Силой Предсмертной Воли!
Подарок для Коробка со специями по заявке:
а) Авторский фик
б) Пейринг(-и) или персонажи – любые
в) Джен или слэш, драма, психология, акцент на сюжет. Буду благодарна за сложных, неоднозначных персонажей. Буду благодарна за неожиданный ракурс (не путать с ООС).
г) Не хочу флафф, мпрег, фем!персонажей и прочий гендерсвитч.
Название: Погружаясь в бездну
Автор: Юлиус Эмиль Рэйберри
Пейринг или персонажи: Бьякуран/Шоичи, Хибари, ОМП.
Рейтинг: R
Жанр: AU, slash, drama, deathfic, психоделика.
Предупреждения: смерть персонажей. Действия происходят в мире, каком-то из N-го количества параллельных. Временные рамки - конец Битвы Колец.
читать дальшеЧасть 1. И был вечер, и было утро*
Сегодня Бьякуран вернулся гораздо позже обычного. В тишине комнат время казалось самой несущественной вещью на свете, и Шоичи даже не пытался уснуть, неподвижно свернувшись на кровати. Без Бьякурана он не мог спать уже очень и очень давно.
По стенам, прерывая чернильную густоту ночи, скользили мягкие огни проезжающих мимо окон машин; зеленоватым, болотным светом мигали электронные часы у изголовья.
Казалось бы, под одеялом должно было быть жарко и душно, но он чувствовал только непривычный простор, пока по ту сторону двери не раздались шаги и не звякнули ключи о металл замка. Бьякуран вошел тихо, сразу же разуваясь и не включая свет в прихожей. В открытых окнах, соревновались желтый свет фонаря и холодное молоко полной луны.
Бьякуран проскользнул в темную комнату, еле слышно шурша снимаемой одеждой, и снова исчез. Тоненьким ломтиком под прикрытой дверью блеснул включенный на кухне свет. Шоичи давным-давно пора спать, но он садится на кровати, медленно и нехотя, словно преодолевая тяжесть пластов воды.
Он, не мигая, смотрит на брошенный у двери плащ и знает, что в кармане его лежит неприметный, нереально белый конверт - без надписей, без разводов типографской краски и штемпелей. Один или несколько его уголков обязательно будут чуть помяты из-за того, что рядом лежит бумажник, тонкий, но дорого выглядящий. И этот конверт будет заполнен - обязательно полностью - пакетиками белого порошка, без запаха и опознавательных знаков. Шоичи никогда не пробовал его на вкус.
Он прекрасно знал, что это такое, когда принимал конверт из рук невнятного парня, подсевшего к нему в пропитом баре. Это было месяц назад. Месяц тому назад он мог только догадываться, почему переживающий муки творчества Бьякуран за ночь мог стать безбашенно-веселым. Почему от его рубашек пахло вишневыми сигаретками и крепким виски, почему сам Шоичи засыпал, как только ложился в кровать, и до утра не просыпался.
Он уже несколько минут бессмысленно смотрел на брошенный плащ, ничем не отличающийся от притаившихся по углам теней. Из ванной раздавался приглушенный шум воды - блондин принимает душ и, как обычно, не вылезет оттуда еще минут десять. Шоичи откинул одеяло, переступил через ноты, разлетевшиеся по всей комнате в порыве его утреннего вдохновения, и зачарованно шагнул к манившему его плащу.
Плотная шерстяная ткань в руках укутывала запахом бензина и парфюма. Он провел рукой вдоль подола, боязливо прислушиваясь. Пальцы моментально замерзли, а сердце наоборот забилось, куда-то спеша. Казалось, оно сейчас проломит грудную клетку, и капельки крови обязательно останутся на этом плаще, который он судорожно сжимал все сильнее.
Шоичи опомнился, вздрогнув, опустил плащ обратно на стул, разглаживая образовавшиеся складки пальцами. Очень важным казалось разгладить их все до единой, но тогда бы это было не пальто.
Из ванной, сквозь шум воды, раздавался усталый голос Бьякурана. Тот очень любил петь, ходил все время намурлыкивая что-нибудь себе под нос - когда мыл кисти, когда готовил в дни его дежурства по кухне. Он пел, когда заходил в квартиру, позвякивая ключами. Он пел, когда уходил, обязательно крича из прихожей: "Я ушел, Шо-тян!". Иногда Шоичи казалось, что этот маленький ритуал прощания появился только для того, чтобы его вовремя успокоить.
Бьякуран молчал только перед мольбертом, где порой проводил дни и ночи без сна. А еще - Шоичи тихонечко улыбнулся сам себе, слыша, как в ванной выключается вода - Бьякуран молчал, когда ел. Как ни странно, будучи худощавым и бледным, поесть тот любил. Шоичи вдруг вспомнил, как на день рождения Бьякурана, не располагая необходимой суммой на подарок, он готовил большой воздушный торт по специально выпрошенному у соседки рецепту, с ароматом сгущенки "Бейлиз" и ярко-алыми вишнями. Блондин тогда украдкой умял полную миску крема, взбитого из дешёвого виски и сливок. В итоге, им пришлось еще раз бежать в магазин, в пять утра, неожиданно останавливаясь по дороге и страстно целуясь. Тогда губы Бьякурана казались еще нежнее, еще желаннее. Он казался ему языческим богом, падшим с небес за непослушание, и Шоичи не уставал восхвалять его.
-Ты еще не спишь, Шо-тян? - мягко раздался у него над ухом любимый голос, так что Шоичи чуть не подпрыгнул от неожиданности.
Покачав головой и опустив уголки губ, он протянул руки к Бьякурану, обнимая его за шею, притягивая к себе. С белоснежных волос капала вода, стекая на вытертую домашнюю футболку и его запястья.
-Я тебя ждал, Бьякуран, - блондин улыбнулся, легко касаясь его губ своими, оставляя на них свой запах и вкус. Шоичи зажмурился, наслаждаясь нежными прикосновениями губ к лицу.
-Ты совсем устал, я же вижу. Горячий чай и спать, Шо-тян. Не спорь.
Шоичи послушно дал напоить себя ароматным отваром, скинул домашнюю одежду и забрался в их общую постель. Она уже успела раздарить его тепло, и вновь стала холодна.
-А ты? - снятые заботливыми руками Бьякурана очки мягко блеснули в свете ночника. Шоичи близоруко сощурился, хватая его за руку, прижимаясь к ладони щекой.
-Конечно, Шо-тян. Дай мне пару минут, - мягкое тепло Бьякурана исчезло, побуждая Шоичи крепче вцепиться в одеяло. Тишина и безопасный полумрак казались изменчивее знойной красотки. Перед глазами, в темных и мутных тенях силуэтами прятались чудовища и тихонечко хихикали монстры. Кровать скрипнула, прогибаясь.
-Шо-тян, ложись. Ну же, отпусти одеяло, - тени моментально затихли, и Шоичи послушно лег рядом, прижимаясь к теплому боку Бьякурана как можно ближе, и тут же провалился в сон.
***
Вокруг только осколки зеркал и кровь. Красное стеклянное крошево блестит на изувеченном полу, сыпется с ресниц, разъедает глаза. Он чувствует запах - запах в этом замкнутом белом цвете, будто стерильными бинтами оплетенном - запах едкой соли и металла. Красный. Везде - на руках, на осыпавшихся зеркалах, на сером от песчинок полу. Откуда здесь взялся песок, он не знает. Но ноги вязнут в его угловатых барханах. Алое и белое.
Дыхание вырывается с хрипом, легкие судорожно сжимаются, и он кашляет, долго, надсадно. Мучительно. Там, где должно бы быть небо - там, наверху - чернеют трещины. Они вьются как кровеносные сосуды, словно сшивают и оплетают это пространство. И из них сыпется крошка, забивающаяся в уши, зудящая в глазах. Пальцы давно разъело, обнажая их до косточек и ссохшихся сухожилий. Смотреть на них гораздо больнее.
Беспощадный свет заливает все. И его, и фигуру, сидящую рядом - сгорбленную, обнаженную. На бледной коже спины иррационально притягательно алеют незатянувшиеся рваные раны - вниз, вдоль выступающих косточек позвоночника. Едва сочится кровь, безразлично обезболивая кожу, которая даже не посинела. Фигура - в ней переплетаются только два цвета, белый и алый - не двигается, не разговаривает, но кажется, еще дышит, медленно, с присвистом. Словно труп.
Шоичи поднимает голову и закрывает глаза, резко царапая веки попавшим в них стеклом. В осколках зеркал, тот, другой Шоичи, открывает глаза и беззвучно шевелит губами, пытаясь дозваться до изувеченных, угнетенных душ. Он кричит, надрываясь, но все напрасно, будто жестокий, невинный ребенок выключил звук у испорченного телевизора, оставляя его в пустой комнате. Тот Шоичи пытается дозваться, царапая ногтями ту сторону стекла. Но фигуры его не слышат.
Безумно поблескивают глаза у бело-алого, бессмысленные, наполненные кровью из лопнувших в них сосудов. По щекам - разводы и царапины, будто он хотел содрать с себя кожу. Сейчас же он бесконечно долго сжимает и разжимает пальцы, даже не глядя на них. Простое, механическое движение, уже давно не значившее для них ничего. Просто когда-то, когда-то очень и очень давно они пытались уловить время. А сейчас им это совсем ни к чему.
Мелко разлетается крошево по этому страшному, уродливо белому пространству. В осколках рыдает и бьется едва живое отражение Шоичи, истязает свои пальцы Бьякуран. Редкие окровавленные перья на высохших костях крыльев едва шевелятся. Пустыня безумия тихо тлеет, не зная времени, растворяя себя в цвете. И бесцветии.
Белый... и алый.
***
Шоичи резко открывает глаза в темноту, захлебываясь своим криком, и подскакивает на кровати. Шумно, прерывисто дыша, он проводит руками по лицу, тут же оборачиваясь на соседнюю подушку - не разбудил ли он Бьякурана. Тот и так последнее время плохо спал, если ложился спать вообще. Все чаще Шоичи находил на утро полную пепельницу выкуренных сигарет и початую бутылку вина. Но тот отмалчивался, делал вид, что ничего не было, что все это абсолютно нормально - заливать свою нервозность алкоголем, убивать дымом. И Шоичи было немного обидно от этого, но он быстро гасил в себе эти вымыслы и прибирал оставленный на столешнице пепел.
И сейчас, повторяя предыдущие ночи, Бьякурана рядом не было. Шоичи подавил в себе невольно возникший страх, холодком скользнувший по спине. Некстати вспомнился кошмар, который прочно осел в его воспаленном недосыпом мозгу. Кровь и песок, песок и кровь. Разбитые зеркала, потонувшие в неестественной тишине, и спина любимого человека, изуродованная ранами, бледная, как у трупа. Шоичи задержал дыхание и быстро, в любой момент готовый отдернуть пальцы, провел ладонью по подушке. Она была холодна.
Рыжий намеренно спокойно выдохнул, стараясь успокоиться. Но дрожь в пальцах и холод где-то между ребер не спешили его покидать. Алый, алый, алый. Быстро промелькнувшая по краю зрения тень заставила съежиться и вцепиться обеими руками в сбившееся одеяло. Страшно.
