- Прости, госпожа, но ты пришла слишком поздно. - как бичом по сердцу Нерданэли. - Приди ты чуть пораньше, возможно, всё бы и могло разрешиться... - плохо скрываемая горечь в голосе. - Но почти все мы убиты, а мы, те, что выжили, стали другими. - Toron прав. - мягкий и мелодичный голос Макалаурэ. - Госпожа, я ни в чём не виню тебя, Нельо тоже, ты просто... Опоздала. Не Проклятие Нолдор, не Клятва на нас так действует, как бы тебе не хотелось верить в это. Мы изменились, госпожа, и зря ты нас уговариваешь. Это не что-то извне на нас действует, это мы сами - такие. Теперь. - Я думаю, что в Валиноре нам всем станет лучше. Верно ведь? - оттенок нерешительности в голосе Мудрой. - Валар милосердны, вам надо только явиться на суд, вы ведь искренне раскаялись, да? - Госпожа, ты, кажется, нас совсем не поняла. Мы не вернёмся в Валинор так. - она ещё ни разу не видела Канафинвэ таким серьёзным, холодным и отрешённым. И с каким непередаваемым презрением было сказано это "так". - Со щитом или на щите? - горько усмехнулась Махтэниэн. - Не затем мы шли в Исход, чтобы возвращаться в золотую клетку Валар, как побитые щенки, nana, осознай же это наконец. Я уже не малый ребёнок, Кано тоже, и я думаю, мы достаточно ясно дали понять, что в Аман не вернёмся. Клятва ещё не выполнена. - Майтимо внимательно смотрел в лицо матери. - Не затем остальные шестеро умерли, чтобы мы оказались недостойны их памяти. Не затем мы не на жизнь, а на смерть бились с Врагом и клялись с atarом в Амане, чтобы отступить в последний момент. - эхом откликнулся менестрель. - Нет, это вы так ничего и не поняли. Думаете, мне было так легко в Блаженной Земле? Не знать, где вы и что с вами, ориентироваться по неверным слухам и сплетням? В конце концов узнать, что почти вся моя семья мертва из-за того, что я не смогла вас вовремя удержать? Вечно слышать шёпот за спиной и понимать, что кроме подвигов мои yondor совершали крайне мерзкие поступки? - С каждым предложением тон повышался. - Что ж, ясно. Значит, исполнение вашего сумасбродства вам дороже меня. - Каждое слово - ударом хлыста. Горечью. Эльфийка развернулась и вышла из шатра феанорингов. *** Кто же сделал с моими yondor — такое? Я? Не смогла удержать, уберечь... Какая же я им теперь amme? Никакая, вернее всего. Они изменились, а я опоздала. *** - Toron, может, не стоило так жестоко с amme? - обеспокоенно посмотрел Макалаурэ на брата. - Так и было надо, Кано. Потом она узнает, почему мы так поступили. - решительно-отрешённо сказал старший феанарион. - Да, ты прав. Иначе мы не сможем завершить главное дело нашей жизни, начнём колебаться... - решительность появилась и в голосе Канафинвэ. - Клятву. - горькая усмешка. - И сможет понять... - со светлой надеждой начал менестрель. - И простить. 658 слов.
По окончании Войны Гнева двое уцелевших сыновей Феанаро пришли к полководцу валинорского войска майя Эонвэ требовать, чтобы отдал он им Сильмариллы из короны Моргота, дабы исполнена была Клятва. Но отказал им в этом Эонвэ, предложив взамен явиться в Амане на суд Валар. С тем и покинули Феаноринги лагерь победителей, а многие эльдар смотрели им вслед гневно, называя братоубийцами и преступниками. Был в то время среди эльфов войска лорда Арафинвэ некий Нолдо. Всю войну бился он отважно в первых рядах воинства, за что заслужил вознаграждение от самого Эонвэ. Когда же посланник Эонве, эльф из Ваниар, спросил про имя воина, то тот ответил негромко: - Умбарто имя мое... Странным показалось Ваниа, что такой храбрец зовется Обреченным, но мало ли чего не бывает на свете. Этот же Умбарто старался держаться подальше и от лорда Эонве, и от лорда Арафинвэ. Шел он вместе с отрядом Нолдор, которые видимо его оберегали от слишком пристальных взоров начальствующих лиц. Однако в тот день, когда Эонве говорил с сыновьями Феанаро, некоторые из эльфов видели Умбарто плачущим так горько, будто потерял он кого-то из близких или родичей. Вечером того же дня лорд Эонвэ пировал у лорда Арафинвэ, предводителя Нолдор. И только слуги-Ваниар увидели, как подошла к его шатру высокая эллет. Говорили потом эти эльдар, что показалась им она прекраснее зари. Багряное бархатное платье было на ней, расшитое золотом по подолу и рукавам, а сверху наброшен темносиний плащ с капюшоном, который затенял лицо. Глаза красавицы сияли звездным светом, а прядь волос, выскользнувшая из-под капюшона, напоминала первый луч Анары на еще темном небосводе. И сказала сия эллет обомлевшим слугам лорда Эонвэ: - Пригласил меня к себе лорд, и