Яблоко проспорило ножу...
************************
Пока я обдумывал все эти важные истины, пароход миновал последний островок; сердце внезапно подскочило у меня в груди, и я воскликнул:
-- Фредриксон! Впереди -- море!
Наконец Что-то случилось! Прямо передо мной -- сверкающее, лазурное, сказочное море!
-- Оно слишком большое! -- захныкал Шнырек и заполз в свою банку. -- Извините, но у меня болят глаза, и я не знаю, что и думать!
-- Зато оно голубое и мягкое! -- закричал Юксаре. -- Давайте поплывем туда и будем только спать, качаясь на волнах, и никогда никуда не вернемся...
-- Как хатифнатты? -- спросил Фредриксон.
-- Кто, кто? -- поинтересовался я.
-- Хатифнатты, -- повторил Фредриксон. -- Они только и знают, что плывут да плывут... Нет им покоя.
-- Вот именно! -- обрадовался Юксаре. -- И никогда не спят, они спать не могут. Они не могут даже говорить, они только стремятся
доплыть до горизонта.
-- И удалось это кому-нибудь из них? -- полюбопытствовал я.
-- Этого никто не знает, -- пожал плечами Юксаре.
Мы встали на якорь у скалистого берега. Даже сегодня мурашки пробегают у меня по спине, когда я шепчу про себя: "Мы встали на якорь
у скалистого берега... Впервые в жизни видел я рыжие скалы и прозрачных медуз; это удивительно маленькие, похожие на прозрачные зонтики существа, способные дышать и двигаться".
Мы вышли на берег -- собирать ракушки. Хоть Фредриксон и уверял, он, мол, хочет обследовать место стоянки судна, что-то подсказывало мне: и он втайне заинтересовался ракушками. Прибрежные скалы перемежались с песчаными бережками, и камешки здесь лежали совершенно гладкие и круглые, как мячик, или вытянутые, как яйца.
Вода была такой чистой и прозрачной, что под ее зеленоватой толщей просматривалось волнистое песчаное дно. Скалы нагрелись от солнца. Ветер улегся, и на горизонте не было ничего, кроме светлой водной глади.
Огромный мир казался мне в ту пору беспредельным, а все маленькое куда более приятным, чем сейчас. Все маленькое было моим, не знаю, понятно ли вам, что я имею в виду... И как раз в эту минуту мне в голову пришла новая важная мысль.
Любовь муми-троллей к морю, должно быть, врожденная, и я с удовлетворением вижу, как она пробуждается и в моем сыне.
Но, дорогой читатель, согласитесь, что суша вызывает у нас еще более сильное восхищение.
Когда плывешь по морю, горизонт представляется бесконечным и непоколебимым. Нормальные же мумитролли больше всего любят переменчивое и причудливое, неожиданное и своеобразное: берег, который и земля и вода, солнечный заход, который и мрак и свет, и весну, которая и холод и тепло.
Но вот снова наступили сумерки. Они опустились совсем бесшумно, сгущались медленно и осторожно, чтобы у дня хватило времени устроиться на ночлег. Розоватый западный край неба с разбросанными по нему маленькими тучками был похож на взбитые сливки, и все это отражалось в воде. Море было блестящим, как зеркало, и не таило в себе никакой опасности.
-- Видел ты когда-нибудь тучу близко? -- спросил я Фредриксона.
-- Да, -- ответил он. -- В книге.
-- Мне кажется, она похожа на небесный мох, - заметил Юксаре.
Мы сидели на склоне горы. Приятно пахло водорослями и чем-то еще, должно быть, морем. Я чувствовал себя таким счастливым и даже не боялся, что это чувство исчезнет.
-- Ты счастлив? -- спросил я у Фредриксона.
-- Здесь хорошо, -- смущенно пробормотал Фредриксон (и я понял, что он тоже счастлив).
И тут мы увидели целую флотилию маленьких лодок. Легкие, как бабочки, они скользили по своему собственному отражению в воде. В лодках, тесно прижавшись друг к другу, молча сидели какие-то серовато-белые существа. Их было очень много, и они неотрывно глядели в море.
-- Хатифнатты, -- произнес Фредриксон. -- Плывут с помощью электричества.
-- Хатифнатты, -- взволнованно прошептал я. -- Те, что только и знают плыть да плыть и никогда никуда не приплывают...
-- Они заряжаются во время грозы, -- объяснял Фредриксон. -- И тогда жгут, как крапива. И еще они ведут порочный образ жизни.
-- Порочный образ жизни? -- очень заинтересовался я. -- Что это значит?
-- Точно не знаю. Наверно, топчут чужие огороды и пьют пиво.
Мы долго глядели на хатифнаттов, уплывающих навстречу бесконечному горизонту. И у меня зародилось странное желание
последовать за ними и тоже вести порочный образ жизни. Но вслух об этом я не сказал.