Перед широко открытыми в темноту глазами резвились остроконечные тени, словно пиками окружившие кровать. Где-то за окном протяжно скрипели ветви деревьев, пробирая своим плачем до костей. На улице начиналась гроза.
Тихо, но настойчиво ударили о стекло первые капли дождя, будто пианист пробежался по басам ловкими пальцами. Шоичи нерешительно спустил на пол одну ногу, настороженно прислушиваясь. Что-то тихо скребло, стучало в свисте ветра. Он вскочил на ноги и, подхватив одеяло, метнулся к двери с первым ударом грома.
Колени тряслись неимоверно, пальцы не слушались. "Скорее, скорее" стучало в груди перепуганное сердце. Кое-как справившись с дверью, Шоичи пробежался до кухни, надеясь отыскать Бьякурана. "Что-то должно случиться"- пульсировало в висках.
И действительно, Бьякуран обнаружился там. Он спал лицом на столе, подложив под нее скрещенные руки. Ветер, врывающийся в комнату из открытого настежь окна, хлопал деревянными ставнями, дождь заливал подоконник, чудом не опрокинув с него цветы. Освещаемый частыми вспышками молний тюль рвался со своего места, шустрые тени от него ложились на обнаженную спину Бьякурана. Шоичи, в неверном вспыхивающем свете, на миг почудилось, что на ней красуются рваные раны, разорванной плотью похожие на горные гребни. Он шагнул вперед, протягивая к спящему руку, но наступил на край волочившегося за ним одеяла и рухнул как подкошенный. Бьякуран поднял голову на шум, сонно хлопая глазами и явно не совсем воспринимая реальность. Он бросил быстрый взгляд на распахнутые створки окна, на барахтающегося внизу Шоичи и машинально потер щеку. Лежащая рядом с ним трубка стационарного телефона все еще надрывалась короткими гудками прерванной связи. Он положил ее на место, выдергивая шнур из сети, и подал руку поднимавшемуся любовнику.
-Шо-тян, ну что ты? Испугался грозы?
Рыжий заторможено кивнул, поднимая одеяло с пола. Бьякуран провел рукой по его растрепанным, чуть влажным волосам и успокаивающе поцеловал в лоб. Вместе они закрыли дребезжащее окно, и Шоичи облегченно опустил плечи. Так и вправду было лучше, без вечно рыдающего дождя и пронзительно завывающего ветра. А от яркого света можно было спрятаться, уткнувшись лицом в грудь Бьякурана и ощутив под губами его размеренное сердцебиение.
-Идем в кровать. Я не хотел тебя пугать, просто партнер на другом конце света, нужно было срочно связаться... Мой милый, мой любимый Шо-тян. Иди ко мне, успокойся.
Ласковые увещевания Бьякурана, наравне с нежными прикосновениями, помогали лучше всего, и Шоичи затих в его объятиях, тихо дыша. В этот раз никакого табачного дыма, никакого спиртного - стол был чист. Только трубка как будто до сих пор тихо плакала гудками прерванного соединения, да ветер стонал между улиц, как похабная шлюха в руках непогоды. Наутро Шоичи подключил телефон, оживляя его экран жизнерадостным "установите время и дату", но историю звонков не проверил.
Часть 2. Сегодня листья падают вверх.
Бьякурана разбудил вкусный аромат, доносящийся из-за приоткрытой двери, заставивший вспомнить, что ему хоть изредка, но необходимо есть. Желудок требовательно заурчал под рукой, и блондин счел за лучшее выбраться из теплой постели. Шоичи, наверняка, давно уже проснулся.
Солнце полностью заливало светлую кухонку, слепя глаза. В золотом мареве темным силуэтом вырисовывалась фигура у окна, словно на картинах Рафаэля божественный свет озарял измученное лицо Мадонны. Фигура повернулась на звук босых ног по полу и счастливо улыбнулась. У нее оказались каштановые, с рыжим отливом волосы и уставшие глаза.
-Бьякуран? Уже проснулся?
Блондин моргнул, зачарованно смотря на ожившую картину. Казалось, перед ним стояло чудо, способное затмить многое, если не все. Чуть раскосые карие глаза смотрели мягко и любяще, и за одно только это можно еще раз влюбиться в него без памяти.
-Шоичи...?
Тот улыбнулся, без замедления влетев в его объятия. Шоичи не знал, что такого нашел в нем талантливый, до одурения красивый блондин. Но спросить об этом - сродни гибели нежного цветочного ростка. Если бы он поинтересовался у Бьякурана, на что похожа их любовь, тот бы ответил - на россыпь изысканных цветов. Возьмешь один - и он покажет лишь малую толику тех чувств, которые ярко горят в самом сердце.
Бьякуран подхватил своего утреннего любимого на руки, покружив его по небольшой кухне. Шоичи счастливо рассмеялся, схватившись покрепче за его шею. Яркий свет слепил глаза, играл бликами на боках посуды и оставался теплом на полу. Бьякуран, учащенно дыша, остановился напротив окна, прижимая к себе худенького раскрасневшегося Шоичи, держа его в руках до боли трепетно и надежно.
-Отпусти меня уже, дурак. Надорвешься же!
От ночного, испуганно дрожащего Шоичи не осталось ни следа. Этот жизнерадостный, смеющийся молодой человек просто не мог дрожать ночью от страха, сжимать его пальцы, словно тисками и смотреть в пустоту, страшным, неподвижным взглядом. Бьякуран аккуратно посадил притворно возмущающегося рыжика на стол и еще больше взлохматил ему волосы, жарко дыша в шею.
-Боййсьяяя меняяя... Я выпью твою крооовь.. - низким, чужим голосом протянул он, резко вцепляясь зубами в доверчиво подставленную шею. Шоичи пах солнцем и кофе, хотя как именно пахло солнце, Бьякуран не знал. Но предполагал, что именно так - сладко и томно.
-Ай! Пощадите, синьор вампир! - Шоичи ойкнул, жмурясь, как кот на солнышке. Небольшая боль была совсем не важна, когда любимый вот так клеймил его.
-Шоичи только мой. Ведь так, Шо-тян?
Рыжий открыл глаза, серьезно глядя на вплотную приблизившегося Бьякурана, так что они почти соприкасались носами. В его чистых голубых глазах не было на капли озорства, хотя вопрос больше походил на шутливый. Наоборот, они приковывали к месту, говоря одновременно все и ничего, вихрь эмоций и вопросов. Такая ненормально хрустальная синева и узкие зрачки на ней.
Шоичи глубоко вдохнул, с непонятной тоской в глазах смотря на него, "зимнего" Бьякурана, и уверенно улыбнулся.
-Разумеется. Я принадлежу только вам, Бьякуран-сан.
Блондин моргнул, прогоняя вставшую перед глазами пелену с пиками сгоревших до тла зданий, горными вершинами и белыми лилиями на свежей земле могил. Шоичи как-то испуганно зажал себе рот рукой, не понимая, что его побудило назвать Бьякурана на вы. Он ведь хотел ответить совсем не это!
В глубине квартиры раздалась требовательная трель сотового. Блондин легко прикусил кончик носа Шоичи, который так удачно оказался рядом, и отправился вызволять свой телефон, заходящийся музыкой, из завалов на рабочем столе.
-Шо-тян, поставь чайник! - приглушенно донеслось из комнаты и сразу же за этим последовало доброжелательное и вежливое "алло".
Шоичи пожал плечами, удивляясь сам себе, и спрыгнул со стола, потирая пальцем укушенный нос.
***
-Ты все взял? - спросил Бьякурана Шоичи, подавая ему дипломат. Тот застегивал свою любимую красную жилетку, стоя перед зеркалом, и никуда не торопился. Всего через полчаса его ждали в мастерской при университете, куда приехал мастистый ученый ум, как узнал Шоичи после звонка. Работы Бьякурана уже сейчас пользовались успехом, и редкие экземпляры неплохо продавались, позволяя заявить о себе. Была и небольшая выставка крохотном музее, на пересечение Саузен-стрит и Брикет-сквера, после которой его заметил французский академик с труднопроизносимой фамилией Ляфужери и неподдельной страстью к портретам. Шоичи гордился своим возлюбленным, полагая, что самому было нечем похвастаться – в консерватории ему не место.
-Бумажник с ключами точно не забыл, - блондин принял из его рук кожаный чемоданчик, проверяя на нем латунные застежки. Что там внутри - Шоичи не знал, но догадывался, что это работа, над которой Бьякуран просиживал днями и ночами, не жалея глаз.
-Держи, твой кофе и обед. - Шоичи буквально заставил его взять термос с горячим экспрессо. - Ты не должен работать голодным.
-Спасибо, Шо-тян! - Бьякуран весело улыбнулся, нежно целуя его на прощание в губы. Шоичи было обнял его в ответ, но тут же взял себя в руки, поправив смявшийся воротничок рубашки блондина.
-Иди уже, опоздаешь ведь.
-Люблю тебя, Шо-тян! - счастливый голос Бьякурана, уже выскочившего за дверь, разнесся по всему двору коттеджа, где они вместе снимали верхний этаж. Соседей у них так и не было, за все три года они быстро сменялись, не выдерживая хозяина - хоста. Им осталось тут всего лишь полгода, до начала зимы. Тогда Бьякуран закончит все свои университетские дела, и они отправятся в Японию, как и было запланировано уже давно.
Шоичи провел рукой по гладкому дверному косяку и тут же отдернул руку. На кончике пальца набухала алая капля крови, и его замутило. Это так ярко напомнило ему сегодняшний кошмар, что он босиком выскочил на тропинку к калитке, чуть-чуть не успев остановить Бьякурана – его машина уже выехала на дорогу по направлению к центру. Шоичи сжал руку в кулак, с силой ударив по калитке. Та жалобно скрипнула, захлопнувшись. Кровь размазалась по всей ладони, и он, стараясь не смотреть на нее, поплелся обратно в дом. У порога его осенила идея, и он, хлопнув себя по лбу за недогадливость, быстро перескакивая через ступеньки, вбежал по лестнице.
Бьякурану можно было еще позвонить, сказать, что...
Он судорожно вытряхнул все из своей сумки. Мобильник должен быть где-то тут. Но под руки попадались только тетради, сплошь заполненные нотной грамотой, какие-то бумаги, ручки, смятые фантики. Он нервно прикусил губу, шаря руками по многочисленным карманам и радостно воскликнул, когда в боковом кармашке почувствовал его холодный блеск. Наконец-то он сможет...
Пальцы лихорадочно снимают блокировку, набирают давно знакомый номер, забыв про ушибленные пальцы. Длинные гудки разрывают слух. Первый, второй, третий... Шоичи нервно вздрогнул, когда за его спиной заиграла мелодия, уже звучавшая сегодня в этом доме. Какая-то русская группа, меланхоличными голосами поющая оду потерянным крыльям и шрамам на спине. Впервые услышав перевод, он так удивленно посмотрел на Бьякурана, что тот не мог не рассмеяться.
