- Сломаешь мне руку – у самого ни одной целой кости не останется, - Интегра произносила это, как будто вовсе не разжимая губ с самым бесстрастным выражением лица. Спокойная. В таком хаосе, который даже для него в новинку – как рыба в воде. Как будто у нее каждый уик-энд проходит именно так. С таким спокойствием на него с расписных потолков Сикстинской Капеллы не раз взирали святые. Люди в ужасе падают на колени и молятся, сбивая колени и глотая окончания слов, дабы избавиться от ужаса… а они спокойны. Ее рука в захвате, от которого точно останется синяк. Ручка у нее, хоть и явно сильная – тонкая, аристократическая. Как будто она не держала никогда сабли в руках, хотя каких-то полчаса назад при нем располовинила упыря. Поразительно. Самообладание с ее лица не сошло и тогда, когда она оказалась прижата спиной к остаткам какой-то стены. Немного правее – ее грудную клетку прошил бы ржавый прут арматуры. - Мог бы дождаться, пока твои люди отвернутся, - милостиво уронила она, поднося к губам новую сигариллу. И даже не поморщилась, как будто именно этого ждала, когда он тыльной стороной ладони выбил у нее из рук никотиновую палочку и вновь до боли схватил, теперь уже – за плечо. - Они сюда не посмотрят, - хрипло произнес Андерсон. – Осматривают окрестности и зачищают территорию. - Улучил момент? – изогнула Интегра бровь, Александр в ответ встряхнул ее, не то наслаждаясь, не то страдая, когда раздался глухой стук ее затылка о плиту. – Мне больно, - холодно произнесла она, предостерегающе смотря на него исподлобья. Таким взглядом можно превратить в ледяную статую. Наверное, на других действует. Однако у Андерсона слишком горячая вера, которая греет его изнутри. А сейчас она и вовсе бурлит. И от этого… больно. И страшно. - Знаю, - выдохнул он сквозь зубы. – Потому и… - Садист, - брезгливо сплюнула Интегра этим словом. – Какого черта? – спросила она почти любопытно, наклоняя голову набок. – Ты сам там что-то говорил про насильников… - она поневоле замолкла, когда на губы (мягкие, теплые, влажные) легла жесткая ладонь со следами крови на ней. - Помолчи. Просто минуту помолчи, - угрожающе произнес Андерсон. Интегра едва заметно кивнула, он убрал ладонь и посмотрел на нее сверху вниз, как смотрел тогда… в Патрике. Классически точеные черты лица, огромные синие глаза и эта усмешка. В ореоле серебристых волос. Суккубы еще никогда не принимали более завлекающего облика. Настолько, что он… - Я должен кое-что тебе сказать, - через силу выдавил он. – Важное. Молчи, - снова положил он палец ей на губы. – Прежде, чем мы окажемся у тебя дома. Ты не должна знать, но если я не скажу, - у него перехватило на секунду дух от той греховной картины, которую нарисовало ему воображение, - если я не скажу, ты можешь пострадать. - Твои люди хотят меня убить или отдать на потеху этой вашей мартышке-Максвеллу, я в курсе, - произнесла она, - и ты сейчас скажешь, что после коллективного голосования, вы приняли решение убить меня за соседним углом? – снова усмешка. Как же ее стереть? - Нет, все по-другому, - он колебался. Вера бурлила внутри него и ожаривала сильнее, чем удары кнута. Больно, чудовищно больно. От невысказанных слов. И от ядовитых колючек грехов, которые уже глубже, чем в сердце. Однако все сомнения смелись одной приливной волной чувств – когда она закрыла глаза и вздохнула. У нее длинные ресницы и они дрожат почти невинно, а губы складываются в это невинное «ох», которое кому угодно подошло бы, но только не ей. Это «ох» все и решило. Ее вздох был на вкус как сигареты, а еще он был очень влажный, изумленный и… - Я люблю тебя, - пробормотал он сбивчиво в самые ее губы, почти не отрываясь от поцелуя, для которого Андерсону пришлось согнуться в три погибели. Он закрыл глаза, пробуя еще раз этот вздох и последующий, изумленный, от которого ее лицо утратило всяческое спокойствие. На секунду он почувствовал себя совратителем честной и скромной монахини, сдавшейся под напором его силы. Не все ли равно, сколько