188 слов. Наверное, это не то, чего ожидал заказчик, но... Выставляю на свой страх и риск! Тапки 38 размера!
Ревность. Это то, что заставляет их ненавидеть окружающих его людей. "Он должен быть с нами, должен принадлежать только нам!" - они хотели бы прокричать это тем, кто посмел отобрать у них рыжего преемника Книгочея, каждому из них. Но книги не умеют кричать. Все, что они могут это тихо ненавидеть его друзей, особенно хмурого японца, наедине с которым Лави становится настоящим. И за это они готовы убить самурая. Ревность. Из-за нее у книг желтеют страницы, осыпаются чернила. Она разрушает их. Старый Книгочей смотрит на них с жалостью. И им становится еще больнее. Но разрушение прекращается, как только Лави входит в библиотеку и улыбается им, начинает бережно касаться корешков. Он все еще любит их. Ревность. Она вспыхивает с новой силой, когда его друзья врываются в заваленную книгами и рукописями комнату, принося с собой хаос. Они отрывают п. Книгочея от изучения бесценного документа, разрушают волшебную атмосферу. И теперь Лави смотрит только на экзорцистов. Ненависть растет, но дать ей выход книги не в силах. Ревность. Она умирает, когда он произносит «я люблю вас». Они счастливы. Но одного экзорцист все же не говорит. Он молчит о том, что книгам никогда не сравниться с людьми.
«Была тёмная, ненастная ночь [1], - хмыкнул Лави, отвлекшись от очередного документа и глядя в окно библиотеки. – Полуночную тишь не посмеет потревожить даже юркая мышь.[2] Но что за блеск я вижу на балконе? Там брезжит свет[3]». – младший Книжник очень любил объединять обрывки различных фраз в новые предложения и целые абзацы – довольно безобидная привычка, в отличие от прочих. Он вообще любил слова. Любил с ними играть, любил смаковать тексты, в которых старое известное слово заиграет новыми красками. Он вообще любил читать. Это было его работой, но сейчас Лави ещё раз посмотрел на раскиданные перед ним бумаги, и его замутило: пусть даже ему и не надо внимательно читать всё написанное – эйдетическая память просто зафиксирует текст, а анализом можно будет заняться потом, например, во время перехода на очередное задание, - но всё равно сухие тексты уже вызывали тоску. Старые, никому не нужные досье на экзорцистов, состоявших в Ордене лет тридцать назад. Уже, к сожалению, мёртвых, иначе этих бумаг было бы меньше. Впрочем, наверняка не скажешь… Провозившись ещё некоторое время, он смахнул листы бумаги в архивную папку и подошёл к полке, намереваясь убрать её, и тут его взгляд упал на полку ниже. Туда, где стояли разные художественные тексты, которые Лави уже читал, но сейчас он заметил там что-то новое – обветренный и, казалось, местами обгоревший корешок с полустёршейся надписью. Заинтересовавшись, младший Книжник вытащил фолиант и сдул пыль – видимо, книгой совсем не интересовались, но это и не удивительно: язык, которым она была написана, лишь отдалённо напоминал латынь – видимо, писали в колонии, имевшей весьма ограниченное сообщение с метрополией. И её перевод-расшифровка был бы отличной разминкой для мозгов. Читать было сложно – буквы местами стёрлись, местами были замараны, но подобные мелочи его не волновали. Потратив полчаса на чтение первой главы, Лави расхохотался: книга оказалась пособием для куртизанок. Каким образом она, да ещё в таком виде, оказалась в библиотеке серьёзной, в общем-то, организации, можно было только гадать. Наверное, кто-то просто притащил, соблазнившись таинственностью и возрастом, а что там написано – неважно. Отложив книгу, он невольно задумался: сначала неведомый автор диктовал правила, которые должна соблюдать каждая жрица любви: не привязываться, не влюбляться, не ревновать к другой. Правила, знакомые до боли, если, конечно, не считать последнего: Книжник не должен привязываться, не умеет любить… А вот ревность... Колючее слово, слегка шероховатое, опасное. И у него есть слово-зеркало – достаточно только поменять местами буквы. Верность – когда ревности может не быть. У многих слов есть зеркала, но они почти всегда дают сходные ощущения, а тут если ревность – опасность, то верность ощущается как крепость, защита от этой напасти. Лави тряхнул головой – подобные мысли редко приводили к какому-то логическому концу. Размышлять о красоте слов можно до бесконечности, протягивая ленту всё дальше, к новым образам и ощущениям. И так до тех пор, пока не сморит сон. «Возьмём хотя бы Томаса Харди. Под деревом зелёным, вдали от обезумевшей толпы, голубые глаза… Незаметны? Нет, не то. Да и не голубые эти глаза. А если взять стихотворения? Под деревом зелёным, вдали от обезумевшей толпы, призрак прошлого, позабытый Богом, вернулся на родину… - Лави хмыкнул. – Высокий поэтический стиль, да». Мысли снова вернулись к книге, которую он не будет читать. И к ревности. Что такое ревность? Злость на человека, который уделяет внимание другим людям, улыбается им, флиртует… В голове тут же всплыла картинка флиртующего улыбающегося Канды, и Лави беззастенчиво заржал. Видимо, познать ревность, хотя бы на этом имени, у него всё-таки не получится. Что ж, третье правило тоже соблюдено. - Чего радуешься? Аллен. Интересно, что он забыл в библиотеке? - Да так, своим мыслям, - от образа Канды, флиртующего с Алленом, Лави был на грани истерики. Экзорцист недоверчиво смотрел на него, наверное, уже прикидывая, стоит ли вызвать санитарку из лазарета. Лави попытался взять себя в руки. - Там ужин уже почти кончился… Он опять заработался так, что забыл про время. Пора бежать в столовую, а то вдруг у Уокера откроется второе дыхание. - Спасибо, - уже в дверях кивнул он и прищурился. – Аллен… Можно у тебя спросить? - Мм? – Аллен всем видом изображал интерес. - Из меня бы получилась куртизанка? Вид расширенных от удивления глаз ещё долго поднимал настроение младшему Книжнику.