-… ты боишься открытых окон и верхних этажей**, - сиплым голос подпел солисту Шоичи, безвольно опуская руку с зажатым в ней телефоном. Он не знал, что побудило его так нервничать и метаться. Все же хорошо, правильно?
Он медленно обернулся на телефон, мерно жужжащий по деревянной поверхности, на несколько секунд объятый безумной надеждой, что это вернулся его Бьякуран, но нет. Скромная белая птичка, похожая на стрижа - подвеска на чисто белом телефоне - покачивалась в такт музыке. В динамике все также монотонно раздавались гудки, пока их не сменил бездушный женский голос, повторяющий - "абонент вне зоны действия сети, абонент в не..."
***
Резкая трель телефона прорвала тишину, царящую в доме. Один, второй, третий... Раздражающие звуки распугивали солнце, спящее на полу, перепутывали стройный хоровод пылинок, сбивали с толку. Шоичи стянул с головы тяжелые наушники, всплывая в реальный мир из хитросплетений музыки, и прислушался. Нет, ему не показалось.
С трудом поднявшись с пола, на котором он просидел больше часа, не двигаясь и пытаясь восстановить свой кошмар по звукам и нотам, он потер ноющую поясницу. Пытаясь отвлечься от нервозности, появившейся после отъезда Бьякурана, он принялся заполнять пустующие строки нот витиеватыми закорючками. Сейчас, разлагая кровь на звуки, дурной сон уже не вызывал такой дрожи в руках и страха, волной накатывающего в тишине. От проделанной работы оставалась лишь мрачная удовлетворенность внутри, аккурат между пятым и шестым ребрами.
Шоичи перешагнул через разбросанные по полу бумажки, стараясь не перепутать их последовательность. Это сколько же он так просидел? Второй час показывали часы на столике, механически сменяя цифры. Он мотнул головой и заторопился к надрывающемуся телефону.
-Алло, я вас слушаю.
-Ирие Шоичи?
-Да, а... в чем дело?
-Ваш друг, Бьякуран Джессо, попал в нашу больницу. Авария на перекрестке, ваш номер мы нашли в его записной книжке. Вы можете приехать? Необходимо заполнить документы....
Шоичи покачнулся от неожиданности, тяжело схватившись свободной рукой за стол. Мысли разлетелись испуганными страницами, словно он опять попал в свои кошмары, туда, откуда не мог выбраться. Он только слепо смотрел на скачущих по стенам солнечных зайчиков, как ни в чем не бывало скользящих по гладким поверхностям вымытых чашек. Холодноватый ветер все так же развевал легкий тюль, чуть слышно ворковали голуби на крыше и цокали коготками по черепице. Как сквозь бетонную стену до него доносился участливый голос администратора, вежливо переспросившего:
-Так вы приедете?
-Да... Сейчас... - хрипло откликнулся он, с силой зажмуриваясь. Бьякуран? Бьякуран не мог, он просто не мог!... Возможно, они просто ошиблись. Бывает же такое, они ошиблись!
-Шестая окружная больница, реанимация. Мы будем вас ждать.
Короткие гудки. Она что, говорит правду? Нет.. Нетнетнет! Сотовый выскользнул из его ослабевшей руки, с громким стуком упав на пол. Шоичи на секунду замер, оглушенный страшной новостью, и с тихим стоном опустился на пол, зарываясь пальцами в волосы.
***
Собраться с силами, позвонить другу Спаннеру - приятелю с технического факультета - и найти все документы Бьякурана было сложно. Но он справился, понимая, что своим страданием он ему не поможет, а вот быстрее приехать и узнать, что теперь делать было в его силах.
Шестая окружная больница была целым комплексом белоснежных зданий, расположившимся около объездного шоссе. В свое время, когда Шоичи только переехал в Луизиану и познакомился с Бьякураном, он часто слышал о ней в новостях. Кажется, школьные друзья в той, японской жизни, делились с ним способами быстрой адаптации к английскому языку. Он как раз включал в себя просмотр местных телеканалов и новостных блоков. И именно эта больница, насколько он помнил, славилась большим количеством пациентов после автомобильных аварий, которые чуть ли не каждый день случались на окружном шоссе.
Шоичи сидел в скромной машине Спаннера, неотрывно глядя в окно. Но если бы его спросили, что он там увидел, тот не смог бы ответить - все мысли были заняты Бьякураном. Как тот мог попасть в аварию, когда прекрасно водил и был аккуратен, Шоичи понять не мог. Он сам лично много раз ездил с ним и за город, и в часы пик - тот чувствовал автомобиль как свои собственные руки. Что теперь с ним? Наверное, лежит еще бледнее обычного, без движения, весь перевязанный белоснежными бинтами. А в палате и нет никого, только такие же недвижные страдальцы, с зафиксированными шеями и конечностями.
Шоичи вздрогнул, нетерпеливо оборачиваясь к Спаннеру. Тот меланхолично рассасывал свой обычный леденец от курения, уже который год мечтая бросить эту привычку, и не отводил взгляд от дороги.
-Не нервничай, Шоичи. Минут через пять приедем.
***
Больничные коридоры пахли пустотой и болью. Торопливые шаги отзывались глухим эхом от выкрашенных желтым стен, растворялись в пыльных, насквозь прокуренных подоконниках. В огромные мутные стекла мерно светило солнце, словно не желало заглядывать в эту обитель страданий и крови. Шоичи казалось, что он попал в какое-то заброшенное здание, не имеющее ничего общего с живыми, дышащими людьми. Оно больше походило на склеп, пустой и пыльный.
На обшарпанных стенах висели ничего не значащие таблички, какие-то лозунги и призывы, страшные, корчащиеся в муках люди - хотя, быть может, последнее Шоичи просто показалось. Дойдя по длинному коридору с закрытыми дверями до таблички с надписью реанимация, он постучал в скрипевшие от старости, ссохшиеся двери. Послышались цокающие по кафелю пола шаги, и его без вопросов пропустили. Дежурный администратор - молоденькая совсем девочка, с личиком куклы - открыла двери, приглашая его в слепяще белый коридор, заполненный запахом боли и смерти.
***
Палата была маленькой и узкой, как скрипичный футляр. Совсем не сочеталась с человеком, лежащим на ее кровати, на накрахмаленных и стерильных белых простынях, неестественно вытянувшись. Их разделяло тонкая перегородка стекла, но она отрезала все звуки, все запахи, все - что соединяло бы его с закованным в бинты и трубки человеком. Шоичи положил обе ладони на прохладный барьер, прижимаясь к нему лбом. Кожа Бьякурана истончилась, и тоненькие капилляры просвечивали сквозь нее. Тени у закрытых глаз заострились, губы - сжатые белые ниточки, ничего общего со смеющимися и алыми. Шоичи медленно опустился на стоящий рядом стул, не отрывая взгляда от неподвижного Бьякурана, с едва различимым безумием всматриваясь в едва приподнимающуюся грудь, куда кислород поступал через прозрачную маску у рта.
Что он теперь мог дать Бьякурану? Шоичи привык отдавать себя. Всего. Ему. Это было больно, но необходимо. Без этого его сердце бы замерло и, покрывшись пылью, рассыпалось бы хладным пеплом перегоревшей жизни.
Костлявые пальцы спокойно лежали поверх одеяла. На сгибе руки, там, где одуряющее пахло виски и красками, чернел катетер, вставленный в вену. Шоичи не обращал внимания на затекшие ноги и холодную стену, вглядываясь в родное лицо, пока ему на плечо не легла теплая рука медсестры. У нее оказались такие же теплые и лучистые глаза, в тонких морщинках по уголкам и уверенным взглядом.
Она была уже немолода, явно повидала жизнь. Рука оказалась узловатой и сильной, и Шоичи почувствовал, что она буквально поставила его на ноги. Он примерно одинакового с ней роста.
Слезы у Шоичи давно кончились, еще при выходе из дома. Бесполезная дань этому миру, который сейчас сузился до длинного белого коридора, такого тихого и белого, что хотелось выцарапать себе глаза от раздирающей нутро беспросветной тоски.
Какие-то бумаги, карточки и опять бумаги. Договоры, страховка, бланки. Неутешительные прогнозы, обширные ранения, ожоги. Все они слились в одну череду плохо пишущей ручки и монотонных шрифтов. Потом, кажется, была вода. Холодная, проникающая через нервные окончания до самого мозга, пока он с трудом проглатывал ее. Потертая кожа дивана, дурно пахнущего почему-то луком и спиртом, аккуратные стежки на порванных подлокотниках. До одури правильные и ровные. Если бы не ярко-голубые глаза медсестры, Шоичи бы завыл от боли.
***
Ночь прошла также, подчиненная белому цвету и мирному тиканью потрепанных часов на стене. Кого-то привозили, даже не раз. Каталки, мягко шурша, скользили по плитке и возвращались, сочащиеся алыми разводами. От них кровь смачно шлепала о пол, и от этого звука становилось дурно. Багровые, теплые капли тянулись по всему полу, приходила медсестра и машинально вытирала их, булькая хлоркой. Быстрыми, доведенными до автоматизма движениями смывала капли, и Шоичи казалось, что и ее руки тоже в крови, бурлящей как лава и отвратительно липкой. Медсестра, больше похожая на уборщицу, с пронзительными молодыми глазами и руками по локоть в крови.
Потом оказывается, что она действительно просто дежурившая уборщица, не заслужившая уважения ученых коллег. Но Шоичи сейчас не может думать. Ни о чем, даже о лежащем неподвижно Бьякуране.
***
Кажется, он засыпает на этом самом диване, за стойкой у дежурной. Поэтому, когда его легкими, но настойчивыми движениями будят, он резко дергается и ударяется локтем. Заторможено поправив съехавшие на нос очки, он поднимает взгляд на сочувствующее лицо администратора и замирает.
В маленькие окна льется тускло-туманный свет.
-Мы очень сожалеем, но ваш друг умер. Примите наши соболезнования.
Шоичи дергается от боли, тонким лезвием распоровшим грудную клетку, затравленными глазами взирая куда-то в пространство. Бьякуран. Бьякуранбьякуранбьяку...
Дежурная хлопает его по щеке и подает стакан с мятно пахнущей жидкостью. Он с трудом глотает, и вода течет по подбородку, когда он находит в себе силы хрипло спросить:
-Когда?
У девушки грустные глаза, но ее работа быть беспристрастной. Как судья. Озвучивать карающие приговоры в мягких формах.
-Только что.
Шоичи сел обратно, сгибаясь под тяжестью, давившей на его плечи и разрывающей внутренности, закрыл руками лицо. Его глухой голос, читающий горькую песнь ангелам, раздается по всему коридору, заставляя вздрагивать и оборачиваться санитаров. Девушка выглядит так, словно ее ударили по щеке и она вот-вот расплачется. А Шоичи все равно, когда его хриплый голос сменяется тонким надрывным воем. Словно дряхлый пес, он безнадежно воет и скулит от рвущего сердце чувства и захлебывается им.
Эпилог
Работа главврача окружной клиники ничем не отличалась от всех остальных.