велел дождаться в шатре своего прибытия. Хотя никогда доселе не приходили к суровому вождю валинорского воинства ни жены, ни девы, слуги и не подумали ослушаться, настолько властно говорила с ними эльфийка. Пропустили они ее в самое сердце шатра, где рядом с ложем полководца стоял ларец, скрывавший Сильмариллы. Когда же лорд Эонвэ вернулся со званого пира, то увидел он возле своего ложа небрежно сброшенное багряное платье с золотым шитьем. И пустое место вместо ларца. Задняя же стенка шатра была распорота ножом. Расспросивши челядь, страшно разгневался полководец. - Высокая и рыжеволосая? С сияющим взглядом? О, неразумные эльдар, неужто вы не могли отличить воина от хрупкой девушки? Ибо старший сын Феанаро обманом завладел Сильмариллами у вас на глазах. Один из Ваниар осмелился возразить: - Слышали мы, что Нэльяфинвэ Феанариону сын Нолофинвэ отсек кисть руки, освобождая того из ангбандского плена... У леди же обе руки были на месте. Но сказал лорд, что они не только глупцы, но и слепцы и начал снаряжать погоню. Передовым заставам приказ остановить похитителя был передан по осанвэ. Но как раз за мгновение до того через последнюю заставу проехал всадник в синем плаще, который сказался посланником лорда Эонвэ к королю Нолдор-изгнанников Эрейниону. Среди стражей заставы были синдарские лучники Элуред и Элухил, сыновья Диора Аданэделя, последнего правителя Дориата. В свое время разгневанные воины одного из погибших в Дориате сыновей Феанаро, оставили их - тогда малых детей – в лесу одних, пылая местью за своего лорда. Но братья выжили, и теперь служили в валинорском войске, желая после войны отбыть за море, где уже пребывала их сестра Эльвинг. Услышав разумом приказ задерживать всех подозрительных лиц, братья поглядели вслед удаляющемуся всаднику, и эльфийским взором разглядели рыжие пряди волос, выбившиеся из-под сбившегося капюшона. - Братоубийца! – крикнули Синдар и выстрелили из луков... Но лишь приник к шее коня всадник, и вскоре исчез из виду. Хотя братья были уверены, что по крайней мере одна стрела попала в цель. Еще через два дня Майя Эонвэ прибыл в лагерь Нолдор-изгнанников. Король Эрейнион встретил высокого гостя одетым в черное и с распущенными волосами. Когда же Эонвэ потребовал сказать ему, где пребывают ныне Феаноринги, то сын Финдекано ответствовал: - Я сам отведу вас к ним... Возле одного из шатров сидели двое юных эльфов, похожих друг на друга как две капли росы. Они также были одеты в траур, равно, как и третий эльда – темноволосый сероглазый Нолдо. - Эллерондэ, - окликнул одного из близнецов Эрейнион, - ну что? - Все также, - тихо ответил юноша, - ни я, ни брат, ни Тьелпэ не можем уговорить их начать церемонию погребения... - Лорд Эонвэ, - сказал сын Финдекано, - хочет видеть твоего названого отца... Эллерондэ встал и склонился перед майя. Затем провел его внутрь шатра. И застыл на месте полководец, а гнев его уступил место жалости и скорби. На ложе, воздвигнутом из связанных вместе копий, лежала мертвая эллет, одетая в коротковатое для ее роста платье из серебристой парчи. Медно-рыжие волосы ее разметались по плащу, укрывавшему ложе. Кто-то одел ей на голову тяжелый мужской венец из черненого серебра. В венец были вставлены звездные камни – по одному с каждой стороны. Выемка посередине оставалась пустой. И майя вспомнил, что этот венец носил лорд Феанаро – до того, как его сослали в Форменос. По обе стороны ложа сидели Феаноринги – рыжеволосый Нэльяфинвэ и брат его Канафинвэ. Они держали руки мертвой: Нэльяфинвэ в единственной руке, Канафинвэ в обеих ладонях. Братья не шевельнулись... Они не видели ничего, кроме лица матери в сияющем звездном свете. Нерданэль не отличалась особой красотой, но сейчас она была прекрасна как Валиэ... И Эонвэ понял, что она успела обнять сыновей и умерла умиротворенной. Глашатай Манвэ Сулимо молча повернулся и вышел из шатра. Он плакал...
Второе вроде все ничего, и слог стилизован. Но тоже не верится как-то.
Ivry, у Маэглина был трудный отец, мало ли как у них в их веселой семье заведено было. А вот такие сверхпочтительные отношения в целом у эльфом мне кажется чем-то совершенно посторонним.
Странным судьба иногда одаряет авансом - силой упрямства живого сменить фазу дня! (с) Jam
Гость, если вы мне, то дело не в способности или неспособности героев к самопожертвованию, это что-то на уровне ассоциативного впечатления, может дело в том, что как-то привычнее, что нолдор не склонны к хитростям и предпочитают идти напролом? Но текст красивый.
