату и ел, стараясь не греметь посудой.
###
Я слышу – в коридоре
Слепые санитары уже идут за мною…
И хорошо, что нагрузки увеличивались по экспоненте. Выступления, съемки, интервью, тренировки, встречи с фанатами, мизерное количество сна - не до блажи. Еще лучше, что Пак Санхён как будто забыл о его существовании.
Время от времени Чун с интересом к нему присматривался. Все тот же глупый, наивный, молчаливый, но умильный Мелкий. Те же фразы невпопад, ошибки в танцах, неловкие извинения с обезоруживающей улыбкой, озабоченная старательность. Но что-то изменилось… Или это не Санхён изменился? Или это Чун начал смотреть на него под другим углом?
Вот Дунчик незаметно и ловко уходит от Сынхо, тянувшегося потрепать того по голове. Вот Дунчик непробиваемо улыбается своей фирменной улыбкой «ниче не понимаю, я еще не вырос» на вопрос Джио, было ли волнительно лапаться с той опытной нуной-фанаткой. Вот лицо Дунчика, который думает, что его никто не видит, приобретает брезгливое выражение прожженного ханжи, когда он двумя пальчиками перекладывает потную майку Мира со своего чистого полотенца.
«А дурилка-то наш совсем не прост», - спустя какое-то время сделал для себя вывод Ли Джун. И удивился поднявшимся откуда-то из глубины чувствам удовлетворения и гордости, словно сам вырастил, выкормил, воспитал.
А как-то вечером после оргсобрания Чун подошел и больно тыкнул Чхондуна в район левой почки:
- Пошли, деревянный наш, учить танцевать буду.
И Дунчиг пошел.
###
Им вирой - гнутый сольди,
Они едят друг друга…
Уроки уроками назвать было сложно, скорее война без права на сдачу в плен. Кто бы мог подумать, что Мелкий окажется зубаст, критичен, капризен и ни во что не ставит учителей? За неделю Санхён не продвинулся ни на йоту в танцах, зато Чхансон успел близко познакомиться со всеми его отвратительными чертами характера, временами теряясь от такого напора несдерживаемого эгоизма. Поиски чего-нибудь хорошего и милого в этом клубке руки-ноги-палки-круглые-щеки каждый раз оканчивались неудачами.
Думая перед сном о тщетности попыток из этой каланчи сделать что-то более пластичное, чем богомол, Чун приходил к решению, что завтра скажет, что все кончено.
Но утром за завтраком встречался взглядом с довольным жизнью Дунчиком, в котором сквозила искренняя радость от предстоящей вечерней встречи, и… И ничего. Кивал и переводил внимание на дела насущные.
###
Когда им станет мало,
Они полезут в небо...
То ли на Рэйна внезапно нахлынула ностальгия, то ли это был запланированная проверка на вшивость, но в тот день новоиспеченный учитель Ли Чхансон превратился обратно в ученика.
Рэйн сдернул Чуна с общей репетиции и потащил в другой зал. Ли Джуну показал, как продвигается новый номер, показал пару новых интересных, как ему казалось, движений, хотел заикнуться, что хочет поставить свой собственный танец... Но скис под цинично-снисходительным взглядом и собрался выслушать, как его осадят, вернув на место.
- Закругляйся с самовольством, самому еще расти и расти, – отрезал Чихун.
Ответить Чун не успел, - в помещение влетел Чхондун, быстрым взглядом оценил обстановку и скороговоркой выдал:
- Наставник, позвольте Чуну заниматься со мной. Я недоволен собой, ребята отстают из-за меня. Вы же понимаете, как я отношусь к группе и хёну?
И это «понимаете» прозвучало уж больно многозначительно. Чун сжал кулаки и задержал дыхание. Сперва подумалось, что если сейчас Рэйн согласиться, ему от Мелкого не отвертеться вовек, а потом начало доходить...
- Делайте, что хотите, но чтоб остальные не узнали.
Положительный ответ шокировал.
###
Я зайчик солнечный – начали!
Ano Dominie…
Как выяснилось, Чуновского холоднокровия хватило только на то, чтобы схватить из раздевалки толстовку…
Чихун ушел сразу же, а Чун еще пару минут стоял столбом, отходя от «новости». Шантаж. Однозначно. Мелкий поганец шантажировал Чон Джихуна. Чхансон негнущимся оловянным солдатиком прошел мимо Санхёна. Чун почувствовал, как в нем неумолимо растет презрение к этому парню. Не хотелось заглядывать в глаза отморозку, которому плевать на уважение к старшим, на приличия и чувства окружающих.
До общежития недалеко, но пришлось идти быстрым шагом, без маскировки узнавали. Хотя он подозревал, что кепки, капюшоны и очки привлекали куда больше внимания.