С утра - бодрящий и горький до ломоты вкус кофе, отчеты, больные, встречи. Солнце упрямо светило Адаму в глаза, напоминая о своем присутствии. Это нагоняло еще больший сон, после ночи проведенной на ногах - рук хирургов не хватало, и он приехал помогать своим коллегам. До самого рассвета зашивая куски плоти, крепко стягивая их нитями, он чувствовал что-то странное, как будто витающее в воздухе, у основания потолочных ламп. Под их мерное жужжание закрывались глаза, когда медсестра помогала ему стянуть залитые кровью перчатки. А потом он расслабился и просто выпал из реальности.
Под веками переливались всевозможными оттенками красного круги. Они наслаивались, пересекались, но никогда, никогда не разрывались и не лопались. Он почти снова соскользнул в глубокий сон, когда его осторожно потрясли за плечо. Адам сонно захлопал глазами, сощуриваясь и приподнимаясь на локте. Под ним скрипнула кожаная обивка дивана, надежно приникая к оголенным участкам кожи.
Рядом стояла молоденькая медсестричка, с почти благоговейным трепетом смотря на свое сонное начальство. Адам напрягся, пытаясь вспомнить, как же ее зовут. Кажется...
-Марта? Что случилось?
Та спешно замотала головой, чуть краснея. Алые пятнышки его неожиданно развеселили, и он заторможено, чуть вопросительно улыбнулся.
-Нет, нет, что вы... Я, вот... Возьмите, пожалуйста.
Он слегка нахмурился, поднимаясь и поправляя переехавший воротник халата, сдавливающий шею. Надо же, заснул в одежде, будто студент какой...
Девушка протягивала ему конверт, осторожно держа его обеими руками за потрепанные уголки. Он недоуменно принял его, машинально стирая пыль с бумаги. Кажется, тот пролежал где-то очень долго, возможно, завалился куда-нибудь. Адам поднял глаза на медсестру, все еще стоящую напротив. Та нервно сминала рукой рукав, с опаской за ним наблюдая. Действительно, письмо куда-то завалилось.
Бумага в руке, местами пожелтевшая и потертая, ощущалась тяжелой и плотной, видимо была не из дешевых. На лицевой стороне летящим почерком была выведена лишь одна фраза:
"Ирие Шоичи..."
-Что все это значит?...
***
Дом Ирие Шоичи ничем не отличался от всех остальных коттеджей, находящихся на этой улице. Низенький, несмотря на два этажа, аккуратно обшитый деревом и выкрашенный бледно-голубой краской. Шторки на окнах, почищенная от снега дорожка, чистая дверь закрытого гаража. Обычный благополучный дом благополучной семьи в спокойном районе. Совершенно ничего необычного.
Так бы Адам и думал, стоя перед плотно закрытой входной дверью, если бы не чертов конверт, положенный во внутренний карман плаща, жгущий ему грудь.
"Мой любимый Шоичи,
это письмо лежит в твоих руках, потому что я уже мертв. Не лей по мне слез, детка. Я ее заслужил.
Почему заслужил, ведь я никогда...? Почему таким небрежным тоном? Все просто, малыш. Мне... я знаю о своей грядущей смерти. Я знаю, когда я умру и... почему я умру. Это знание пришло ко мне год назад, тихой зимней ночью, четвертого декабря, когда ты крепко спал в моих объятиях. Скажи, тебе трудно будет поверить в параллельные миры..?
Однажды, светлым и поразительно солнечным днем, студента третьего курса Американского Института Инженерии, Бьякурана Джессо, посреди учебного парка сбил с ног незнакомец, хрупкий рыжеволосый японец, смешно краснеющий и извиняющийся. И звали его Ирие Шоичи..."
***
Адам постучал в дверь, внутренне надеясь, что сейчас, вот прямо сейчас из глубины дома раздадутся осторожные шаги и ему откроет сам Ирие Шоичи. Получатель того самого письма. Но за дверью было глухо, сколько бы он не прислушивался. Только собаки на соседнем газоне лаяли и резвились, почуяв свежий ветер.
Он заглянул в ящик для писем, тот был полон. Какие-то рекламки, флаеры, заказные письма. Ни писем, ни открыток к Новому году. Воровато оглянувшись по сторонам, чтобы удостовериться в отсутствии нежелательных свидетелей, Адам прошел к окну на первом этаже, заглядывая внутрь. Колючие ветки уже осыпающихся георгинов царапали руки, когда он отодвигал их. Эти кусты росли вдоль всего дома, так, что можно было подумать о них как о дополнительной сигнализации от воров. К коим его сейчас можно было и причислить. Адам нервно передёрнул плечами, вглядываясь в сумрак комнат. В доме действительно никого не было. Везде чистота, все вещи на своих местах. Ни кровавых оргий, ни сатанинских обрядов. Ничего. Так, словно здесь никто и не жил.
Он загляделся в темные окна, с криком подскочив от неожиданного прикосновения к плечу. Тяжело дыша, он шарахнулся в сторону, чуть не упав на спину из-за подвернувшейся под ноги гальки с клумб. Не надо было идти сюда, подумаешь, отправил бы это проклятое письмо с кем-нибудь, да хоть через почту. Не его это дело - ходить по чужим домам, заглядывать в окна, разнюхивать, быть посвященным в трагические события, которые его совершенно не касались. Он врач, врач! А не федерал какой-нибудь!
Вот на федерала то он и нарвался. Судорожно вздохнув, он пролопотал что-то о своих друзьях, даче, пробках, но мужчина прервал его взмахом руки. Он выглядел лет на двадцать пять, молодой, статный. Явно видно, под идеально сидящим на нем костюмом такое же идеальное тело. Никакого там тебе пивного животика или запаха лука изо рта. Он вынул из кармана жетон, показывая его Адаму. Хибари Кёя, агент ФБР.
-Что вы делаете на частной территории, мистер...
-Смит. Адам Смит.
-Так мистер Смит, что вы здесь делаете?
-Понимаете, я... Тут живут мои старые друзья, но никто не открывает. Я... я приехал неожиданно, хотел сделать сюрприз на новый год и...
-Достаточно. Примите мои искренние соболезнования, мистер Смит, но ваши друзья умерли.
Адам поменялся в лице, прижимая к груди конверт с письмом, скрытый тканью пальто. Федерал не выглядел соболезнующим - идеально спокойное лицо, негромкий, но четкий голос и глаза, холодные, пронизывающие насквозь. Адаму казалось, что мужчина прекрасно знает, что никакой он не друг, что и знать-то их не знал, в лицо никогда не видел, только карточку пациента.
-К-как? Бьякуран и Шоичи мертвы?
По невозмутимому виду собеседника не было понятно, удалось ему сыграть или нет. Но чтобы Шоичи Ирие тоже оказался мертв... Этого он никак не ожидал.
-Пройдемте, мистер Смит. Поговорим в доме.
Он покорно поплелся за вышагивающим впереди мужчиной, который оказался ниже его на пол головы, но страху нагонял нешуточного. Адам чувствовал себя крайне неуверенно рядом с ним, таким чинный и властным. Адам вообще во всем чувствовал себя неуверенно, кроме своей любимой работы. Вернуться бы сейчас в свой кабинет, поговорить с Эллой, его секретаршей, выпить кофе в мягком кресле, пройтись по выздоравливающим. Он тоскливо вздохнул, слишком поздно спохватившись и обратив на себя внимание офицера. Тот только покосился на него и махнул рукой ребятам из полицейской машины. Здоровенные бугаи, затянутые в форму, шустро выскочили, по одному заходя в уже отпертые двери. Адам со страхом подумал, в какую же переделку он сейчас вляпался, и прошел вслед за ними, внутрь, сопровождаемый осторожными взглядами из окон соседних домов.
***
Могила Ирие Шоичи находилась у самого обрыва. Дальше, через пару метров было лишь неспокойное море, тяжело бьющее о каменистый берег. Адам не знал, зачем приехал сюда.
Кладбище Сант-Луис. Припорошенные снегом каменные надгробия, оледеневшая земля. На редких могилах - свежие цветы. Яркие, алые, белые, желтые. Их листья почернели по краям, сворачивались под неумолимым дыханием тления. Скорбные лица ангелов, застывшие с печалью на высоком лбу, молитвенно сложившие руки, преклонившие колени. Низкие узловатые деревья, с тихим шорохом постукивающие ветками о мрамор статуй и широких чаш.
Могила уже успела покрыться редкими травинками высохших трав, слегка лишь прикрытая снегом и одним одиноким бутоном розы. Ее Адам принес сам, ярко-алую, живую и теплую. Теперь цветок переживает ту же самую агонию, те же самые муки, которые терзали усопшего при жизни.
Адам плотнее закутался в пальто, морской ветер был холоден и тяжел. Под его силой колыхались деревья у часовни, обтесывались старые надгробия.
Над могилой Шоичи Ирие стоял ангел. Он был не похож на остальных своих собратьев. Он не клонил голову, не опускал глаза в промерзшую землю. Его руки были сложены на груди, легко и подвижно вздымались вверх белоснежные крылья. На лице - никакой печали, ни следов слез. Лишь отголоски пережитого в гордо поднятой голове, упрямо взметнувшемуся подбородку. Он со всей страстью выражал чувства умершего. Сожаление о несделанном, отрешенность и свободу.
-Сердечный приступ... Это же надо, сердечный приступ. Ты… вы были так молоды, так молоды...
Адам разомкнул молитвенно сложенные руки, обращаясь к людям, которых он никогда не знал, но успел по-своему полюбить. Письмо, письмо много о чем ему поведало. И теперь, в их любовь, в сверхъестественную и противоречивую, страстную и всепоглощающую – жертвенную - он верил. Действительно верил.
Он неспешно достал из кармана конверт, подписанной рукой Бьякуруна - теперь он знал это - и положил на могилу, засыпая его землей. Письмо принадлежит Шоичи, всегда принадлежало.
Адам еще раз пробежался глазами по буквам, выбитым на камне.
Бьякуран Джессо и Ирие Шоичи.
1981 – август, декабрь 2001
Помните о нас, ибо мы тоже жили, любили и смеялись
Адам склонил голову перед их могилой и пошел прочь, засунув озябшие руки в карманы. Их похоронили в одной могиле, согласно обнаруженному завещанию Ирие Шоичи, где за четкими и сухими строками сквозила такая любовь, которую нельзя было уложить в сознании. Да и не нужно это.
Тихо скрипнули кованые ворота, когда Адам, не оборачиваясь, подошел к своей машине и провел рукой по ее остывшему боку.
Эти двое... пусть покоятся с миром, под ветром, поющим им библейские псалмы о вечно цветущих садах и тихо шуршащей над ними травой. О покое, которого они заслужили.
Примечания:
*Цитата из Священного Писания о четвертом дне творения.
**Рингтон Бьякурана – Наутилус Помпилиус «Крылья»
а) Авторский фик
б) Пейринг(-и) или персонажи – любые
в) Джен или слэш, драма, психология, акцент на сюжет. Буду благодарна за сложных, неоднозначных персонажей. Буду благодарна за неожиданный ракурс (не путать с ООС).