[1] Бульвер-Литтон. Начало романа «Пол Клиффорд», вошедшее в поговорку как худшая фраза. Имя Бульвер-Литтона носит ежегодный конкурс, определяющий самое плохое начало гипотетического романа. [2] Мур. «Олени Санта-Клауса». [3] Шекспир «Ромео и Джульетта».
Гость2009-09-22 в 18:01 В правилах исполнения заявок сказано: 3. Исполнения публикуются без ката. Потому прошу вас в следующий раз не убирать драббл под кат, спасибо. модератор
Мы волны одного моря, листья одного дерева, цветы одного сада
Я помню.я где-то это писал, вроде в аське, когда автор жаловался, что текст никто не понял: я сразу подумала, чей это драблик. Больно уж язык сложный по сравнению с остальными текстами. Не в обиду остальным авторам Таль, не надо ломать мне мозг! Он и так уже от вас того)) в восторге прыгаеть.
-
-
20.09.2009 в 19:10Наверное, это не то, чего ожидал заказчик, но... Выставляю на свой страх и риск! Тапки 38 размера!
Ревность. Это то, что заставляет их ненавидеть окружающих его людей. "Он должен быть с нами, должен принадлежать только нам!" - они хотели бы прокричать это тем, кто посмел отобрать у них рыжего преемника Книгочея, каждому из них. Но книги не умеют кричать. Все, что они могут это тихо ненавидеть его друзей, особенно хмурого японца, наедине с которым Лави становится настоящим. И за это они готовы убить самурая.
Ревность. Из-за нее у книг желтеют страницы, осыпаются чернила. Она разрушает их. Старый Книгочей смотрит на них с жалостью. И им становится еще больнее. Но разрушение прекращается, как только Лави входит в библиотеку и улыбается им, начинает бережно касаться корешков. Он все еще любит их.
Ревность. Она вспыхивает с новой силой, когда его друзья врываются в заваленную книгами и рукописями комнату, принося с собой хаос. Они отрывают п. Книгочея от изучения бесценного документа, разрушают волшебную атмосферу. И теперь Лави смотрит только на экзорцистов. Ненависть растет, но дать ей выход книги не в силах.
Ревность. Она умирает, когда он произносит «я люблю вас». Они счастливы. Но одного экзорцист все же не говорит. Он молчит о том, что книгам никогда не сравниться с людьми.
-
-
20.09.2009 в 19:15Надеюсь, вы не будете против
модератор
-
-
20.09.2009 в 19:19-
-
20.09.2009 в 19:37Спасибо вам)
Просто Читатель
-
-
20.09.2009 в 19:42-
-
20.09.2009 в 19:59автор, браво!
Просто читатель.
-
-
20.09.2009 в 20:08Это вам спасибо! За отзыв)
-
-
20.09.2009 в 20:33^^
-
-
20.09.2009 в 21:16п. Книгочея, конечно, глаз немного царапает, но всё равно прекрасно )
Заказчик
-
-
20.09.2009 в 21:43*облегченно вздыхает* Безумно рада, что вам понравилось!)
-
-
21.09.2009 в 00:03Хотя мне всегда казалось, что книги - добрые создания
-
-
21.09.2009 в 00:25думаю, если у тебя отбывают лави, тут по-любому злым станешь))))
-
-
21.09.2009 в 19:02[Deutsch Bitch] Теперь мы узнали причину вечноплохого настроения Канды!
-
-
21.09.2009 в 21:49это точно!)))))))))))