грешить, если ему все равно дорога в Ад? - Я люблю тебя, - повторил он жарче отчего-то на итальянском, срывая с ее губ еще один, третий поцелуй, не чувствуя совсем, как в его грудь упираются руки в попытках его оттолкнуть. – Давно еще, с самого Патрика. Слишком давно. Боже правый, если бы я этого тебе не сказал, то ты не дошла бы до дома, - бормотал он, вжимая ее в стену опасно сильно. – Я не удержался бы… я и сейчас… - наверное, это был не забытый до конца навык. Из старой еще жизни. Потому что ноги ее он коленом раздвинул на удивление ловко, хотя Интегра, кажется, действительно пробовала ему сопротивляться. – Я… - Что теперь? – он посмотрел на нее затуманенными глазами, ловя в ее взгляде что-то, похожее на страх. – Убьешь меня? – неужели боится смерти? Не сразу мозг подсказал ему, что как раз наоборот – почти предложила ее убить, только бы не… Андерсон опомнился и отстранился, с мазохизмом глядя, как она утирает губы трясущимися руками. Вдохнул, сжав кулак, с силой двинул по бетону перед собой, чувствуя еще и ее крупную дрожь. - Нет, - помотал он головой почти по-бычьи. – Нет, - повторил он, проводя большим пальцем по ее губам, по скуле и по виску. – Просто ты должна знать, - он ненадолго замолчал, после продолжил. – Когда все это закончится… у нас есть приказ доставить тебя в Ватикан, - произнес он тяжеловесно и дал ей немного времени осмыслить его. – У вас нет ни единого шанса, Алукарда нет, вся твоя организация развалилась, а вот мы сможем противопоставить нацистам все, что у нас есть. Я заберу тебя, - уверенно-жестко произнес он, резко схватив ее за запястья и прижимая к себе. – И тогда ты сама меня попросишь, только бы это был я, а не кто-то другой, - пробасил он через силу. – Мне хотя бы не наплевать. Подумай об этом. И пойдем, - дернул он ее за руку, выволакивая Интегру на улицу. От спокойствия на ее лице не осталось и следа.
-
-
25.01.2010 в 01:38- Сломаешь мне руку – у самого ни одной целой кости не останется, - Интегра произносила это, как будто вовсе не разжимая губ с самым бесстрастным выражением лица.
Спокойная. В таком хаосе, который даже для него в новинку – как рыба в воде. Как будто у нее каждый уик-энд проходит именно так. С таким спокойствием на него с расписных потолков Сикстинской Капеллы не раз взирали святые. Люди в ужасе падают на колени и молятся, сбивая колени и глотая окончания слов, дабы избавиться от ужаса… а они спокойны.
Ее рука в захвате, от которого точно останется синяк. Ручка у нее, хоть и явно сильная – тонкая, аристократическая. Как будто она не держала никогда сабли в руках, хотя каких-то полчаса назад при нем располовинила упыря. Поразительно.
Самообладание с ее лица не сошло и тогда, когда она оказалась прижата спиной к остаткам какой-то стены. Немного правее – ее грудную клетку прошил бы ржавый прут арматуры.
- Мог бы дождаться, пока твои люди отвернутся, - милостиво уронила она, поднося к губам новую сигариллу. И даже не поморщилась, как будто именно этого ждала, когда он тыльной стороной ладони выбил у нее из рук никотиновую палочку и вновь до боли схватил, теперь уже – за плечо.
- Они сюда не посмотрят, - хрипло произнес Андерсон. – Осматривают окрестности и зачищают территорию.
- Улучил момент? – изогнула Интегра бровь, Александр в ответ встряхнул ее, не то наслаждаясь, не то страдая, когда раздался глухой стук ее затылка о плиту. – Мне больно, - холодно произнесла она, предостерегающе смотря на него исподлобья.
Таким взглядом можно превратить в ледяную статую. Наверное, на других действует. Однако у Андерсона слишком горячая вера, которая греет его изнутри. А сейчас она и вовсе бурлит. И от этого… больно. И страшно.
- Знаю, - выдохнул он сквозь зубы. – Потому и…
- Садист, - брезгливо сплюнула Интегра этим словом. – Какого черта? – спросила она почти любопытно, наклоняя голову набок. – Ты сам там что-то говорил про насильников… - она поневоле замолкла, когда на губы (мягкие, теплые, влажные) легла жесткая ладонь со следами крови на ней.