г) Не хочу флафф, мпрег, фем!персонажей и прочий гендерсвитч.
Название: Погружаясь в бездну
Автор: Юлиус Эмиль Рэйберри
Пейринг или персонажи: Бьякуран/Шоичи, Хибари, ОМП.
Рейтинг: R
Жанр: AU, slash, drama, deathfic, психоделика.
Предупреждения: смерть персонажей. Действия происходят в мире, каком-то из N-го количества параллельных. Временные рамки - конец Битвы Колец.
читать дальшеЧасть 1. И был вечер, и было утро*
Сегодня Бьякуран вернулся гораздо позже обычного. В тишине комнат время казалось самой несущественной вещью на свете, и Шоичи даже не пытался уснуть, неподвижно свернувшись на кровати. Без Бьякурана он не мог спать уже очень и очень давно.
По стенам, прерывая чернильную густоту ночи, скользили мягкие огни проезжающих мимо окон машин; зеленоватым, болотным светом мигали электронные часы у изголовья.
Казалось бы, под одеялом должно было быть жарко и душно, но он чувствовал только непривычный простор, пока по ту сторону двери не раздались шаги и не звякнули ключи о металл замка. Бьякуран вошел тихо, сразу же разуваясь и не включая свет в прихожей. В открытых окнах, соревновались желтый свет фонаря и холодное молоко полной луны.
Бьякуран проскользнул в темную комнату, еле слышно шурша снимаемой одеждой, и снова исчез. Тоненьким ломтиком под прикрытой дверью блеснул включенный на кухне свет. Шоичи давным-давно пора спать, но он садится на кровати, медленно и нехотя, словно преодолевая тяжесть пластов воды.
Он, не мигая, смотрит на брошенный у двери плащ и знает, что в кармане его лежит неприметный, нереально белый конверт - без надписей, без разводов типографской краски и штемпелей. Один или несколько его уголков обязательно будут чуть помяты из-за того, что рядом лежит бумажник, тонкий, но дорого выглядящий. И этот конверт будет заполнен - обязательно полностью - пакетиками белого порошка, без запаха и опознавательных знаков. Шоичи никогда не пробовал его на вкус.
Он прекрасно знал, что это такое, когда принимал конверт из рук невнятного парня, подсевшего к нему в пропитом баре. Это было месяц назад. Месяц тому назад он мог только догадываться, почему переживающий муки творчества Бьякуран за ночь мог стать безбашенно-веселым. Почему от его рубашек пахло вишневыми сигаретками и крепким виски, почему сам Шоичи засыпал, как только ложился в кровать, и до утра не просыпался.
Он уже несколько минут бессмысленно смотрел на брошенный плащ, ничем не отличающийся от притаившихся по углам теней. Из ванной раздавался приглушенный шум воды - блондин принимает душ и, как обычно, не вылезет оттуда еще минут десять. Шоичи откинул одеяло, переступил через ноты, разлетевшиеся по всей комнате в порыве его утреннего вдохновения, и зачарованно шагнул к манившему его плащу.
Плотная шерстяная ткань в руках укутывала запахом бензина и парфюма. Он провел рукой вдоль подола, боязливо прислушиваясь. Пальцы моментально замерзли, а сердце наоборот забилось, куда-то спеша. Казалось, оно сейчас проломит грудную клетку, и капельки крови обязательно останутся на этом плаще, который он судорожно сжимал все сильнее.
Шоичи опомнился, вздрогнув, опустил плащ обратно на стул, разглаживая образовавшиеся складки пальцами. Очень важным казалось разгладить их все до единой, но тогда бы это было не пальто.
Из ванной, сквозь шум воды, раздавался усталый голос Бьякурана. Тот очень любил петь, ходил все время намурлыкивая что-нибудь себе под нос - когда мыл кисти, когда готовил в дни его дежурства по кухне. Он пел, когда заходил в квартиру, позвякивая ключами. Он пел, когда уходил, обязательно крича из прихожей: "Я ушел, Шо-тян!". Иногда Шоичи казалось, что этот маленький ритуал прощания появился только для того, чтобы его вовремя успокоить.
Бьякуран молчал только перед мольбертом, где порой проводил дни и ночи без сна. А еще - Шоичи тихонечко улыбнулся сам себе, слыша, как в ванной выключается вода - Бьякуран молчал, когда ел. Как ни странно, будучи худощавым и бледным, поесть тот любил. Шоичи вдруг вспомнил, как на день рождения Бьякурана, не располагая необходимой суммой на подарок, он готовил большой воздушный торт по специально выпрошенному у соседки рецепту, с ароматом сгущенки "Бейлиз" и ярко-алыми вишнями. Блондин тогда украдкой умял полную миску крема, взбитого из дешёвого виски и сливок. В итоге, им пришлось еще раз бежать в магазин, в пять утра, неожиданно останавливаясь по дороге и страстно целуясь. Тогда губы Бьякурана казались еще нежнее, еще желаннее. Он казался ему языческим богом, падшим с небес за непослушание, и Шоичи не уставал восхвалять его.
-Ты еще не спишь, Шо-тян? - мягко раздался у него над ухом любимый голос, так что Шоичи чуть не подпрыгнул от неожиданности.
Покачав головой и опустив уголки губ, он протянул руки к Бьякурану, обнимая его за шею, притягивая к себе. С белоснежных волос капала вода, стекая на вытертую домашнюю футболку и его запястья.
-Я тебя ждал, Бьякуран, - блондин улыбнулся, легко касаясь его губ своими, оставляя на них свой запах и вкус. Шоичи зажмурился, наслаждаясь нежными прикосновениями губ к лицу.
-Ты совсем устал, я же вижу. Горячий чай и спать, Шо-тян. Не спорь.
Шоичи послушно дал напоить себя ароматным отваром, скинул домашнюю одежду и забрался в их общую постель. Она уже успела раздарить его тепло, и вновь стала холодна.
-А ты? - снятые заботливыми руками Бьякурана очки мягко блеснули в свете ночника. Шоичи близоруко сощурился, хватая его за руку, прижимаясь к ладони щекой.
-Конечно, Шо-тян. Дай мне пару минут, - мягкое тепло Бьякурана исчезло, побуждая Шоичи крепче вцепиться в одеяло. Тишина и безопасный полумрак казались изменчивее знойной красотки. Перед глазами, в темных и мутных тенях силуэтами прятались чудовища и тихонечко хихикали монстры. Кровать скрипнула, прогибаясь.
-Шо-тян, ложись. Ну же, отпусти одеяло, - тени моментально затихли, и Шоичи послушно лег рядом, прижимаясь к теплому боку Бьякурана как можно ближе, и тут же провалился в сон.
***
Вокруг только осколки зеркал и кровь. Красное стеклянное крошево блестит на изувеченном полу, сыпется с ресниц, разъедает глаза. Он чувствует запах - запах в этом замкнутом белом цвете, будто стерильными бинтами оплетенном - запах едкой соли и металла. Красный. Везде - на руках, на осыпавшихся зеркалах, на сером от песчинок полу. Откуда здесь взялся песок, он не знает. Но ноги вязнут в его угловатых барханах. Алое и белое.
Дыхание вырывается с хрипом, легкие судорожно сжимаются, и он кашляет, долго, надсадно. Мучительно. Там, где должно бы быть небо - там, наверху - чернеют трещины. Они вьются как кровеносные сосуды, словно сшивают и оплетают это пространство. И из них сыпется крошка, забивающаяся в уши, зудящая в глазах. Пальцы давно разъело, обнажая их до косточек и ссохшихся сухожилий. Смотреть на них гораздо больнее.
Беспощадный свет заливает все. И его, и фигуру, сидящую рядом - сгорбленную, обнаженную. На бледной коже спины иррационально притягательно алеют незатянувшиеся рваные раны - вниз, вдоль выступающих косточек позвоночника. Едва сочится кровь, безразлично обезболивая кожу, которая даже не посинела. Фигура - в ней переплетаются только два цвета, белый и алый - не двигается, не разговаривает, но кажется, еще дышит, медленно, с присвистом. Словно труп.
Шоичи поднимает голову и закрывает глаза, резко царапая веки попавшим в них стеклом. В осколках зеркал, тот, другой Шоичи, открывает глаза и беззвучно шевелит губами, пытаясь дозваться до изувеченных, угнетенных душ. Он кричит, надрываясь, но все напрасно, будто жестокий, невинный ребенок выключил звук у испорченного телевизора, оставляя его в пустой комнате. Тот Шоичи пытается дозваться, царапая ногтями ту сторону стекла. Но фигуры его не слышат.
Безумно поблескивают глаза у бело-алого, бессмысленные, наполненные кровью из лопнувших в них сосудов. По щекам - разводы и царапины, будто он хотел содрать с себя кожу. Сейчас же он бесконечно долго сжимает и разжимает пальцы, даже не глядя на них. Простое, механическое движение, уже давно не значившее для них ничего. Просто когда-то, когда-то очень и очень давно они пытались уловить время. А сейчас им это совсем ни к чему.
Мелко разлетается крошево по этому страшному, уродливо белому пространству. В осколках рыдает и бьется едва живое отражение Шоичи, истязает свои пальцы Бьякуран. Редкие окровавленные перья на высохших костях крыльев едва шевелятся. Пустыня безумия тихо тлеет, не зная времени, растворяя себя в цвете. И бесцветии.
Белый... и алый.
***
Шоичи резко открывает глаза в темноту, захлебываясь своим криком, и подскакивает на кровати. Шумно, прерывисто дыша, он проводит руками по лицу, тут же оборачиваясь на соседнюю подушку - не разбудил ли он Бьякурана. Тот и так последнее время плохо спал, если ложился спать вообще. Все чаще Шоичи находил на утро полную пепельницу выкуренных сигарет и початую бутылку вина. Но тот отмалчивался, делал вид, что ничего не было, что все это абсолютно нормально - заливать свою нервозность алкоголем, убивать дымом. И Шоичи было немного обидно от этого, но он быстро гасил в себе эти вымыслы и прибирал оставленный на столешнице пепел.
И сейчас, повторяя предыдущие ночи, Бьякурана рядом не было. Шоичи подавил в себе невольно возникший страх, холодком скользнувший по спине. Некстати вспомнился кошмар, который прочно осел в его воспаленном недосыпом мозгу. Кровь и песок, песок и кровь. Разбитые зеркала, потонувшие в неестественной тишине, и спина любимого человека, изуродованная ранами, бледная, как у трупа. Шоичи задержал дыхание и быстро, в любой момент готовый отдернуть пальцы, провел ладонью по подушке. Она была холодна.
Рыжий намеренно спокойно выдохнул, стараясь успокоиться. Но дрожь в пальцах и холод где-то между ребер не спешили его покидать. Алый, алый, алый. Быстро промелькнувшая по краю зрения тень заставила съежиться и вцепиться обеими руками в сбившееся одеяло. Страшно.
Перед широко открытыми в темноту глазами резвились остроконечные тени, словно пиками окружившие кровать. Где-то за окном протяжно скрипели ветви деревьев, пробирая своим плачем до костей. На улице начиналась гроза.
