Чёрт, автор малость тормознул и не повыделял как положено. Администрация, если можно, удалите предыдущий вариант.
Нормальный вариант.Подобное должно быть с подобным. Тигр не может любить птицу. Если уж и случится такой биологический парадокс, то закончится он весьма и весьма прозаично: либо тигр однажды решит поужинать птицей, либо птица устанет и улетит. Но свет и тьма ведь ещё хуже. Свет не бросает и не может разлюбить. Но и достучаться до тьмы, сделать её светом – проще изобрести вечный двигатель. Остается один вариант – луч гаснет. Но если не знаешь этого изначально? Дафна, несмотря на крылья, флейту и возраст, была всё же женщиной. А известно, что для женщины любовь – главный сумасводящий фактор. Поэтому сейчас Даф лежала на полу и смотрела вверх. Разглядывала – врага? соперницу? – её. Как она, хранитель Мефодия, не почувствовала лжи? Почему купилась на обман так легко, словно ей было только три тысячи лет? Отдай его мне. Разумеется, Дафна поняла, о чем речь. О игрушке, которую она так хочет заполучить. - Зачем? Он уже… уже светлый! Зачем он не тебе? – слово «почти» Даф удалось поймать на самом кончике языка. Не ошибайся. Он получил силу мрака. Он не может служить свету. «Это трудно ему – но трудно и другим. Эта сила не предназначена для света. Он как бойцовский пес, воспитанный на боях, которого учат приносить тапочки». Так сказал однажды Эссиорх, глядя на то, как Мефодий пытается сдержаться и не ударить Чимоданова за очередную глупость. - Он не такой, как ты думаешь. Это неважно. Просто отдай его мне – и я отпущу тебя. Даф хотела сказать, что Мефодий – не вещь, чтобы его отдавать. Что человек сам выбирает, и он выбрал. Но всё это так же недоступно для Прасковьи, как высшая математика – для муравья. Просто потому, что это ничего не значит для новой наследницы мрака. Поэтому Дафна сказала по-другому: - Страж-хранитель не отказывается от подопечного. В глазах Прасковьи полыхнул отблеск тартарианского огня. Миг – и они в пещере. Даф уже на ногах, руки заломлены за спину. Внизу – лавовая река, пламенеющая огнём тысячи земных пожаров. А на берегах – люди, тысячи людей. Крики, стоны, безумные молитвы спутывали воздух. Извивающиеся тела, простирающиеся руки. По щекам Дафны покатились слёзы. Люди, несчастные люди, которых не удалось спасти… Дальше, светлая. Холодные одиночные камеры. Абсолютно темные, наполненные только сосущей пустотой. Выжженные поля, по которым ползают, скребут ногтями, умоляя хоть о кусочке хлеба, о нескольких зёрнах пшеницы. Пропасть и люди, повисшие над ней на тонких верёвках. Они оборвутся, вот-вот оборвутся… Даф плакала, хоть и знала, что только даёт Тартару силы: - Зачем? Прасковья молчала, её губы изгибались в усмешке. И дальше, по подземельям Тартара, прорываясь через крики и мольбы, через безысходность и боль…
Когда они вернулись, Даф не могла стоять на ногах. Она упала и заплакала. - Зачем? Зачем? Это будет наше с Мефодием царство. Он всё равно будет принадлежать мне. А потом… наверное, это было какое-то зелье. Возможно, даже приготовленное магами с Лысой горы. Оно обожгло тысячью игл губы и рот. Оно проникло внутрь и держало изнутри, оплетя все кости и мышцы, не давая двигаться. Оно дало Прасковье без труда раздеть Дафну. Оно чуть притупляло ощущения, но не настолько, чтобы Даф не чувствовала длинных ногтей, царапающих её руки, спину, живот, ноги. Губ, целующих её – по-собственнически, грубо. Пальцев, проникавших внутрь, обжигающих, непривычных, рвущих. Оно не отпускало все эти несколько часов, когда Прасковья вызнавала все тайны тела и души Даф. Прасковья забрала её. И все же, когда Прасковья занесла нож над грудью больше ненужной светлой, Даф приоткрыла губы, словно окаменевшие за то время, и сказала: - Он всё равно не станет твоим.
-
-
14.07.2010 в 17:28Нормальный вариант.
-
-
14.07.2010 в 22:23Открывайтесь, любить буду.
-
-
14.07.2010 в 22:30Ну, автор я.
Спасибо.
-
-
14.07.2010 в 22:32-
-
15.07.2010 в 17:59-
-
15.07.2010 в 18:06