- Помолчи. Просто минуту помолчи, - угрожающе произнес Андерсон. Интегра едва заметно кивнула, он убрал ладонь и посмотрел на нее сверху вниз, как смотрел тогда… в Патрике.
Классически точеные черты лица, огромные синие глаза и эта усмешка. В ореоле серебристых волос. Суккубы еще никогда не принимали более завлекающего облика. Настолько, что он…
- Я должен кое-что тебе сказать, - через силу выдавил он. – Важное. Молчи, - снова положил он палец ей на губы. – Прежде, чем мы окажемся у тебя дома. Ты не должна знать, но если я не скажу, - у него перехватило на секунду дух от той греховной картины, которую нарисовало ему воображение, - если я не скажу, ты можешь пострадать.
- Твои люди хотят меня убить или отдать на потеху этой вашей мартышке-Максвеллу, я в курсе, - произнесла она, - и ты сейчас скажешь, что после коллективного голосования, вы приняли решение убить меня за соседним углом? – снова усмешка. Как же ее стереть?
- Нет, все по-другому, - он колебался.
Вера бурлила внутри него и ожаривала сильнее, чем удары кнута. Больно, чудовищно больно. От невысказанных слов. И от ядовитых колючек грехов, которые уже глубже, чем в сердце. Однако все сомнения смелись одной приливной волной чувств – когда она закрыла глаза и вздохнула. У нее длинные ресницы и они дрожат почти невинно, а губы складываются в это невинное «ох», которое кому угодно подошло бы, но только не ей. Это «ох» все и решило.
Ее вздох был на вкус как сигареты, а еще он был очень влажный, изумленный и…
- Я люблю тебя, - пробормотал он сбивчиво в самые ее губы, почти не отрываясь от поцелуя, для которого Андерсону пришлось согнуться в три погибели.
Он закрыл глаза, пробуя еще раз этот вздох и последующий, изумленный, от которого ее лицо утратило всяческое спокойствие. На секунду он почувствовал себя совратителем честной и скромной монахини, сдавшейся под напором его силы. Не все ли равно, сколько грешить, если ему все равно дорога в Ад?
- Я люблю тебя, - повторил он жарче отчего-то на итальянском, срывая с ее губ еще один, третий поцелуй, не чувствуя совсем, как в его грудь упираются руки в попытках его оттолкнуть. – Давно еще, с самого Патрика. Слишком давно. Боже правый, если бы я этого тебе не сказал, то ты не дошла бы до дома, - бормотал он, вжимая ее в стену опасно сильно. – Я не удержался бы… я и сейчас… - наверное, это был не забытый до конца навык. Из старой еще жизни. Потому что ноги ее он коленом раздвинул на удивление ловко, хотя Интегра, кажется, действительно пробовала ему сопротивляться. – Я…
- Что теперь? – он посмотрел на нее затуманенными глазами, ловя в ее взгляде что-то, похожее на страх. – Убьешь меня? – неужели боится смерти?
Не сразу мозг подсказал ему, что как раз наоборот – почти предложила ее убить, только бы не…
Андерсон опомнился и отстранился, с мазохизмом глядя, как она утирает губы трясущимися руками. Вдохнул, сжав кулак, с силой двинул по бетону перед собой, чувствуя еще и ее крупную дрожь.
- Нет, - помотал он головой почти по-бычьи. – Нет, - повторил он, проводя большим пальцем по ее губам, по скуле и по виску. – Просто ты должна знать, - он ненадолго замолчал, после продолжил. – Когда все это закончится… у нас есть приказ доставить тебя в Ватикан, - произнес он тяжеловесно и дал ей немного времени осмыслить его. – У вас нет ни единого шанса, Алукарда нет, вся твоя организация развалилась, а вот мы сможем противопоставить нацистам все, что у нас есть. Я заберу тебя, - уверенно-жестко произнес он, резко схватив ее за запястья и прижимая к себе. – И тогда ты сама меня попросишь, только бы это был я, а не кто-то другой, - пробасил он через силу. – Мне хотя бы не наплевать. Подумай об этом. И пойдем, - дернул он ее за руку, выволакивая Интегру на улицу.
От спокойствия на ее лице не осталось и следа.
-
-
25.01.2010 в 03:43не заказчик
-
-
25.01.2010 в 12:29-
-
25.01.2010 в 15:11-
-
27.01.2010 в 01:20не заказчик
-
-
29.01.2012 в 12:42