Amarth, а, понятно... Но мы так мало знаем о женщинах-Нолдэ - может они как раз и были способны на хитрости, в отличие от своих слишком прямых и слишком отважных мужчин?))
читать дальшеВолна обессилено распластывалась по бесцветному песку, раз за разом слизывая с него поблескивающие искорки соли и свалявшиеся комки бурых водорослей. Над этими берегами больше не вились крикливые чайки, высматривавшие в толще воды крошечных, серебристых рыбешек. Да и что-то подсказывало - рыба теперь предпочтет держаться более спокойных заводей и вернется к новым берегам нескоро. Столь привычные для них лагуны и заводи, некогда предательски невинные, потом запятнанные вонючей орочьей кровью, как и вся остальная часть западного побережья Эндорэ, отныне превратились в морское дно. Земли, не давшие за сорок с лишним лет и минуты покоя посланцам Валар, исчезли, оставив неизгладимый шрам в памяти.
Песок, словно схваченный за ночное время изморозью, неожиданно громко хрустнул под ногами вышедшей из шатра женщины. Прочие воины давно рассредоточились по побережью, разбирая ненужный более лагерь, подходили отставшие разведывательные отряды, исправно докладывавшие - горстки выживших прислужников Моргота не предоставляют больше угрозы, не идут по пятам, не планируют ударить в спину. Разобщенные и лишенные лидера, они рассредоточились по не принадлежащей никому территории, дабы сгинуть навсегда.
Думая обо всем этом эльфийка поежилась и, по появившейся за это время привычке, сначала взглянула на трепещущий выше стяг со звездой. А потом поправила навязанный Ингалаурэ меч. Свояк, проявив неслыханное упорство, заставил её вооружится еще при высадке - воинам было некогда думать о защите последней из Первого дома. Тогда им предстояло биться с бессчетными врагами, пядь за пядью отвоевывая клочки этой безжизненной земли, устанавливая границу между новым, неизведанным еще миром, скалящимся уродливыми орочьими мордами. И светлыми землями Валинора, лежавшими за их спинами, и казавшимися в тот миг такими беззащитными. За миг до того, как запел рог Эонвэ, звонким воплем разбивая застывшую перед только-только приставшими кораблями тьму. За миг до того, как облака разошлись и лучи Анора пали на тварей, ослепляя их и страша. И оказалось, что орков так мало.
Теперь Нэрданель смотрела на этот обновленный, но умудрившийся остаться по-прежнему унылым, край с ненавистью столь всепоглощающей, сколь и бессильной. Все это время, пока воинство Запада пробивало себе путь к Тангородриму она жадно прислушивалась к приносимым гонцами вестям, тщась уловить хотя бы тень присутствия своих сыновей. И замечала, как замолкают при ней военачальники, неловко сминая доклады. Держась особняком от остальных воодушевленных, исподволь помогая по мере сил, она по крохам впитывала мучительные слухи и неоспоримые доказательства. У неё осталось только два сына. А может и не осталось вовсе - после их безнадежной вылазки в Белых Гаванях, прозванные Маэдросом и Маглором словно растворились в Белерианде, став пищей для досужих домыслов и подозрений. А их мать, молчаливая и неизменно вежливая с любым, кто мог бы пролить хоть каплю света на их судьбу, упорно не верила, что изможденные земли все-таки стали для всей её семьи необъятным курганом. Погибшие, разобщенные либо потерявшиеся – Махтаниэн все время помнила о своем внуке, но кроме того, что Тьелпэринкавар не поддержал безрассудной эскапады отца, она не знала ничего. Нолдиэ до рези в глазах вглядывалась в рубленные, изломанные линии горизонта, вспоминая, как сначала пыталась понять, уловить хоть тень того трепета, той головокружительной страсти, с которой Феанаро рассказывал об некогда оставленном не ими Эндорэ.
"Разочаровала ли тебя эта земля так же, возлюбленный мой?" - безмолвно вопрошала эльфийка, просеивая сквозь пальцы невесомый песок Лосгара, навсегда оставшийся серым. Покрытым тенью. Пеплом. "Не из-за этого ли ты сжег тогда корабли? Чтобы никогда не вернуться, чтобы никто больше не видел этого ущербного мира?" И в тот бескрайний момент одиночества - она не могла понять, ради чего был оставлен Валинор - Нэрданель был безразличен, забившийся в свою бессчетную нору Бауглир. За ним привел свое светозарное воинство глашатай Эонвэ. Её не волновали судьбы выживших изгнанников, оставшихся верных её дому. Их либо вовсе не осталось, либо так разметало по бескрайним территориям востока, что ввек не сыщешь. Поэтому, стискивая непослушными пальцами восьмигранную брошь, удерживавшую плащ у горла, Махтаниэн горько и безмолвно плакала, чувствуя себя снова брошенной. Отринутой от правды. Не могущей взглянуть на мир его глазами, и все-таки понять. Ради чего все это было? Зачем было задумано так? А главное, за что?
