Второй Мао: Дайкенджи и близкое окружение от исчезновения Шин-О до первой смерти Мудреца. Отдельно хотелось бы увидеть сына Шин-О и реакцию на него Дайкенджи: сложные чувства, от неприязни и ревности до признания ребенка истинным сыном своего отца.
Название: Сто лет одиночества
Автор: Levhart
Бета: Jenius
Фандом: Kyou Kara Maoh!
Жанр: драма
Рейтинг: РG-15
Размер: миди
Пейринг и персонажи: Шиндай, Ильдебранд Бильфельд, Зигберт Вальде, Эрхард Винкотт и другие «отцы-основатели»
Предупреждение: OOC, AU, ОС, смерть персонажей
Дисклаймер: не моё
Статус: в процессе
Разрешение: есть
Примечание: написан по заявке сообщества "Хроники первых Мао"
От автора: огромная благодарность Jenius - самому замечательному критику и потрясающей бете.
НачалоМаленькое авторское предисловие.
Не то, чтобы я уж так сильно переврала заявку, просто толчком для моей Музы послужила именно идея об отношениях Дайкенджи и сына Шин-О, поэтому львиная доля событий связана именно с ним, но я честно старалась не забыть и остальных героев.
У меня очень туго с придумыванием фэнтезийных имён, поэтому я озаботилась только именем одного из главных героев – Ильдебранда («ildebrand» в переводе с датского – «огонь»), в отношении остальных персонажей я просто воспользовалась общей европейской направленностью названий, имён и фамилий. Пожалуйста, не ругайте меня за это сильно. И поскольку настоящих имён Истинного Короля и Великого Мудреца мы не знаем, то пусть уж «Дайкенджи» и «Шин-О» будут использоваться как имена собственные, хорошо?
Возраст. Самая больная тема для меня, ибо с логикой взросления мадзоку я так до конца и не разобралась. Я решила остановиться на идее очень долгой молодости, которая не имеет отношения к психологическому возрасту (в данном случае я исхожу из того, что совершеннолетие у мадзоку в 16 лет, т.е., по идее, взросление личности происходит без задержек, и дело только во внешнем виде). К тому же я подумала, что продолжительность жизни 4000 лет назад должна была быть меньше, поэтому и все жизненные события – свадьба, дети, карьера и прочее – должны происходить в более быстром темпе, чем у героев в нашем времени.
Слава тебе, безысходная боль!
Умер вчера сероглазый король.
Вечер осенний был душен и ал,
Муж мой, вернувшись, спокойно сказал:
«Знаешь, с охоты его принесли,
Тело у старого дуба нашли.
Жаль королеву. Такой молодой!..
За ночь одну она стала седой».
Трубку свою на камине нашёл
И на работу ночную ушёл.
Дочку мою я сейчас разбужу,
В серые глазки её погляжу.
А за окном шелестят тополя:
«Нет на земле твоего короля…»
А.Ахматова – «Сероглазый король», 1910г.
15-й год от основания Шин-Маккоку
Что случается с жизнью, когда из неё исчезает смысл? Самое удивительное и страшное то, что ответ – «ничего». С жизнью вокруг тебя ничего не происходит: день с ночью не меняются местами, реки не поворачивают течение вспять, а самое главное, все – абсолютно все вокруг – продолжают жить, смеяться, любить. Ничего не меняется. Ни-че-го. В это так сложно поверить, так сложно принять то, что мир и вселенная не рухнули, а реальность представляется тебе одному зыбким, дрожащим миражом. Кажется, стоит только коснуться чего-нибудь и оно обязательно рассыпется.
Утро… Первое утро без Шин-О. Дайкенджи смотрел на все окружающие его предметы так, словно видел их в первый раз. Рассвет только занимался, поэтому везде царили серо-голубые сумерки, и было холодно. Холод заползал под одежду и, казалось, охватывал каждую клеточку тела. Дайкенджи вдруг вздрогнул, обхватил себя руками и понял, что совершенно не знает, что теперь делать. Нет, конечно, он поклялся всё довести до конца, но что ему делать именно сейчас? Завтра? Послезавтра? Раньше каждый день был наполнен делами, мелкими заботами, но сейчас он не мог припомнить ни одно из них.