Нехорошо, надо было предупредить остальных, но злость тяжелым черным шелком накрыла с головой так, что не видно просвета.
- Выкупил меня за свое молчание, как какую-то шлюху! – изводил себя злостью Чун, не глядя, куда идет.
- Скотина, подкатил к наставнику с подобной сделкой! – не унимался Чун, не обращая внимания на прохожих.
Пока в кого-то не врезался. Парень; на полголовы ниже него, но в два раза шире.
- Скажите, пожалуйста, молодой человек, драка будет, или мне не удастся спустить пар? – сдерживаемая ярость придала словам столько сарказма, что прохожий опешил.
- Лицо, не облагороженное интеллектом. Хн, оно и к лучшему, - Ли Джун первым нанес удар.
###
Я не умею быть схваченным –
Журавль в небе...
В себя пришел только дома. Как выяснилось, сидя на кровати в комнате Чхондуна.
Тот держал его правую руку, приложив к разбитым костяшкам лед и отчитывал. Нудно, на одной ноте ныл, что пришлось извиняться перед незнакомцем, что хорошо, что тот узнал эмблековцев. Что Чуна кое-как удалось удержать от продолжения банкета, что тащить сопротивляющегося Чхансона до общаги – не мед.
Жалобы чередовались с квохтаньем наседки: а если бы Чун серьезно поранился? Как можно вести себя так безрассудно?
На словах о рассудительности Чун опять провалился в черное море гнева. Он плохо запомнил, что именно кричал и каким матом крыл. Что-то про то, что может быть на самом деле Дунчик гоняется за ним, потому что сам не можешь дорваться до Рэйна, а хён Ли Джун для него такой удобный, доступный эрзац - суррогатный трахатель…
Муть из сознания кое-как начала отступать только тогда, как в широко раскрытых честных глазах Дунчика появилась жгучая обида.
До этого Мелкий, как заведенный, все повторял и повторял после каждой хлесткой фразы: «Ты обещал, что будешь со мной», - а губы кривились все больше и больше.
Тут до Чуна дошло, что Чхондун его сейчас или со всей силы ударит, или безвозвратно возненавидит.
Ситуация начала восприниматься как-то отстраненно: вот вроде он, если смотреть со стороны, машет здоровой рукой и орет как скаженный, картечью выплевывая слова; вот вроде Дунчик с округлившимися глазами и побелевшим лицом; вот вроде они устраивают некрасивую сцену, выжигая из воздуха кислород.
Два обычных человека, которые не смогли что-то поделить, в чем-то разобраться, прийти к компромиссу, чтобы жить поживать спокойно дальше. Чун-смотрящий-извне вздохнул, «любуясь» несуразной сценой…
Чхансон замолчал. Перевел дыхание и выдал:
- Обещал, что буду? Окей, буду. Подставляй задницу.
###
Когда ты станешь тифом,
Когда я стану оспой…
Не давая Чхондуну до конца осознать факт, что больше никто не сотрясает ором дом, Чун потянулся к нему.
- Ну, если ты, милый, понимаешь, что наши романтические отношения могут искорежить нам всю жизнь…
Шепот внезапно остывшего Чуна заставил вздрогнуть от неожиданно накатившего болезненного удовольствия, заставил за мгновение забыть жестокие слова.
Наверное, так на американских горках: миг восторга на вершине, - и вот душа неконтролируемо то ли падает камнем, то ли летит птицей. Но Пак Санхён ни раз не был на американских горках, поэтому сделал то, что давно хотел.
Чун ожидал поцелуя. Понимал, что последние события так или иначе вели к одному. Так щепку неумолимо затягивает в водоворот, и бороться бессмысленно. Оставалось только нырнуть поглубже, может быть у самого дна удастся выплыть из эпицентра…
Но ему не дали права на последний глубокий вздох утопающего – губы соприкоснулись, глаза закрылись.
Полувздох-полустон Чхондуна – то ли от облегчения, то ли от удовольствия… Настырный язык Чхондуна, суетливые поцелуи – то ли от неопытности, то ли от нетерпения… Ледяные пальцы Чхондуна – на лице, в волосах, на плечах… Ходящая ходуном грудь Чхондуна – так близко, что тело чувствует резонанс от стука его сердца даже через одежду…
Чун не заметил, как начал отвечать. В какой-то момент просто понял, что посасывает, не отпуская, язык Санхёна, что уже залез ему под футболку, пытаясь разобраться в своих ощущениях. Да, Мелкий совсем не девочка.
Не бывает таких ребристых девочек, не бывает таких плоских девочек, не бывает так, чтобы девочки дергали тебя, чтобы встал. Не нависают, заставляя дышать им в подбородок, и уж тем более так по-хозяйски не сдергивают с тебя одежду.