Поглощенная тяжелыми думами, Нэрданель не почувствовала толком, как на её озябшие плечи опустился еще один плащ. Лишь покорно позволила отвести, оказавшуюся израненной до крови ладонь от фибулы, переплелась пальцами с теплой рукой да привычно уткнулась лбом в плечо ставшего братом. Ингалаурэ не задавал вопросов ни сейчас, ни ранее. Не отговаривал от путешествия, не обещал невыполнимого. Только твердил вещи, в которые невозможно было верить. - Мы же победили этот край, sell. - проговорил Арафинвэ, не понятно чему улыбаясь . - Теперь они вернутся к нам, вернутся чтобы не случилось и мы их больше никогда не отпустим. - Нэрданель всхлипнула, вспомнив кованный ларец, скрытый в шатре Эонвэ, и резко отстранилась. С языка рвалось горькое и ядовитое, неразумное - о да, Финвиону было кого ждать. Его первенец уже вернулся назад, его дочь была прощена, его сын полюбил смертную и... Гнев тут же превратился в жгучий стыд, но стоявший рядом вроде и не заметил порыва, поступив куда мудрее измученной женщины. Он чуть прищурился, а потом внезапно предложил навестить Нэрвен, вместе с мужем остающуюся в измененном Средиземье. Уставшая ждать и ловить лишь отголоски сплетен и слухов Нэрданель неожиданно согласилась.
Они уехали на несколько дней, которые не принесли особой радости от встреч, скорее оставили не проходящее ощущение пустоты и неотвратимый груз расставаний. Но Ингалаурэ сиял, глядя на преобразившуюся дочь, сердечно приветствовал её немногословного избранника, невольно робевшего перед лицом свекра. «Дети» же делились с ним планами, наперебой рассказывая об найденных ими землях. О нетронутом войной Харлидоне, где нашли покой все беженцы из Дориата и устья Сириона. Нэрданель заметила полный затаенной печали взгляд Нэрвен, но промолчала, спрятав подрагивающие руки под плащом. И глядя на то, как влюбленные, сами того не замечая постоянно дотрагиваются друг до друга и обмениваются теплыми взглядами, она всем сердцем пожелала им обрести желаемое. Залечить гнетущие феа раны. Чтобы потом вернуться в Валинор.
При приближении к лагерю, даже на расстоянии напоминавшему развороченный муравейник, женщину охватило странное предчувствие, постепенно переходившее в уверенность, что за время их отсутствия что-то произошло. Стражники возбужденно переговаривалась, но завидев приближающуюся верхом Нэрданель как-то разом смолкали, отводили глаза и стремились уйти с дороги, скрыться от нежелательных расспросов. Арафинвэ мрачнел с каждой секундой, порывался даже задержать одного из воинов, но нолдиэ не позволила – пришпорив коня, она подъехала к пепелищу, некогда бывшему шатром Эонвэ, испытывая странное, почти мстительное удовольствие. - Что произошло? – спросила она у майара, не потрудившись даже спешиться. Не приученный лгать, светозарный полководец взял под уздцы её лошадь, словно бы отрезая пути отступления, и поведал, что в первую же ночь после её отъезда на спящий лагерь напали Майтимо и Макалурэ. Что Камни, могущие стать выкупом для её мужа и ушедших ранее сыновей, пропали навсегда: один, вместе с первенцем - в огненную лаву. Другой же – в пучину океана. - А Макалурэ? – едва шевеля губами спросила Нэрданель. - Маглор? – переспросил Эонвэ - Он исчез, госпожа моя. – нолдиэ тщилась уловить в ровных интонациях полководца хотя бы тень негодования по этому поводу, но не находила ничего, кроме сожаления и печали. Спешившись, Махтаниэн отстранилась от руки помощи и прошла между шатрами к своей палатке. Не глядя собрала вещи, как когда-то давно, направляясь вместе с Куруфинвэ в горы на поиски рудоносных жил. Вышла, не обратив внимания на воцарившуюся вокруг тишину, сноровисто закрепила седельные сумки, поправила сбрую. - Сестра, - первым подал голос Арафинвэ, - что ты делаешь? - Что делаю? - Нэрданель задумчиво посмотрела на него. Отвернулась и, ухватившись за лошадиную гриву, вскочила в седло. - Наконец-то следую своей судьбе. Под короткий прощальный взмах ладонью конь сорвался в галоп.
Третье понравилось больше всего Отдельный респект за концовку - и без чрезмерного трагизьму, и без соплей, зато какой-то светлый лучик надежды присутствут. И персонаж в характере.
Имеются проблемы с "АУ. А+." Если что, СнТ - наш дом родной. 1347 слов.