Тихо, но настойчиво ударили о стекло первые капли дождя, будто пианист пробежался по басам ловкими пальцами. Шоичи нерешительно спустил на пол одну ногу, настороженно прислушиваясь. Что-то тихо скребло, стучало в свисте ветра. Он вскочил на ноги и, подхватив одеяло, метнулся к двери с первым ударом грома.
Колени тряслись неимоверно, пальцы не слушались. "Скорее, скорее" стучало в груди перепуганное сердце. Кое-как справившись с дверью, Шоичи пробежался до кухни, надеясь отыскать Бьякурана. "Что-то должно случиться"- пульсировало в висках.
И действительно, Бьякуран обнаружился там. Он спал лицом на столе, подложив под нее скрещенные руки. Ветер, врывающийся в комнату из открытого настежь окна, хлопал деревянными ставнями, дождь заливал подоконник, чудом не опрокинув с него цветы. Освещаемый частыми вспышками молний тюль рвался со своего места, шустрые тени от него ложились на обнаженную спину Бьякурана. Шоичи, в неверном вспыхивающем свете, на миг почудилось, что на ней красуются рваные раны, разорванной плотью похожие на горные гребни. Он шагнул вперед, протягивая к спящему руку, но наступил на край волочившегося за ним одеяла и рухнул как подкошенный. Бьякуран поднял голову на шум, сонно хлопая глазами и явно не совсем воспринимая реальность. Он бросил быстрый взгляд на распахнутые створки окна, на барахтающегося внизу Шоичи и машинально потер щеку. Лежащая рядом с ним трубка стационарного телефона все еще надрывалась короткими гудками прерванной связи. Он положил ее на место, выдергивая шнур из сети, и подал руку поднимавшемуся любовнику.
-Шо-тян, ну что ты? Испугался грозы?
Рыжий заторможено кивнул, поднимая одеяло с пола. Бьякуран провел рукой по его растрепанным, чуть влажным волосам и успокаивающе поцеловал в лоб. Вместе они закрыли дребезжащее окно, и Шоичи облегченно опустил плечи. Так и вправду было лучше, без вечно рыдающего дождя и пронзительно завывающего ветра. А от яркого света можно было спрятаться, уткнувшись лицом в грудь Бьякурана и ощутив под губами его размеренное сердцебиение.
-Идем в кровать. Я не хотел тебя пугать, просто партнер на другом конце света, нужно было срочно связаться... Мой милый, мой любимый Шо-тян. Иди ко мне, успокойся.
Ласковые увещевания Бьякурана, наравне с нежными прикосновениями, помогали лучше всего, и Шоичи затих в его объятиях, тихо дыша. В этот раз никакого табачного дыма, никакого спиртного - стол был чист. Только трубка как будто до сих пор тихо плакала гудками прерванного соединения, да ветер стонал между улиц, как похабная шлюха в руках непогоды. Наутро Шоичи подключил телефон, оживляя его экран жизнерадостным "установите время и дату", но историю звонков не проверил.
Часть 2. Сегодня листья падают вверх.
Бьякурана разбудил вкусный аромат, доносящийся из-за приоткрытой двери, заставивший вспомнить, что ему хоть изредка, но необходимо есть. Желудок требовательно заурчал под рукой, и блондин счел за лучшее выбраться из теплой постели. Шоичи, наверняка, давно уже проснулся.
Солнце полностью заливало светлую кухонку, слепя глаза. В золотом мареве темным силуэтом вырисовывалась фигура у окна, словно на картинах Рафаэля божественный свет озарял измученное лицо Мадонны. Фигура повернулась на звук босых ног по полу и счастливо улыбнулась. У нее оказались каштановые, с рыжим отливом волосы и уставшие глаза.
-Бьякуран? Уже проснулся?
Блондин моргнул, зачарованно смотря на ожившую картину. Казалось, перед ним стояло чудо, способное затмить многое, если не все. Чуть раскосые карие глаза смотрели мягко и любяще, и за одно только это можно еще раз влюбиться в него без памяти.
-Шоичи...?
Тот улыбнулся, без замедления влетев в его объятия. Шоичи не знал, что такого нашел в нем талантливый, до одурения красивый блондин. Но спросить об этом - сродни гибели нежного цветочного ростка. Если бы он поинтересовался у Бьякурана, на что похожа их любовь, тот бы ответил - на россыпь изысканных цветов. Возьмешь один - и он покажет лишь малую толику тех чувств, которые ярко горят в самом сердце.
Бьякуран подхватил своего утреннего любимого на руки, покружив его по небольшой кухне. Шоичи счастливо рассмеялся, схватившись покрепче за его шею. Яркий свет слепил глаза, играл бликами на боках посуды и оставался теплом на полу. Бьякуран, учащенно дыша, остановился напротив окна, прижимая к себе худенького раскрасневшегося Шоичи, держа его в руках до боли трепетно и надежно.
-Отпусти меня уже, дурак. Надорвешься же!
От ночного, испуганно дрожащего Шоичи не осталось ни следа. Этот жизнерадостный, смеющийся молодой человек просто не мог дрожать ночью от страха, сжимать его пальцы, словно тисками и смотреть в пустоту, страшным, неподвижным взглядом. Бьякуран аккуратно посадил притворно возмущающегося рыжика на стол и еще больше взлохматил ему волосы, жарко дыша в шею.
-Боййсьяяя меняяя... Я выпью твою крооовь.. - низким, чужим голосом протянул он, резко вцепляясь зубами в доверчиво подставленную шею. Шоичи пах солнцем и кофе, хотя как именно пахло солнце, Бьякуран не знал. Но предполагал, что именно так - сладко и томно.
-Ай! Пощадите, синьор вампир! - Шоичи ойкнул, жмурясь, как кот на солнышке. Небольшая боль была совсем не важна, когда любимый вот так клеймил его.
-Шоичи только мой. Ведь так, Шо-тян?
Рыжий открыл глаза, серьезно глядя на вплотную приблизившегося Бьякурана, так что они почти соприкасались носами. В его чистых голубых глазах не было на капли озорства, хотя вопрос больше походил на шутливый. Наоборот, они приковывали к месту, говоря одновременно все и ничего, вихрь эмоций и вопросов. Такая ненормально хрустальная синева и узкие зрачки на ней.
Шоичи глубоко вдохнул, с непонятной тоской в глазах смотря на него, "зимнего" Бьякурана, и уверенно улыбнулся.
-Разумеется. Я принадлежу только вам, Бьякуран-сан.
Блондин моргнул, прогоняя вставшую перед глазами пелену с пиками сгоревших до тла зданий, горными вершинами и белыми лилиями на свежей земле могил. Шоичи как-то испуганно зажал себе рот рукой, не понимая, что его побудило назвать Бьякурана на вы. Он ведь хотел ответить совсем не это!
В глубине квартиры раздалась требовательная трель сотового. Блондин легко прикусил кончик носа Шоичи, который так удачно оказался рядом, и отправился вызволять свой телефон, заходящийся музыкой, из завалов на рабочем столе.
-Шо-тян, поставь чайник! - приглушенно донеслось из комнаты и сразу же за этим последовало доброжелательное и вежливое "алло".
Шоичи пожал плечами, удивляясь сам себе, и спрыгнул со стола, потирая пальцем укушенный нос.
***
-Ты все взял? - спросил Бьякурана Шоичи, подавая ему дипломат. Тот застегивал свою любимую красную жилетку, стоя перед зеркалом, и никуда не торопился. Всего через полчаса его ждали в мастерской при университете, куда приехал мастистый ученый ум, как узнал Шоичи после звонка. Работы Бьякурана уже сейчас пользовались успехом, и редкие экземпляры неплохо продавались, позволяя заявить о себе. Была и небольшая выставка крохотном музее, на пересечение Саузен-стрит и Брикет-сквера, после которой его заметил французский академик с труднопроизносимой фамилией Ляфужери и неподдельной страстью к портретам. Шоичи гордился своим возлюбленным, полагая, что самому было нечем похвастаться – в консерватории ему не место.
-Бумажник с ключами точно не забыл, - блондин принял из его рук кожаный чемоданчик, проверяя на нем латунные застежки. Что там внутри - Шоичи не знал, но догадывался, что это работа, над которой Бьякуран просиживал днями и ночами, не жалея глаз.
-Держи, твой кофе и обед. - Шоичи буквально заставил его взять термос с горячим экспрессо. - Ты не должен работать голодным.
-Спасибо, Шо-тян! - Бьякуран весело улыбнулся, нежно целуя его на прощание в губы. Шоичи было обнял его в ответ, но тут же взял себя в руки, поправив смявшийся воротничок рубашки блондина.
-Иди уже, опоздаешь ведь.
-Люблю тебя, Шо-тян! - счастливый голос Бьякурана, уже выскочившего за дверь, разнесся по всему двору коттеджа, где они вместе снимали верхний этаж. Соседей у них так и не было, за все три года они быстро сменялись, не выдерживая хозяина - хоста. Им осталось тут всего лишь полгода, до начала зимы. Тогда Бьякуран закончит все свои университетские дела, и они отправятся в Японию, как и было запланировано уже давно.
Шоичи провел рукой по гладкому дверному косяку и тут же отдернул руку. На кончике пальца набухала алая капля крови, и его замутило. Это так ярко напомнило ему сегодняшний кошмар, что он босиком выскочил на тропинку к калитке, чуть-чуть не успев остановить Бьякурана – его машина уже выехала на дорогу по направлению к центру. Шоичи сжал руку в кулак, с силой ударив по калитке. Та жалобно скрипнула, захлопнувшись. Кровь размазалась по всей ладони, и он, стараясь не смотреть на нее, поплелся обратно в дом. У порога его осенила идея, и он, хлопнув себя по лбу за недогадливость, быстро перескакивая через ступеньки, вбежал по лестнице.
Бьякурану можно было еще позвонить, сказать, что...
Он судорожно вытряхнул все из своей сумки. Мобильник должен быть где-то тут. Но под руки попадались только тетради, сплошь заполненные нотной грамотой, какие-то бумаги, ручки, смятые фантики. Он нервно прикусил губу, шаря руками по многочисленным карманам и радостно воскликнул, когда в боковом кармашке почувствовал его холодный блеск. Наконец-то он сможет...
Пальцы лихорадочно снимают блокировку, набирают давно знакомый номер, забыв про ушибленные пальцы. Длинные гудки разрывают слух. Первый, второй, третий... Шоичи нервно вздрогнул, когда за его спиной заиграла мелодия, уже звучавшая сегодня в этом доме. Какая-то русская группа, меланхоличными голосами поющая оду потерянным крыльям и шрамам на спине. Впервые услышав перевод, он так удивленно посмотрел на Бьякурана, что тот не мог не рассмеяться.
-… ты боишься открытых окон и верхних этажей**, - сиплым голос подпел солисту Шоичи, безвольно опуская руку с зажатым в ней телефоном. Он не знал, что побудило его так нервничать и метаться. Все же хорошо, правильно?