И ни одна девчонка никогда не дула себе на пальцы, не растирала их, согревая, прежде чем дотронуться до твоей кожи. Не прижимала к себе, утыкаясь носом в шею, и не стояла так, покачиваясь, вечность.
Врожденная циничность нашептывала Чуну, что они выглядят со стороны, как два идиота. Как два гея-идиота. Но он предпочел отогнать эти мысли.
###
Мы выйдем ранним утром
Благословлять руины…
Есть что-то сакральное в прикосновениях к другому человеку… Ты можешь дотронуться до любой вещи, но она не имеет своей воли – не ответит, не сможет ни возразить, ни разрешить. Санхён не только позволял, но и радовался любому прикосновению.
Чун целовал и кусал доверчиво подставленную шею, гладил кончиками пальцев вдоль позвоночника, слушал стоны и все больше и больше проваливался в какую-то мистерию.
«Совсем как танец, – думал Ли Джун, - он совсем как танец. Я сейчас творю его. Если дотронуться здесь, то он выгнется, с нетерпеливым вздохом требуя большего. Если поцеловать здесь, то он застонет, прижимая меня еще ближе...»
- Я сейчас… Смазка… – Чхансон подивился, что такие резкие, слишком вульгарные и неуместные слова Чхондуна не рассеяли странного состояния отрешенности от реальности.
Отошедший к тумбочке Пак Санхён не начал выглядеть обычным до оскомины Дунчиком. В лучах заходящего солнца стояло незнакомое существо. С руками-ногами, как у всех; с симпатичным лицом, как у многих; желающее Чуна, как и многие. Но что-то в мире сдвинулось, и Ли Чхансон уже не против сам получить этого незнакомца…
- Мелкий, не копайся, - запаниковал маленький, недоверчивый, слабый человечек в Чуне.
Санхён не стал размениваться на ответ. Положил презервативы и любрикант на край кровати, снял остатки одежды и лег на живот, спрятав лицо в подушке.
- Обиделся? – поинтересовался Чун, мысленно ругая себя.
Разделся сам и лег сверху, придавливая всем телом:
- Чувствуешь?
Чхондун что-то неразборчиво прохрипел.
- Санхён, ты знал, кого ты получишь в итоге.
Чун начал двигаться, словно намекая, на каких простых движеньях держится весь этот мир, напоминая, чем они собирались заниматься.
– Не лучший момент для обид.
Слова горячим воздухом оседали на затылке Чхондуна.
- Я просто устал добиваться тебя, - наконец смог разобрать Чун. – Просто выдохся.
- Вот как…
Чхансон встал, пошуршал, быстро натягивая на себя шмотки, и ушел.
###
Листики вырваны сложены,
Ano Dominie…
Вечер выдался обычным, как стоптанные тапочки. В здании не осталось никого, кроме уже заступившей на дежурство ночной охраны. В желудке плескалось кофе из автомата, на город склизкой улиткой наползали сумерки, а Чун стоял в раздумьях перед музыкальной системой.
Выводило из себя, что танец, который пытался поставить сам для себя, даже не надеясь, что он когда-нибудь будет показан зрителю, не клеился. В голове настырно бился ритм с не слишком замысловатым рисунком, но, перерыв весь интернет, он все никак не мог подобрать песню.
- Похоже, ее еще никто не написал, – пробурчал себе под нос Чхансон, решив еще раз прогнать вай.
Но в дископриемнике уже что-то было. «Норихиро Цуру - Последний карнавал», - прочел Чун. И чуть ниже: - «Последний подарок».
Сердце сжалось, пальцы затряслись и чуть не выронили болванку. Резкий порыв ветра бухнул створкой окна по откосу. В помещении как-то сразу стало свежо.
«Рэйн?» - одичало носилось в голове.
Когда из колонок полились первые ноты, стены разошлись в стороны, давая Ли Джуну пространство. Он начал двигаться – закрыв глаза, забыв обо всем. Даже не следя, куда и как ставил ноги, куда и как летели руки. Провалившись в музыку как в пучину, тело само рассказывало историю.
Историю о мире, который он столько искал. Его историю.
###
Тенями на небо брошены
Журавли в небе…
Санхён аккуратно прикрыл дверь танцзала.
@темы: ◤Фантворчество◢, 「Жанр」ангст, 「Жанр」психология, 「Размер」мини, 「Рейтинг」PG-13, 『Персонажи』Чхондун, 【Фанфикшен】Авторский, 「Тип」гомо-слэш, 『Персонажи』Ли Джун, 「Жанр」крэк/дарк/трэш, 《Авторы》freak-trio, 「Тип」KF, 「Тип」SF, 『Персонажи』Пи