-
-
22.09.2009 в 18:01«Была тёмная, ненастная ночь [1], - хмыкнул Лави, отвлекшись от очередного документа и глядя в окно библиотеки. – Полуночную тишь не посмеет потревожить даже юркая мышь.[2] Но что за блеск я вижу на балконе? Там брезжит свет[3]». – младший Книжник очень любил объединять обрывки различных фраз в новые предложения и целые абзацы – довольно безобидная привычка, в отличие от прочих. Он вообще любил слова. Любил с ними играть, любил смаковать тексты, в которых старое известное слово заиграет новыми красками. Он вообще любил читать. Это было его работой, но сейчас Лави ещё раз посмотрел на раскиданные перед ним бумаги, и его замутило: пусть даже ему и не надо внимательно читать всё написанное – эйдетическая память просто зафиксирует текст, а анализом можно будет заняться потом, например, во время перехода на очередное задание, - но всё равно сухие тексты уже вызывали тоску. Старые, никому не нужные досье на экзорцистов, состоявших в Ордене лет тридцать назад. Уже, к сожалению, мёртвых, иначе этих бумаг было бы меньше. Впрочем, наверняка не скажешь…
Провозившись ещё некоторое время, он смахнул листы бумаги в архивную папку и подошёл к полке, намереваясь убрать её, и тут его взгляд упал на полку ниже. Туда, где стояли разные художественные тексты, которые Лави уже читал, но сейчас он заметил там что-то новое – обветренный и, казалось, местами обгоревший корешок с полустёршейся надписью. Заинтересовавшись, младший Книжник вытащил фолиант и сдул пыль – видимо, книгой совсем не интересовались, но это и не удивительно: язык, которым она была написана, лишь отдалённо напоминал латынь – видимо, писали в колонии, имевшей весьма ограниченное сообщение с метрополией. И её перевод-расшифровка был бы отличной разминкой для мозгов. Читать было сложно – буквы местами стёрлись, местами были замараны, но подобные мелочи его не волновали.
Потратив полчаса на чтение первой главы, Лави расхохотался: книга оказалась пособием для куртизанок. Каким образом она, да ещё в таком виде, оказалась в библиотеке серьёзной, в общем-то, организации, можно было только гадать. Наверное, кто-то просто притащил, соблазнившись таинственностью и возрастом, а что там написано – неважно. Отложив книгу, он невольно задумался: сначала неведомый автор диктовал правила, которые должна соблюдать каждая жрица любви: не привязываться, не влюбляться, не ревновать к другой. Правила, знакомые до боли, если, конечно, не считать последнего: Книжник не должен привязываться, не умеет любить… А вот ревность... Колючее слово, слегка шероховатое, опасное. И у него есть слово-зеркало – достаточно только поменять местами буквы. Верность – когда ревности может не быть. У многих слов есть зеркала, но они почти всегда дают сходные ощущения, а тут если ревность – опасность, то верность ощущается как крепость, защита от этой напасти.
Лави тряхнул головой – подобные мысли редко приводили к какому-то логическому концу. Размышлять о красоте слов можно до бесконечности, протягивая ленту всё дальше, к новым образам и ощущениям. И так до тех пор, пока не сморит сон. «Возьмём хотя бы Томаса Харди. Под деревом зелёным, вдали от обезумевшей толпы, голубые глаза… Незаметны? Нет, не то. Да и не голубые эти глаза. А если взять стихотворения? Под деревом зелёным, вдали от обезумевшей толпы, призрак прошлого, позабытый Богом, вернулся на родину… - Лави хмыкнул. – Высокий поэтический стиль, да».
Мысли снова вернулись к книге, которую он не будет читать. И к ревности. Что такое ревность? Злость на человека, который уделяет внимание другим людям, улыбается им, флиртует… В голове тут же всплыла картинка флиртующего улыбающегося Канды, и Лави беззастенчиво заржал. Видимо, познать ревность, хотя бы на этом имени, у него всё-таки не получится. Что ж, третье правило тоже соблюдено.
- Чего радуешься?
Аллен. Интересно, что он забыл в библиотеке?
- Да так, своим мыслям, - от образа Канды, флиртующего с Алленом, Лави был на грани истерики. Экзорцист недоверчиво смотрел на него, наверное, уже прикидывая, стоит ли вызвать санитарку из лазарета. Лави попытался взять себя в руки.
- Там ужин уже почти кончился…
Он опять заработался так, что забыл про время. Пора бежать в столовую, а то вдруг у Уокера откроется второе дыхание.
- Спасибо, - уже в дверях кивнул он и прищурился. – Аллен… Можно у тебя спросить?
- Мм? – Аллен всем видом изображал интерес.
- Из меня бы получилась куртизанка?
Вид расширенных от удивления глаз ещё долго поднимал настроение младшему Книжнику.
[1] Бульвер-Литтон. Начало романа «Пол Клиффорд», вошедшее в поговорку как худшая фраза. Имя Бульвер-Литтона носит ежегодный конкурс, определяющий самое плохое начало гипотетического романа.
[2] Мур. «Олени Санта-Клауса».
[3] Шекспир «Ромео и Джульетта».
-
-
22.09.2009 в 18:04В правилах исполнения заявок сказано: 3. Исполнения публикуются без ката.
Потому прошу вас в следующий раз не убирать драббл под кат, спасибо.
модератор
-
-
22.09.2009 в 18:062
-
-
12.02.2010 в 17:24Таль, не надо ломать мне мозг! Он и так уже от вас того)) в восторге прыгаеть.