[dobrofest]

2Т-40. Мукуро/Тсуна Тсуна безумно влюблен в Рокудо, но тот не испытывает к нему ничего, лишь весьма умело изображает чувства, чтобы в итоге захватить тело Савады. Вечер обыкновенного дня, закат сквозь шторы, объятия, признания в любви. "Есть такая профессия - лгать каждый вечер".

@темы: Тсунаеши, Мукуро, Слэш, Выполненные, Второй тур

Comments

[Гость]

1 204 слова.
Фраза, которая должна была бы быть прямой речью, внезапно стала просто частью текста.( Простите.)

В их мире никто не спрашивал о любви. В их мире были важны миллион разных мелочей, от того, примешь ли бумаги о семье, набивающейся в союз, до поддержки в войне. И этот мир когда-то поделили и продолжили делить множеством границ. Но не спрашивал – не значит «не думал».
Он всегда помнил о любви.

Звякнули колечки штор. От потока света, лившегося на пол, осталась лишь узкая полоска, больше напоминавшая лунную. Мукуро задумчиво оправил занавеску, зацепившуюся о подоконник, и развернулся, уткнувшись взглядом в пламя, трепещущее в камине. Прикрыл дверцы шкафа, чтобы не видеть книг, которые собирал не он, и вслушался в злые порывы ветра, норовившие пробраться сквозь плотно закрытые окна.
Челюсти сводило от приторного чая, постепенно ставшего нормой в этом доме. Цунаеши вставал рано, наливал себе чашку зеленого и пил, хмурясь, одним глазом просматривая какие-то бумаги, другой отчаянно закрывая. А приходя, наливал уже проклятый черный, под которым оставался толстый налет сахара, казавшийся опохолью из-за тонкого слоя чая. Мукуро пил тоже, изредка украдкой добавляя каплю алкоголя, чтобы не передергиваться от каждого глотка, и старательно прятал руки, едва потянувшись за кусочком горького шоколада. Сладость эту не мог заглушить ни один другой вкус, а Цунаеши, что-то порывисто говоря, так и подавался вперед, изредка касаясь пальцев иллюзиониста. А тот, улыбаясь краешком рта, только глотал, стараясь не задерживать жидкость на языке. Только горло все равно сжималось.

Они стали встречаться в этой квартире безумно давно, когда свежий воздух казался Мукуро чудом, солнце над головой – порождением больного сознания, настоящие прикосновения, пусть даже это сухое деловое рукопожатие, - насмешкой иллюзий. Тогда Рокудо с трудом удерживал себя от острой дрожи при каждом слишком откровенном взгляде, пусть даже из них всех именно Цунаеши и отводил глаза, и не мог свыкнуться с собственной чувствительностью, особенно когда в пустом коридоре опостылевшей базы поймал босса за руку, притянув к себе, и вжался губами в сомкнутые, шершавые губы мальчишки. Тот в те секунды дрожал не меньше, цеплялся за плечи больно и одновременно беззащитно, раскрывался. Если бы Мукуро захотел убить его – достаточно было бы одного удара. Но Мукуро не убил.
Если Вендиче и не выбили из него уверенность в чем-то, то этим чем-то были планы. Точнее, один план, выращенный в измученном сознании тогда же, когда там было выращено искусственное солнце и небо для мира иллюзий. И он осуществлял этот план – расторопно и одновременно безумно осторожно. Потому что его целью было хрупкое тело, испытывавшее слишком сильные эмоции, чтобы быть полностью защищенным.
С того поцелуя на базе прошло не больше двух дней, а Цунаеши уже никуда не отпускал «своего» иллюзиониста, держал, словно ценный экспонат, в своем кабинете, прося помочь то с бумагами, то с заданиями, говорил о счастье Семьи, но при этом глаза его светились так, что у Мукуро не оставалось сомнений: Савада говорит о своем и только своем счастье по поводу возвращения иллюзиониста. И все эпитеты, якобы сказанные кем-то другим, - это те слова, которые Цунаеши побоялся высказать.
Во второй раз они поцеловались рядом со школой, когда Цуна пришел к нему – пришел на территорию школы, где когда-то победил, и остановился с лицом проигравшего, горько и смущенно улыбаясь. Он знал, что Мукуро знает, чувствовал, что Мукуро чувствует, и поэтому не сделал ни шага вперед до тех пор, пока иллюзионист сам не вышел ему навстречу, удерживая еще слабыми руками трезубец. Тогда они гуляли. Говорили, и Рокудо старался сдержать раздражающее горло шипение, рвущееся наружу с желанием сжать пусть слабые, но еще смертоносные руки на горле Цунаеши. Но не сжал, только не смог и прикоснуться. Поэтому легкие руки, крепко обхватившие за талию, были не то чтобы сильной неожиданностью, но неприятным, похожим на сладкий чай и горький шоколад вместе, сюрпризом. Рыбка попалась на крючок, но Мукуро больше не хотел её вытаскивать.
Он старался перехватить инициативу: самому целовать Саваду в шею, плечи, раскрасневшееся лицо было не так унизительно, - старался отвернуться, шепча, что их могут увидеть, хотя знал: вокруг никого, кроме его сообщников, нет. А они знают. Они не принесут вреда, никогда не пойдут против него.
Они не сказали друг другу ни слова, как, впрочем, и потом. Просто Цунаеши постепенно стал вплавляться в его жизнь, заставляя есть рядом, пить рядом, учиться рядом, работать рядом, развлекаться рядом, тренироваться рядом, быть рядом. Когда бесконечных чувств становилось слишком много, Мукуро уходил. Возвращался в Кокуе, смутно надеясь увидеть кого-то, кто мог бы занять его место. Или надеясь на другой, более совершенный план, но других планов не было, и, возвращаясь, он вновь касался Цуны с одной только мыслью: получить это тело.
Единственные слова, которые он произносил искренне, были: «Ты мой».
И каждый раз невольно сжимал пальцы на чужих тонких запястьях, желая переломать кости.