Несколько шагов по внутреннему двору замка… Холодно… Это даже как-то странно – этот холод такой другой, непохожий на тот, что царит в груди, на тот, что ломает сердце, крошит его как песочное печенье. Но он чувствует его, он реагирует – дрожат и чуть немеют губы, кожа протестует, покрываясь пупырышками… Ему казалось, что кроме этой ледяной пустоты в груди он больше ничего и никогда не сможет ощутить. Удивительно, он живой и его телу холодно.
Тихо шелестит вода в питьевом фонтанчике у клумбы; на ободе круглой чаши маленький скол – кажется, это мальчишки Шпицберг однажды чуть не расколотили фонтан, когда взялись за настоящие мечи. Дайкенджи гладит большим пальцем шершавый на разломе мрамор. Да, точно, это сыновья Изабеллы тогда постарались, у них ещё потом были такие милые виноватые лица… О чём он думает? Все эти фонтанчики, розы, замки, люди… Всё это существовало только ради него – ради Шин-О, а теперь его нет, и этот мир – никому ненужный мусор. Так почему же он до сих пор не дрогнул, не пошёл трещинами? Всё! Его больше нет! Так пусть всё летит в тартарары! Пусть рушится и исчезает! У мира больше нет причины существовать! И права на жизнь тоже нет!
Ледяная вода обжигает лицо, и пальцы, которые Дайкенджи прижимает к губам, дрожат. Он часто дышит, словно только что кричал все эти страшные слова. Надо взять себя в руки, так нельзя. О каких глупослтях он только что думал? Они сами выбрали этот путь, никто за это не в ответе. Надо собрать волю и выдержать сегодняшний день – похороны. Надо… но так тяжело. Там, в серой комнате замка – воплотившийся кошмар военных лет, не отпустивший его и после. Мёртвый Шин-О. Все эти пятнадцать лет, что они с нуля строили свой собственный мир, Дайкенджи снился один и тот же сон – как он сжимает в объятиях израненное в битве тело самого дорогого мазоку. Кошмар не хотел уходить, не оставлял, и Дайкенджи раз за разом просыпался в холодном поту. Шин-О тоже просыпался, обнимал его, гладил по волосам и шептал что-то, успокаивая.
А теперь он мёртв, и всё совсем не так, как во сне. На его лице нет маски боли или страха, он был спокоен, когда уходил. Он попросил быть с ним в этот миг, и Дайкенджи остался. Он держал своего короля за руку и ласково смотрел в глаза. Он не клялся, не говорил о любви, у него даже не хватило сил, чтобы сказать, что «всё будет хорошо». Дайкенджи просто смотрел, как глаза Шин-О становятся безжизненными и пустыми, теряя свои свет и тепло, как опускаются уголки губ, стирая последнюю улыбку; он почувствовал, как ослабли и стали безвольными пальцы в его ладонях. Умер… Хотя он предпочёл назвать это по-другому: «покинул тело». Дайкенджи обернулся - душа Шин-О мягким светом переливалась в сосуде на столе, мерцала… Значит, всё прошло как надо.
И в тот момент Дайкенджи дрогнул – самообладание покинуло его: задрожали губы, руки, он всхлипнул. Он целовал лицо своего возлюбленного – нос, закрытые веки, щеки; он обнял Шин-О и заплакал, уткнувшись в его плечо. Он был ещё тёплым, мягким, ещё совсем живым… Да, именно эта мысль отрезвила Дайкенджи: Шин-О уже мёртв, и тепло его тела не обманет Великого Мудреца, как бы он того не хотел. Он отстранился, стёр слёзы. У него есть дела сейчас, он будет горевать потом: разбудить Эрхарда, Зигберта и Руфус. Сказать им всего два слова – «он ушёл». Им можно и нужно сказать правду, они – хранители ключей.