читать дальше Многие недоумевали, для чего Нерданель Мудрая отплыла на кораблях вместе с воинством Эонве: она никогда не училась владению оружием и не слыла прославленным целителем. Иные полагали, что знают, зачем: поговаривали, что лишь теперь решилась она следовать за прочим семейством Феанаро; и даже добавляли: стоило либо тогда, либо уж - и не теперь... Но ее мало трогали эти толки. Сама Нерданель точно знала одно: она не может остаться в стороне. Она отплывет за море, даже еще не зная точно, какую пользу может принести в войне с Морготом именно она. К тому же... она еще в юности любила путешествовать и узнавать новое, а за морем лежали новые для нее земли, о которых можно будет немало узнать. Именно теперь? Да. Это "да", было для нее столь же непреложным, как и "нет", сказанное несколько столетий назад. Вслух же она чаще усмехалась и напоминала, что кузнецу среди воинов и долгих битв, где тупится и ломается оружие - самое место. А кузнечное ремесло она в самом деле неплохо знала еще с юности, когда многие удивлялись ее "неженским занятиям", Махтан говорил неспешно: "Пусть скажут это Эру! Он сотворил нас равными, а то, что ты любишь и умеешь - твоё!", - а юный и отчаянный Нолдо, который умел часами говорить о том, что интересно ему, и не умел полчаса выслушать то, что было интересно его собеседнику, посвящал ее в самые заветные замыслы, радуясь вопросам по деталям и тонкостям... Это было давно, очень давно. Хотя бы и не по годам, но - целую судьбу назад. Могла ли она поступить иначе? Та, которой она была тогда, поступила именно так (и выбирать пришлось - не единожды), и именно потому стала той, какова она сейчас. Не только вдовой Феанаро и матерью его сыновей, о чем часто вспоминают прежде прочего. Но и - дочерью Махтана, ученицей Ауле, подругой Индис... собой.
Нужно сказать, что относительно "кузнеца среди воинов" Нерданель вовсе не шутила, хотя владеющих этим ремеслом в войске было немало. Впрочем, было и иное. Война, которая идет не год, и даже не десятилетие, - это не только бой. В ней немало и "мира", если можно так назвать то, что не включает именно стычек с оружием: перемещения отрядов, устройство лагерей, приют для беженцев, взаимоотношения самых разных народов, оказавшихся в составе войска или просто рядом с ним, вести - достоверные и не очень, и не всегда понятные... Нерданель вскоре стала одним из советников Эонве и Финарфина, и многие вопросы "не-войны" доставалось решать именно ей. Кроме того, и тот, и другой считали нужным приглашать ее во время встреч с самыми разными из Детей Эру, кто приходил к главам войска - с вестями, просьбами, требованиями... Здесь пригодилось то, что в свое время во многом помогло ей как скульптору: Нерданель любила и умела видеть собеседника, и ей интереснее было понять, чем убедить. Не всегда понимая речь посланцев разных народов, давала дельные советы, и будущее обыкновенно подтверждало их правильность. А вести были различны... Доходили среди них и те, что упоминали некий странный отряд - немногочисленный вроде бы, не присоединившийся ку войску, - но сражающийся с тем же Врагом - а точнее, с его слугами, разбегавшимися из поверженной твердыни. Говорят, те их них, что пытались пересечь Голубые горы поюжнее, в основном так и не перешли их, встретив по дороге клинки и стрелы Нолдор. Командовали этим отрядом двое, даже среди прочих воинов, говорят, выделявшиеся умением и храбростью, - и порою молва доносила даже имена.. Имен ее старших сыновей. Что чувствовала, что передумала Нерданель, слыша эти вести, - о том она не сказала никому. Зная точно, что ее и их выбор сделан уже слишком давно, чтобы каждый мог что-то изменить... А одного решившегося заговорить именно с ней спросила: думает ли он, что Финарфин привел в эти земли все воинство Нолдор лишь для того, чтобы увидеться со своей дочерью? Белерианд рушился, очертания земель менялись каждый день, нужно было успеть отступить, успеть помочь тем, кто не успеет отступить сам, разобраться в том, что теперь находится впереди (вчерашние карты помогали не всегда)... Нерданель была среди тех, кто делал заметки и набрасывал карты новых земель, - впрочем, она знала, что пишет не только для текущего момента, все эти записи пригодятся ей и после, когда наконец можно будет составить множество фрагментов в единое полотно. А пока - войско дробилось на отряды, корабли сновали вдоль новых берегов, ища удобные Гавани, ей приходилось часто перебираться с место на место... И Нерданель все-таки благодарила судьбу за то, что в тот день, когда ее старшие сыновья прорвались в лагерь Эонве, она оказалась вместе с Телери и несколькими их кораблями в нескольких днях пути оттуда: они перевозили в безопасное место перепуганных, чуть не утонувших людей из мест, что прежде назывались Эстолад, а теперь - дном морским... Благодарна - потому что она уже видела однажды: если ты стоишь на пути у того, кто решил идти, не сворачивая, навстречу своей судьбе, единственное, что возможно сделать - это отойти в сторону. Даже если ты ясно видишь в конце этого пути лишь гибель - и больше всего прочего желаешь спасти идущего. Тогда же узнала она и то, что даже если понимаешь ясно, что не можешь сделать ничего иного, это все-таки очень тяжело...