Он медленно обернулся на телефон, мерно жужжащий по деревянной поверхности, на несколько секунд объятый безумной надеждой, что это вернулся его Бьякуран, но нет. Скромная белая птичка, похожая на стрижа - подвеска на чисто белом телефоне - покачивалась в такт музыке. В динамике все также монотонно раздавались гудки, пока их не сменил бездушный женский голос, повторяющий - "абонент вне зоны действия сети, абонент в не..."
***
Резкая трель телефона прорвала тишину, царящую в доме. Один, второй, третий... Раздражающие звуки распугивали солнце, спящее на полу, перепутывали стройный хоровод пылинок, сбивали с толку. Шоичи стянул с головы тяжелые наушники, всплывая в реальный мир из хитросплетений музыки, и прислушался. Нет, ему не показалось.
С трудом поднявшись с пола, на котором он просидел больше часа, не двигаясь и пытаясь восстановить свой кошмар по звукам и нотам, он потер ноющую поясницу. Пытаясь отвлечься от нервозности, появившейся после отъезда Бьякурана, он принялся заполнять пустующие строки нот витиеватыми закорючками. Сейчас, разлагая кровь на звуки, дурной сон уже не вызывал такой дрожи в руках и страха, волной накатывающего в тишине. От проделанной работы оставалась лишь мрачная удовлетворенность внутри, аккурат между пятым и шестым ребрами.
Шоичи перешагнул через разбросанные по полу бумажки, стараясь не перепутать их последовательность. Это сколько же он так просидел? Второй час показывали часы на столике, механически сменяя цифры. Он мотнул головой и заторопился к надрывающемуся телефону.
-Алло, я вас слушаю.
-Ирие Шоичи?
-Да, а... в чем дело?
-Ваш друг, Бьякуран Джессо, попал в нашу больницу. Авария на перекрестке, ваш номер мы нашли в его записной книжке. Вы можете приехать? Необходимо заполнить документы....
Шоичи покачнулся от неожиданности, тяжело схватившись свободной рукой за стол. Мысли разлетелись испуганными страницами, словно он опять попал в свои кошмары, туда, откуда не мог выбраться. Он только слепо смотрел на скачущих по стенам солнечных зайчиков, как ни в чем не бывало скользящих по гладким поверхностям вымытых чашек. Холодноватый ветер все так же развевал легкий тюль, чуть слышно ворковали голуби на крыше и цокали коготками по черепице. Как сквозь бетонную стену до него доносился участливый голос администратора, вежливо переспросившего:
-Так вы приедете?
-Да... Сейчас... - хрипло откликнулся он, с силой зажмуриваясь. Бьякуран? Бьякуран не мог, он просто не мог!... Возможно, они просто ошиблись. Бывает же такое, они ошиблись!
-Шестая окружная больница, реанимация. Мы будем вас ждать.
Короткие гудки. Она что, говорит правду? Нет.. Нетнетнет! Сотовый выскользнул из его ослабевшей руки, с громким стуком упав на пол. Шоичи на секунду замер, оглушенный страшной новостью, и с тихим стоном опустился на пол, зарываясь пальцами в волосы.
***
Собраться с силами, позвонить другу Спаннеру - приятелю с технического факультета - и найти все документы Бьякурана было сложно. Но он справился, понимая, что своим страданием он ему не поможет, а вот быстрее приехать и узнать, что теперь делать было в его силах.
Шестая окружная больница была целым комплексом белоснежных зданий, расположившимся около объездного шоссе. В свое время, когда Шоичи только переехал в Луизиану и познакомился с Бьякураном, он часто слышал о ней в новостях. Кажется, школьные друзья в той, японской жизни, делились с ним способами быстрой адаптации к английскому языку. Он как раз включал в себя просмотр местных телеканалов и новостных блоков. И именно эта больница, насколько он помнил, славилась большим количеством пациентов после автомобильных аварий, которые чуть ли не каждый день случались на окружном шоссе.
Шоичи сидел в скромной машине Спаннера, неотрывно глядя в окно. Но если бы его спросили, что он там увидел, тот не смог бы ответить - все мысли были заняты Бьякураном. Как тот мог попасть в аварию, когда прекрасно водил и был аккуратен, Шоичи понять не мог. Он сам лично много раз ездил с ним и за город, и в часы пик - тот чувствовал автомобиль как свои собственные руки. Что теперь с ним? Наверное, лежит еще бледнее обычного, без движения, весь перевязанный белоснежными бинтами. А в палате и нет никого, только такие же недвижные страдальцы, с зафиксированными шеями и конечностями.
Шоичи вздрогнул, нетерпеливо оборачиваясь к Спаннеру. Тот меланхолично рассасывал свой обычный леденец от курения, уже который год мечтая бросить эту привычку, и не отводил взгляд от дороги.
-Не нервничай, Шоичи. Минут через пять приедем.
***
Больничные коридоры пахли пустотой и болью. Торопливые шаги отзывались глухим эхом от выкрашенных желтым стен, растворялись в пыльных, насквозь прокуренных подоконниках. В огромные мутные стекла мерно светило солнце, словно не желало заглядывать в эту обитель страданий и крови. Шоичи казалось, что он попал в какое-то заброшенное здание, не имеющее ничего общего с живыми, дышащими людьми. Оно больше походило на склеп, пустой и пыльный.
На обшарпанных стенах висели ничего не значащие таблички, какие-то лозунги и призывы, страшные, корчащиеся в муках люди - хотя, быть может, последнее Шоичи просто показалось. Дойдя по длинному коридору с закрытыми дверями до таблички с надписью реанимация, он постучал в скрипевшие от старости, ссохшиеся двери. Послышались цокающие по кафелю пола шаги, и его без вопросов пропустили. Дежурный администратор - молоденькая совсем девочка, с личиком куклы - открыла двери, приглашая его в слепяще белый коридор, заполненный запахом боли и смерти.
***
Палата была маленькой и узкой, как скрипичный футляр. Совсем не сочеталась с человеком, лежащим на ее кровати, на накрахмаленных и стерильных белых простынях, неестественно вытянувшись. Их разделяло тонкая перегородка стекла, но она отрезала все звуки, все запахи, все - что соединяло бы его с закованным в бинты и трубки человеком. Шоичи положил обе ладони на прохладный барьер, прижимаясь к нему лбом. Кожа Бьякурана истончилась, и тоненькие капилляры просвечивали сквозь нее. Тени у закрытых глаз заострились, губы - сжатые белые ниточки, ничего общего со смеющимися и алыми. Шоичи медленно опустился на стоящий рядом стул, не отрывая взгляда от неподвижного Бьякурана, с едва различимым безумием всматриваясь в едва приподнимающуюся грудь, куда кислород поступал через прозрачную маску у рта.
Что он теперь мог дать Бьякурану? Шоичи привык отдавать себя. Всего. Ему. Это было больно, но необходимо. Без этого его сердце бы замерло и, покрывшись пылью, рассыпалось бы хладным пеплом перегоревшей жизни.
Костлявые пальцы спокойно лежали поверх одеяла. На сгибе руки, там, где одуряющее пахло виски и красками, чернел катетер, вставленный в вену. Шоичи не обращал внимания на затекшие ноги и холодную стену, вглядываясь в родное лицо, пока ему на плечо не легла теплая рука медсестры. У нее оказались такие же теплые и лучистые глаза, в тонких морщинках по уголкам и уверенным взглядом.
Она была уже немолода, явно повидала жизнь. Рука оказалась узловатой и сильной, и Шоичи почувствовал, что она буквально поставила его на ноги. Он примерно одинакового с ней роста.
Слезы у Шоичи давно кончились, еще при выходе из дома. Бесполезная дань этому миру, который сейчас сузился до длинного белого коридора, такого тихого и белого, что хотелось выцарапать себе глаза от раздирающей нутро беспросветной тоски.
Какие-то бумаги, карточки и опять бумаги. Договоры, страховка, бланки. Неутешительные прогнозы, обширные ранения, ожоги. Все они слились в одну череду плохо пишущей ручки и монотонных шрифтов. Потом, кажется, была вода. Холодная, проникающая через нервные окончания до самого мозга, пока он с трудом проглатывал ее. Потертая кожа дивана, дурно пахнущего почему-то луком и спиртом, аккуратные стежки на порванных подлокотниках. До одури правильные и ровные. Если бы не ярко-голубые глаза медсестры, Шоичи бы завыл от боли.
***
Ночь прошла также, подчиненная белому цвету и мирному тиканью потрепанных часов на стене. Кого-то привозили, даже не раз. Каталки, мягко шурша, скользили по плитке и возвращались, сочащиеся алыми разводами. От них кровь смачно шлепала о пол, и от этого звука становилось дурно. Багровые, теплые капли тянулись по всему полу, приходила медсестра и машинально вытирала их, булькая хлоркой. Быстрыми, доведенными до автоматизма движениями смывала капли, и Шоичи казалось, что и ее руки тоже в крови, бурлящей как лава и отвратительно липкой. Медсестра, больше похожая на уборщицу, с пронзительными молодыми глазами и руками по локоть в крови.
Потом оказывается, что она действительно просто дежурившая уборщица, не заслужившая уважения ученых коллег. Но Шоичи сейчас не может думать. Ни о чем, даже о лежащем неподвижно Бьякуране.
***
Кажется, он засыпает на этом самом диване, за стойкой у дежурной. Поэтому, когда его легкими, но настойчивыми движениями будят, он резко дергается и ударяется локтем. Заторможено поправив съехавшие на нос очки, он поднимает взгляд на сочувствующее лицо администратора и замирает.
В маленькие окна льется тускло-туманный свет.
-Мы очень сожалеем, но ваш друг умер. Примите наши соболезнования.
Шоичи дергается от боли, тонким лезвием распоровшим грудную клетку, затравленными глазами взирая куда-то в пространство. Бьякуран. Бьякуранбьякуранбьяку...
Дежурная хлопает его по щеке и подает стакан с мятно пахнущей жидкостью. Он с трудом глотает, и вода течет по подбородку, когда он находит в себе силы хрипло спросить:
-Когда?
У девушки грустные глаза, но ее работа быть беспристрастной. Как судья. Озвучивать карающие приговоры в мягких формах.
-Только что.
Шоичи сел обратно, сгибаясь под тяжестью, давившей на его плечи и разрывающей внутренности, закрыл руками лицо. Его глухой голос, читающий горькую песнь ангелам, раздается по всему коридору, заставляя вздрагивать и оборачиваться санитаров. Девушка выглядит так, словно ее ударили по щеке и она вот-вот расплачется. А Шоичи все равно, когда его хриплый голос сменяется тонким надрывным воем. Словно дряхлый пес, он безнадежно воет и скулит от рвущего сердце чувства и захлебывается им.
Эпилог
Работа главврача окружной клиники ничем не отличалась от всех остальных.
С утра - бодрящий и горький до ломоты вкус кофе, отчеты, больные, встречи. Солнце упрямо светило Адаму в глаза, напоминая о своем присутствии. Это нагоняло еще больший сон, после ночи проведенной на ногах - рук хирургов не хватало, и он приехал помогать своим коллегам. До самого рассвета зашивая куски плоти, крепко стягивая их нитями, он чувствовал что-то странное, как будто витающее в воздухе, у основания потолочных ламп. Под их мерное жужжание закрывались глаза, когда медсестра помогала ему стянуть залитые кровью перчатки. А потом он расслабился и просто выпал из реальности.