**********************
Туве Янсон
"Мемуары Муми-Папы"
Пока я обдумывал все эти важные истины, пароход миновал последний островок; сердце внезапно подскочило у меня в груди, и я воскликнул:
-- Фредриксон! Впереди -- море!
Наконец Что-то случилось! Прямо передо мной -- сверкающее, лазурное, сказочное море!
-- Оно слишком большое! -- захныкал Шнырек и заполз в свою банку. -- Извините, но у меня болят глаза, и я не знаю, что и думать!
-- Зато оно голубое и мягкое! -- закричал Юксаре. -- Давайте поплывем туда и будем только спать, качаясь на волнах, и никогда никуда не вернемся...
-- Как хатифнатты? -- спросил Фредриксон.
-- Кто, кто? -- поинтересовался я.
-- Хатифнатты, -- повторил Фредриксон. -- Они только и знают, что плывут да плывут... Нет им покоя.
-- Вот именно! -- обрадовался Юксаре. -- И никогда не спят, они спать не могут. Они не могут даже говорить, они только стремятся
доплыть до горизонта.
-- И удалось это кому-нибудь из них? -- полюбопытствовал я.
-- Этого никто не знает, -- пожал плечами Юксаре.
Мы встали на якорь у скалистого берега. Даже сегодня мурашки пробегают у меня по спине, когда я шепчу про себя: "Мы встали на якорь
у скалистого берега... Впервые в жизни видел я рыжие скалы и прозрачных медуз; это удивительно маленькие, похожие на прозрачные зонтики существа, способные дышать и двигаться".
Мы вышли на берег -- собирать ракушки. Хоть Фредриксон и уверял, он, мол, хочет обследовать место стоянки судна, что-то подсказывало мне: и он втайне заинтересовался ракушками. Прибрежные скалы перемежались с песчаными бережками, и камешки здесь лежали совершенно гладкие и круглые, как мячик, или вытянутые, как яйца.
Вода была такой чистой и прозрачной, что под ее зеленоватой толщей просматривалось волнистое песчаное дно. Скалы нагрелись от солнца. Ветер улегся, и на горизонте не было ничего, кроме светлой водной глади.
Огромный мир казался мне в ту пору беспредельным, а все маленькое куда более приятным, чем сейчас. Все маленькое было моим, не знаю, понятно ли вам, что я имею в виду... И как раз в эту минуту мне в голову пришла новая важная мысль.
Любовь муми-троллей к морю, должно быть, врожденная, и я с удовлетворением вижу, как она пробуждается и в моем сыне.
Но, дорогой читатель, согласитесь, что суша вызывает у нас еще более сильное восхищение.
Когда плывешь по морю, горизонт представляется бесконечным и непоколебимым. Нормальные же мумитролли больше всего любят переменчивое и причудливое, неожиданное и своеобразное: берег, который и земля и вода, солнечный заход, который и мрак и свет, и весну, которая и холод и тепло.
Но вот снова наступили сумерки. Они опустились совсем бесшумно, сгущались медленно и осторожно, чтобы у дня хватило времени устроиться на ночлег. Розоватый западный край неба с разбросанными по нему маленькими тучками был похож на взбитые сливки, и все это отражалось в воде. Море было блестящим, как зеркало, и не таило в себе никакой опасности.
-- Видел ты когда-нибудь тучу близко? -- спросил я Фредриксона.
-- Да, -- ответил он. -- В книге.
-- Мне кажется, она похожа на небесный мох, - заметил Юксаре.
Мы сидели на склоне горы. Приятно пахло водорослями и чем-то еще, должно быть, морем. Я чувствовал себя таким счастливым и даже не боялся, что это чувство исчезнет.
-- Ты счастлив? -- спросил я у Фредриксона.
-- Здесь хорошо, -- смущенно пробормотал Фредриксон (и я понял, что он тоже счастлив).
И тут мы увидели целую флотилию маленьких лодок. Легкие, как бабочки, они скользили по своему собственному отражению в воде. В лодках, тесно прижавшись друг к другу, молча сидели какие-то серовато-белые существа. Их было очень много, и они неотрывно глядели в море.
-- Хатифнатты, -- произнес Фредриксон. -- Плывут с помощью электричества.
-- Хатифнатты, -- взволнованно прошептал я. -- Те, что только и знают плыть да плыть и никогда никуда не приплывают...
-- Они заряжаются во время грозы, -- объяснял Фредриксон. -- И тогда жгут, как крапива. И еще они ведут порочный образ жизни.
-- Порочный образ жизни? -- очень заинтересовался я. -- Что это значит?
-- Точно не знаю. Наверно, топчут чужие огороды и пьют пиво.
Мы долго глядели на хатифнаттов, уплывающих навстречу бесконечному горизонту. И у меня зародилось странное желание
последовать за ними и тоже вести порочный образ жизни. Но вслух об этом я не сказал.
**********************
Туве Янсон
"Мемуары Муми-Папы"
-
-
22.10.2009 в 18:44-
-
22.10.2009 в 19:55