Даже самая долгая война однажды заканчивается. Корабли отплывали на Запад - по мере того, как завершались труды приплывших. Эонве еще оставался пока в этих землях - наставлять Людей, что помогли победить Моргота. Там же поблизости держалась и часть эльфов былого Белерианда... Там оставались и два брата - человек, слишком похожий на эльфа, и эльф, в котором так много от человека... Если Нерданель и говорила с кем-то о своих детях, то именно с ними. Впрочем, они успели о много поговорить, - она видела в душах братьев дар, родственный ее собственному: видеть и понимать собеседника, и постаралась - научить тому, чему успеет. Ведь это умение нужно не только скульптору. А незадолго до отплытия ее корабля в гавань вблизи уцелевших отчасти Голубых Гор прибыла небольшая делегация Детей Ауле - и один из них пожелал повидаться и с ней. Кто-то говорил, что он принес вести о ее внуке, что успел уже крепко подружиться с подгорным народом... Другие утверждали, что гном нес вести, которые следует передать самому Ауле... Нерданель не рассказывала посторонним об их разговоре. Но что несомненно: гном принес ей в подарок камень. Не прозрачный самоцвет - а темно-зеленый с еще более темными прожилками... Еще на корабле Нерданель задумала сделать из него ожерелье для Индис в виде листьев - и даже начала вытачивать первые листики, хотя знала, что до прибытия не успеет завершить работу... Что же, значит, пока будет просто встреча. Индис провожала их до самых кораблей - и своего сына, и подругу, - а значит, будет и встречать. Еще Нерданель просматривала свои записи и наброски, думала о том, что нужно будет показать картографам и описывающим земли - хотя она понимала, что это будет вовсе не единственной пользой от того, что она записала и запомнила. Только теперь она, может быть, понимала, зачем отправилась с войском Эонве. Может быть, именно для того, чтобы успеть увидеть и понять эту землю, - столь важную для многих из ее народа, из Нолдор... а значит, понять и тех, кто жил в этих землях и запомнил их.
...На острове Тол Эрессеа, где селятся многие прибывшие из Срединных земель, нет высоких гор, но есть немало каменистых утесов. Есть они и на восточном берегу. Спускаясь к одной из бух неподалеку от гавани Аваллонэ, путник может приметить фигуру эльфа, стоящего на уступе одной из прибрежных скал. В зависимости от того, какой тропой идет путник, он может подумать, что эльф то ли пытается рассмотреть камень скалы, на которой стоит, - то ли вглядывается в даль моря, на восток. Подходя ближе путник может подивиться неподвижности смотрящего... И только подойдя еще ближе, он в точности убедится, что это лишь изваяние. Говорят, многие из тех, в ком сильна память о смертных землях, любят бывать там и смотреть на морскую даль именно оттуда. Лицо смотрящего обращено наполовину к скале, наполовину к морю, до земли неблизко, так что разобрать черты почти невозможно. Одет он в дорожную одежду, так что трудно даже сразу сказать наверняка, мужчина это или женщина. Может быть, каждый из приходящих сюда видит в нем себя... или того, о ком вспоминает. И только тот, кто сам не побоится забраться не утес, увидит, каким именно лицом наделила Нерданель свое творение.
Нууууу... Есть несколько понравившиеся мне идей. Но в целом текст очень вязкий, сдобренный анахронизмами и анахроничными оборотами, страдает длиннофразием и, как следствие, мысли местами теряются. А эта бездушная каменюка в роли главгероини мне глубоко несимпатична.
-Они никого не боятся, - высокая фигура в темном плаще откинула с головы капюшон и оказалась рыжеволосым эльфом. Его товарищ сделал то же самое. Вокруг шатра Эонвэ не было ни единого стража, внутри шатер был темен, и, по всей видимости, пуст.
- Солдаты Моринготто обходят лагерь десятой дорогой... - ответил товарищ говорившего.
- А нас они не считают угрозой, - рыжеволосый усмехнулся. - Тем лучше для них... и для нас.
Он подошел к пологу шатра, уже не таясь, и откинув его, вошел внутрь. Второй эльф, оглянувшись и никого не увидев, последовал за ним.
Шатер, и правда, был темен. Но не пуст. Не успел первый эльф обнажить меч, как сидящая у стола фигура откинула крышку ларца, стоявшего у нее под рукой. Сильмарили вспыхнули ярче всех звезд небосвода.
И тогда тот, кто не склонился перед Вестником Валар, кого никакие пытки Моргота не могли заставить встать на колени, преклонил колени перед статной рыжеволосой женщиной. Второй эльф сделал то же.
- Амме... - произнес рыжеволосый. - Но... что теперь? Клятва не исполнена, и я не могу...
- Ты ошибаешься, сын мой, - женщина положила руку на сияющие самоцветы. - Я тоже - из рода Феанаро. Клятва исполнена. Все кончилось. Пора возвращаться домой.
Поворот интересен, но мне кажется, что Нерданель не могла сказать о себе - "из рода Феанаро". Она ведь супруга Феанаро, но из рода Махтана... Вот если бы она была его сестрой...
- Toron прав. - мягкий и мелодичный голос Макалаурэ. - Госпожа, я ни в чём не виню тебя, Нельо тоже, ты просто... Опоздала. Не Проклятие Нолдор, не Клятва на нас так действует, как бы тебе не хотелось верить в это. Мы изменились, госпожа, и зря ты нас уговариваешь. Это не что-то извне на нас действует, это мы сами - такие. Теперь.