Они перебрались в Италию несколько дней назад, но Мукуро по-прежнему не переносил слишком ярких закатов. Слишком мало времени прошло для того, чтобы отвыкнуть от блеклого иллюзорного солнца, и слишком мало терпения в нем осталось, чтобы покорно обнимать Цуну, когда тот рассматривал закат, отпивая из кружки. Вдыхал запах чужих волос, слабо пахнущих одеколоном и шампунем, скрещивал руки на груди, изредка пальцем поглаживая кожу. Когда-нибудь он тем же жестом проведет уже по своей, вглядываясь в зеркало мягкими карими глазами, и улыбнется новому отражению, но между ним и этой секундой – еще душа Савады Цунаеши, отчаянно тянущаяся к нему.
— Ты хочешь вернуться домой? — осторожно спросил его Цуна, запрокинув голову. От него пахло сладко, даже одеколон на секунду показался тяжелыми восточными духами. Мукуро покрепче обхватил его, задерживая дыхание. — Я вот не хочу… Страшно представить, что будет, когда зима кончится…
Голос его звучал робко, еле слышно. Рокудо наклонился поближе, всматриваясь в уже изученные досконально карие глаза. Улыбнулся, как привык улыбаться – краешком рта. Нейтрально.
— Мне все равно, — ответил он, задумавшись. Лишь бы не сорваться. Есть кольцо, есть сила иллюзий. Достаточно всего лишь небольшого усилия.
Иногда ему казалось, что он может убить Цуну простой фразой: «Я не люблю тебя». Но, словно договорившись обходиться без слов, они без слов и обходились, только изредка, как сейчас, прижимаясь худым, костлявым телом так близко, что не оставалось, и миллиметра, Савада шептал: «Люблю» - и краснел, смущался, неловко опускал голову.
— Я не хочу возвращаться именно потому, — откровенничал Цуна, сидя у него на коленях и положа голову на плечо, — что тогда придется отпустить тебя, и… — Он замолк, дернув плечом. Выдохнул сквозь сжатые зубы и вдруг решительно вскинул голову. — Но ты же… ты же… — Опять замолчал, кусая губы. Мукуро наклонился к нему, аккуратно целуя, но Цуна уже вцепился в него мертвой хваткой, прижался губами к щеке, лбу, рукам, склонился обратно, поглаживая пальцами шею. Откинул со лба отросшие волосы, пытливо заглянул иллюзионисту в глаза.
Он был еще ребенком, наивным и доверчивым, и Рокудо чувствовал в этом и слабость, и силу. Он знал, какой вопрос сейчас услышит, и знал, что сердце его сейчас бьется неровно не от затмевающего рассудок чувства, а от страха не ответить.
— Ты же тоже меня любишь? — быстро и рвано спросил Цуна, тут же обхватывая его пальцами за подбородок, словно надеясь увидеть ответ там. Но Мукуро жмурился от яркого света и спокойно улыбался.
— Конечно, — медленно произнес иллюзионист и мгновенно поцеловал, блаженно запрокидывая голову. Он держал в руках существо, обещавшее ему всего лишь исполнение плана, но от тихих слов, сказанных доверительным шепотом на ухо, его трясло, от бессильного гнева непонимания смутно хотелось кричать.
В мире иллюзорных неба и солнца не было никого, кроме него и Хром, которая понимала его с полуслова. В настоящем мире он встретил Цунаеши, которому хотел бы рассказать правду – о его доверчивости, наивности и обманутых надеждах.
Но есть такая профессия – лгать каждый вечер.

[yandere.hime]

Заказчик уже давно перестал не просто шипперить пейринг, писать фанфики.
Но все равно - это шикарно. Шикарно. Очень, очень шикарно.
Аж на слезу пробило. Спасибо огромное за исполнение!

[Гость]

yandere.hime, жаль, конечно.(
Спасибо большое.)
Автор.

[Luky-chan]

Красиво и сильно! Понравилось!