Под веками переливались всевозможными оттенками красного круги. Они наслаивались, пересекались, но никогда, никогда не разрывались и не лопались. Он почти снова соскользнул в глубокий сон, когда его осторожно потрясли за плечо. Адам сонно захлопал глазами, сощуриваясь и приподнимаясь на локте. Под ним скрипнула кожаная обивка дивана, надежно приникая к оголенным участкам кожи.
Рядом стояла молоденькая медсестричка, с почти благоговейным трепетом смотря на свое сонное начальство. Адам напрягся, пытаясь вспомнить, как же ее зовут. Кажется...
-Марта? Что случилось?
Та спешно замотала головой, чуть краснея. Алые пятнышки его неожиданно развеселили, и он заторможено, чуть вопросительно улыбнулся.
-Нет, нет, что вы... Я, вот... Возьмите, пожалуйста.
Он слегка нахмурился, поднимаясь и поправляя переехавший воротник халата, сдавливающий шею. Надо же, заснул в одежде, будто студент какой...
Девушка протягивала ему конверт, осторожно держа его обеими руками за потрепанные уголки. Он недоуменно принял его, машинально стирая пыль с бумаги. Кажется, тот пролежал где-то очень долго, возможно, завалился куда-нибудь. Адам поднял глаза на медсестру, все еще стоящую напротив. Та нервно сминала рукой рукав, с опаской за ним наблюдая. Действительно, письмо куда-то завалилось.
Бумага в руке, местами пожелтевшая и потертая, ощущалась тяжелой и плотной, видимо была не из дешевых. На лицевой стороне летящим почерком была выведена лишь одна фраза:
"Ирие Шоичи..."
-Что все это значит?...
***
Дом Ирие Шоичи ничем не отличался от всех остальных коттеджей, находящихся на этой улице. Низенький, несмотря на два этажа, аккуратно обшитый деревом и выкрашенный бледно-голубой краской. Шторки на окнах, почищенная от снега дорожка, чистая дверь закрытого гаража. Обычный благополучный дом благополучной семьи в спокойном районе. Совершенно ничего необычного.
Так бы Адам и думал, стоя перед плотно закрытой входной дверью, если бы не чертов конверт, положенный во внутренний карман плаща, жгущий ему грудь.
"Мой любимый Шоичи,
это письмо лежит в твоих руках, потому что я уже мертв. Не лей по мне слез, детка. Я ее заслужил.
Почему заслужил, ведь я никогда...? Почему таким небрежным тоном? Все просто, малыш. Мне... я знаю о своей грядущей смерти. Я знаю, когда я умру и... почему я умру. Это знание пришло ко мне год назад, тихой зимней ночью, четвертого декабря, когда ты крепко спал в моих объятиях. Скажи, тебе трудно будет поверить в параллельные миры..?
Однажды, светлым и поразительно солнечным днем, студента третьего курса Американского Института Инженерии, Бьякурана Джессо, посреди учебного парка сбил с ног незнакомец, хрупкий рыжеволосый японец, смешно краснеющий и извиняющийся. И звали его Ирие Шоичи..."
***
Адам постучал в дверь, внутренне надеясь, что сейчас, вот прямо сейчас из глубины дома раздадутся осторожные шаги и ему откроет сам Ирие Шоичи. Получатель того самого письма. Но за дверью было глухо, сколько бы он не прислушивался. Только собаки на соседнем газоне лаяли и резвились, почуяв свежий ветер.
Он заглянул в ящик для писем, тот был полон. Какие-то рекламки, флаеры, заказные письма. Ни писем, ни открыток к Новому году. Воровато оглянувшись по сторонам, чтобы удостовериться в отсутствии нежелательных свидетелей, Адам прошел к окну на первом этаже, заглядывая внутрь. Колючие ветки уже осыпающихся георгинов царапали руки, когда он отодвигал их. Эти кусты росли вдоль всего дома, так, что можно было подумать о них как о дополнительной сигнализации от воров. К коим его сейчас можно было и причислить. Адам нервно передёрнул плечами, вглядываясь в сумрак комнат. В доме действительно никого не было. Везде чистота, все вещи на своих местах. Ни кровавых оргий, ни сатанинских обрядов. Ничего. Так, словно здесь никто и не жил.
Он загляделся в темные окна, с криком подскочив от неожиданного прикосновения к плечу. Тяжело дыша, он шарахнулся в сторону, чуть не упав на спину из-за подвернувшейся под ноги гальки с клумб. Не надо было идти сюда, подумаешь, отправил бы это проклятое письмо с кем-нибудь, да хоть через почту. Не его это дело - ходить по чужим домам, заглядывать в окна, разнюхивать, быть посвященным в трагические события, которые его совершенно не касались. Он врач, врач! А не федерал какой-нибудь!
Вот на федерала то он и нарвался. Судорожно вздохнув, он пролопотал что-то о своих друзьях, даче, пробках, но мужчина прервал его взмахом руки. Он выглядел лет на двадцать пять, молодой, статный. Явно видно, под идеально сидящим на нем костюмом такое же идеальное тело. Никакого там тебе пивного животика или запаха лука изо рта. Он вынул из кармана жетон, показывая его Адаму. Хибари Кёя, агент ФБР.
-Что вы делаете на частной территории, мистер...
-Смит. Адам Смит.
-Так мистер Смит, что вы здесь делаете?
-Понимаете, я... Тут живут мои старые друзья, но никто не открывает. Я... я приехал неожиданно, хотел сделать сюрприз на новый год и...
-Достаточно. Примите мои искренние соболезнования, мистер Смит, но ваши друзья умерли.
Адам поменялся в лице, прижимая к груди конверт с письмом, скрытый тканью пальто. Федерал не выглядел соболезнующим - идеально спокойное лицо, негромкий, но четкий голос и глаза, холодные, пронизывающие насквозь. Адаму казалось, что мужчина прекрасно знает, что никакой он не друг, что и знать-то их не знал, в лицо никогда не видел, только карточку пациента.
-К-как? Бьякуран и Шоичи мертвы?
По невозмутимому виду собеседника не было понятно, удалось ему сыграть или нет. Но чтобы Шоичи Ирие тоже оказался мертв... Этого он никак не ожидал.
-Пройдемте, мистер Смит. Поговорим в доме.
Он покорно поплелся за вышагивающим впереди мужчиной, который оказался ниже его на пол головы, но страху нагонял нешуточного. Адам чувствовал себя крайне неуверенно рядом с ним, таким чинный и властным. Адам вообще во всем чувствовал себя неуверенно, кроме своей любимой работы. Вернуться бы сейчас в свой кабинет, поговорить с Эллой, его секретаршей, выпить кофе в мягком кресле, пройтись по выздоравливающим. Он тоскливо вздохнул, слишком поздно спохватившись и обратив на себя внимание офицера. Тот только покосился на него и махнул рукой ребятам из полицейской машины. Здоровенные бугаи, затянутые в форму, шустро выскочили, по одному заходя в уже отпертые двери. Адам со страхом подумал, в какую же переделку он сейчас вляпался, и прошел вслед за ними, внутрь, сопровождаемый осторожными взглядами из окон соседних домов.
***
Могила Ирие Шоичи находилась у самого обрыва. Дальше, через пару метров было лишь неспокойное море, тяжело бьющее о каменистый берег. Адам не знал, зачем приехал сюда.
Кладбище Сант-Луис. Припорошенные снегом каменные надгробия, оледеневшая земля. На редких могилах - свежие цветы. Яркие, алые, белые, желтые. Их листья почернели по краям, сворачивались под неумолимым дыханием тления. Скорбные лица ангелов, застывшие с печалью на высоком лбу, молитвенно сложившие руки, преклонившие колени. Низкие узловатые деревья, с тихим шорохом постукивающие ветками о мрамор статуй и широких чаш.
Могила уже успела покрыться редкими травинками высохших трав, слегка лишь прикрытая снегом и одним одиноким бутоном розы. Ее Адам принес сам, ярко-алую, живую и теплую. Теперь цветок переживает ту же самую агонию, те же самые муки, которые терзали усопшего при жизни.
Адам плотнее закутался в пальто, морской ветер был холоден и тяжел. Под его силой колыхались деревья у часовни, обтесывались старые надгробия.
Над могилой Шоичи Ирие стоял ангел. Он был не похож на остальных своих собратьев. Он не клонил голову, не опускал глаза в промерзшую землю. Его руки были сложены на груди, легко и подвижно вздымались вверх белоснежные крылья. На лице - никакой печали, ни следов слез. Лишь отголоски пережитого в гордо поднятой голове, упрямо взметнувшемуся подбородку. Он со всей страстью выражал чувства умершего. Сожаление о несделанном, отрешенность и свободу.
-Сердечный приступ... Это же надо, сердечный приступ. Ты… вы были так молоды, так молоды...
Адам разомкнул молитвенно сложенные руки, обращаясь к людям, которых он никогда не знал, но успел по-своему полюбить. Письмо, письмо много о чем ему поведало. И теперь, в их любовь, в сверхъестественную и противоречивую, страстную и всепоглощающую – жертвенную - он верил. Действительно верил.
Он неспешно достал из кармана конверт, подписанной рукой Бьякуруна - теперь он знал это - и положил на могилу, засыпая его землей. Письмо принадлежит Шоичи, всегда принадлежало.
Адам еще раз пробежался глазами по буквам, выбитым на камне.
Бьякуран Джессо и Ирие Шоичи.
1981 – август, декабрь 2001
Помните о нас, ибо мы тоже жили, любили и смеялись
Адам склонил голову перед их могилой и пошел прочь, засунув озябшие руки в карманы. Их похоронили в одной могиле, согласно обнаруженному завещанию Ирие Шоичи, где за четкими и сухими строками сквозила такая любовь, которую нельзя было уложить в сознании. Да и не нужно это.
Тихо скрипнули кованые ворота, когда Адам, не оборачиваясь, подошел к своей машине и провел рукой по ее остывшему боку.
Эти двое... пусть покоятся с миром, под ветром, поющим им библейские псалмы о вечно цветущих садах и тихо шуршащей над ними травой. О покое, которого они заслужили.
Примечания:
*Цитата из Священного Писания о четвертом дне творения.
**Рингтон Бьякурана – Наутилус Помпилиус «Крылья»
@темы: Secret Santa
-
-
08.01.2012 в 23:22мне понравилось, клевая аушка, прекрасная кинкающая образность и отдельно глюки Шоичи дивные.
и еще я забыла про баннер, он прекрасен отдельно.
спасибо вам большое, Санта, слоупок послезавтра совсем освободится, еще раз вдумчиво зачтет - благо, текст написан _неодноразовый_, и оставит более внятный отзыв!
спасибище же, блииин!))
-
-
09.01.2012 в 22:27Правда, я свежим взглядом заметил кучу своих косяков, вы уж не обессудьте