- Я думаю, что в Валиноре нам всем станет лучше. Верно ведь? - оттенок нерешительности в голосе Мудрой. - Валар милосердны, вам надо только явиться на суд, вы ведь искренне раскаялись, да?
- Госпожа, ты, кажется, нас совсем не поняла. Мы не вернёмся в Валинор так. - она ещё ни разу не видела Канафинвэ таким серьёзным, холодным и отрешённым. И с каким непередаваемым презрением было сказано это "так".
- Со щитом или на щите? - горько усмехнулась Махтэниэн.
- Не затем мы шли в Исход, чтобы возвращаться в золотую клетку Валар, как побитые щенки, nana, осознай же это наконец. Я уже не малый ребёнок, Кано тоже, и я думаю, мы достаточно ясно дали понять, что в Аман не вернёмся. Клятва ещё не выполнена. - Майтимо внимательно смотрел в лицо матери.
- Не затем остальные шестеро умерли, чтобы мы оказались недостойны их памяти. Не затем мы не на жизнь, а на смерть бились с Врагом и клялись с atarом в Амане, чтобы отступить в последний момент. - эхом откликнулся менестрель.
- Нет, это вы так ничего и не поняли. Думаете, мне было так легко в Блаженной Земле? Не знать, где вы и что с вами, ориентироваться по неверным слухам и сплетням? В конце концов узнать, что почти вся моя семья мертва из-за того, что я не смогла вас вовремя удержать? Вечно слышать шёпот за спиной и понимать, что кроме подвигов мои yondor совершали крайне мерзкие поступки? - С каждым предложением тон повышался. - Что ж, ясно. Значит, исполнение вашего сумасбродства вам дороже меня. - Каждое слово - ударом хлыста. Горечью.
Эльфийка развернулась и вышла из шатра феанорингов.
***
Кто же сделал с моими yondor — такое? Я? Не смогла удержать, уберечь... Какая же я им теперь amme? Никакая, вернее всего. Они изменились, а я опоздала.
***
- Toron, может, не стоило так жестоко с amme? - обеспокоенно посмотрел Макалаурэ на брата.
- Так и было надо, Кано. Потом она узнает, почему мы так поступили. - решительно-отрешённо сказал старший феанарион.
- Да, ты прав. Иначе мы не сможем завершить главное дело нашей жизни, начнём колебаться... - решительность появилась и в голосе Канафинвэ.
- Клятву. - горькая усмешка.
- И сможет понять... - со светлой надеждой начал менестрель.
- И простить.
658 слов.
Был в то время среди эльфов войска лорда Арафинвэ некий Нолдо. Всю войну бился он отважно в первых рядах воинства, за что заслужил вознаграждение от самого Эонвэ. Когда же посланник Эонве, эльф из Ваниар, спросил про имя воина, то тот ответил негромко:
- Умбарто имя мое...
Странным показалось Ваниа, что такой храбрец зовется Обреченным, но мало ли чего не бывает на свете.
Этот же Умбарто старался держаться подальше и от лорда Эонве, и от лорда Арафинвэ. Шел он вместе с отрядом Нолдор, которые видимо его оберегали от слишком пристальных взоров начальствующих лиц. Однако в тот день, когда Эонве говорил с сыновьями Феанаро, некоторые из эльфов видели Умбарто плачущим так горько, будто потерял он кого-то из близких или родичей.
Вечером того же дня лорд Эонвэ пировал у лорда Арафинвэ, предводителя Нолдор. И только слуги-Ваниар увидели, как подошла к его шатру высокая эллет.
Говорили потом эти эльдар, что показалась им она прекраснее зари. Багряное бархатное платье было на ней, расшитое золотом по подолу и рукавам, а сверху наброшен темносиний плащ с капюшоном, который затенял лицо. Глаза красавицы сияли звездным светом, а прядь волос, выскользнувшая из-под капюшона, напоминала первый луч Анары на еще темном небосводе.
И сказала сия эллет обомлевшим слугам лорда Эонвэ:
- Пригласил меня к себе лорд, и велел дождаться в шатре своего прибытия.
Хотя никогда доселе не приходили к суровому вождю валинорского воинства ни жены, ни девы, слуги и не подумали ослушаться, настолько властно говорила с ними эльфийка. Пропустили они ее в самое сердце шатра, где рядом с ложем полководца стоял ларец, скрывавший Сильмариллы.
Когда же лорд Эонвэ вернулся со званого пира, то увидел он возле своего ложа небрежно сброшенное багряное платье с золотым шитьем. И пустое место вместо ларца. Задняя же стенка шатра была распорота ножом.
Расспросивши челядь, страшно разгневался полководец.
- Высокая и рыжеволосая? С сияющим взглядом? О, неразумные эльдар, неужто вы не могли отличить воина от хрупкой девушки? Ибо старший сын Феанаро обманом завладел Сильмариллами у вас на глазах.
Один из Ваниар осмелился возразить:
- Слышали мы, что Нэльяфинвэ Феанариону сын Нолофинвэ отсек кисть руки, освобождая того из ангбандского плена... У леди же обе руки были на месте.
Но сказал лорд, что они не только глупцы, но и слепцы и начал снаряжать погоню.
Передовым заставам приказ остановить похитителя был передан по осанвэ. Но как раз за мгновение до того через последнюю заставу проехал всадник в синем плаще, который сказался посланником лорда Эонвэ к королю Нолдор-изгнанников Эрейниону.
Среди стражей заставы были синдарские лучники Элуред и Элухил, сыновья Диора Аданэделя, последнего правителя Дориата. В свое время разгневанные воины одного из погибших в Дориате сыновей Феанаро, оставили их - тогда малых детей – в лесу одних, пылая местью за своего лорда. Но братья выжили, и теперь служили в валинорском войске, желая после войны отбыть за море, где уже пребывала их сестра Эльвинг.
Услышав разумом приказ задерживать всех подозрительных лиц, братья поглядели вслед удаляющемуся всаднику, и эльфийским взором разглядели рыжие пряди волос, выбившиеся из-под сбившегося капюшона.
- Братоубийца! – крикнули Синдар и выстрелили из луков...
Но лишь приник к шее коня всадник, и вскоре исчез из виду. Хотя братья были уверены, что по крайней мере одна стрела попала в цель.
Еще через два дня Майя Эонвэ прибыл в лагерь Нолдор-изгнанников.
Король Эрейнион встретил высокого гостя одетым в черное и с распущенными волосами. Когда же Эонвэ потребовал сказать ему, где пребывают ныне Феаноринги, то сын Финдекано ответствовал:
- Я сам отведу вас к ним...
Возле одного из шатров сидели двое юных эльфов, похожих друг на друга как две капли росы. Они также были одеты в траур, равно, как и третий эльда – темноволосый сероглазый Нолдо.
- Эллерондэ, - окликнул одного из близнецов Эрейнион, - ну что?
- Все также, - тихо ответил юноша, - ни я, ни брат, ни Тьелпэ не можем уговорить их начать церемонию погребения...
- Лорд Эонвэ, - сказал сын Финдекано, - хочет видеть твоего названого отца...
Эллерондэ встал и склонился перед майя. Затем провел его внутрь шатра.
И застыл на месте полководец, а гнев его уступил место жалости и скорби.
На ложе, воздвигнутом из связанных вместе копий, лежала мертвая эллет, одетая в коротковатое для ее роста платье из серебристой парчи. Медно-рыжие волосы ее разметались по плащу, укрывавшему ложе.
Кто-то одел ей на голову тяжелый мужской венец из черненого серебра. В венец были вставлены звездные камни – по одному с каждой стороны. Выемка посередине оставалась пустой.
И майя вспомнил, что этот венец носил лорд Феанаро – до того, как его сослали в Форменос.
По обе стороны ложа сидели Феаноринги – рыжеволосый Нэльяфинвэ и брат его Канафинвэ. Они держали руки мертвой: Нэльяфинвэ в единственной руке, Канафинвэ в обеих ладонях.
Братья не шевельнулись... Они не видели ничего, кроме лица матери в сияющем звездном свете. Нерданэль не отличалась особой красотой, но сейчас она была прекрасна как Валиэ... И Эонвэ понял, что она успела обнять сыновей и умерла умиротворенной.
Глашатай Манвэ Сулимо молча повернулся и вышел из шатра. Он плакал...
Ivry, у Маэглина был трудный отец, мало ли как у них в их веселой семье заведено было. А вот такие сверхпочтительные отношения в целом у эльфом мне кажется чем-то совершенно посторонним.
Да, З.
Но текст красивый.
читать дальше
Но Камни как выкуп — резануло. Неправда. Валар выкуп ни к чему, они не рабовладельцы.
1347 слов.
читать дальше
А-4.
- Солдаты Моринготто обходят лагерь десятой дорогой... - ответил товарищ говорившего.
- А нас они не считают угрозой, - рыжеволосый усмехнулся. - Тем лучше для них... и для нас.
Он подошел к пологу шатра, уже не таясь, и откинув его, вошел внутрь. Второй эльф, оглянувшись и никого не увидев, последовал за ним.
Шатер, и правда, был темен. Но не пуст. Не успел первый эльф обнажить меч, как сидящая у стола фигура откинула крышку ларца, стоявшего у нее под рукой. Сильмарили вспыхнули ярче всех звезд небосвода.
И тогда тот, кто не склонился перед Вестником Валар, кого никакие пытки Моргота не могли заставить встать на колени, преклонил колени перед статной рыжеволосой женщиной. Второй эльф сделал то же.
- Амме... - произнес рыжеволосый. - Но... что теперь? Клятва не исполнена, и я не могу...
- Ты ошибаешься, сын мой, - женщина положила руку на сияющие самоцветы. - Я тоже - из рода Феанаро. Клятва исполнена. Все кончилось. Пора возвращаться домой.