Эрхард хмурился, пытаясь понять причины и следствия, Зигберт растерянно смотрел в пол, казалось, он отказывается понимать происходящее, а Руфус впервые на памяти Дайкенджи повела себя как женщина – она спрятала лицо в ладонях, её плечи сильно вздрагивали. Плакала… Он выдержал тяжёлый разговор наедине с Винкоттом, сказал всё, что было нужно: о том, что так хотел Шин-О, о том, что у них теперь есть долг, которому они обязаны посвятить жизнь. Запнулся где-то на середине и ушёл.
Надо ещё разбудить Изабеллу и Шарля, у него самого сейчас просто не хватит на всё сил. Изабелла ему не поверила; она переступала с ноги на ногу и то и дело одёргивала тонкую и короткую ночную сорочку. Она выжидательно смотрела на него, всё надеясь, что Дайкенджи сейчас улыбнётся, смутится и скажет что-то наподобие «ну, я ему проспорил…». Секунда, другая, и она поняла, что это не розыгрыш и не спор, что слова «Шин-О умер» - правда и что она для чего-то нужна.
- Белла, помоги мне, пожалуйста, - голос сипел и не хотел подчиняться владельцу.
- Да, конечно.
Шарль Крист открыл не сразу, помятый и полуобнажённый он чуть хмуро уставился на Дайкенджи. Наверное, не так давно лёг спать, но первому советнику короля сейчас не до этикета и правил приличия. Два чёртовых слова не хотят слетать с губ, застревают в горле, сил на объяснения всё меньше. Он тяжело вздохнул и всё же сказал, что делает у дверей спальни своего помощника в полтретьего утра. В первые мгновения на лице Шарля всё ещё читалась расслабленная нега, а потом по лицу словно прошла судорога, и он уставился на Дайкенджи так же, как и Изабелла несколькими минутами назад – неверяще.
- Что? – голос Криста взлетел на пару октав.
- Он умер.
Шарль пришёл в себя быстрее, чем леди Шпицберг – кинулся в комнату, не обращая внимания на падающую с бёдер простыню, наспех надел рубашку, натянул брюки и, бросив «я всём займусь», ушёл будить слуг. Дайкенджи мысленно сказал ему «спасибо» и вышел во внутренний двор замка.
Вот теперь он стоит, вцепившись в край фонтанчика, пальцы уже онемели в ледяной воде, а он всё никак не может прийти в себя. Где-то там уже спешат и снуют по коридорам и комнатам служанки, разбуженные Шарлем и Изабеллой, делают… ну что там надо делать в таких случаях? Руфус, наверное, с сыном, а может с Зигбертом – плачет у своего лучшего друга в объятиях. Да не всё ли равно: кто, где и с кем? Разве есть ему теперь до них дело?
-Дайкенджи. Дайкенджи!
-Да? Прости, Изабелла. Ты что-то говорила?
-Дайкенджи, - Изабелла прищурилась, - может на тебя холодной водичкой побрызгать? Или выпить дать? Коньяку, например?
-Зачем? – Дайкенджи устало потёр глаза.
-Затем, что собери свои знаменитые мозги и скажи нам – когда?
-Изабелла, - осуждающе покачал головой Шарль.
-Некогда разводить церемонии, Крист!
-Белла, что «когда»? – тихо спросил Мудрец.
Эрхард положил руку на плечо Изабелле, которая, видимо, собиралась сказать что-то ещё в той же язвительной манере, и мягко спросил:
-Когда нам приносить тебе присягу?
-Что?
Они все сговорились, да? Что они от него хотят? Замок и так похож на растревоженный улей – всё шумит, все куда-то бегут, кричат… Уже полдень, а он всё никак не может понять, почему он не проснётся, почему этот кошмар всё длится и длится…
-Зигберт, врежь ему, пожалуйста, - голос у Руфус хриплый, выплаканный и тихий, но слышно её отчётливо.
-За что? – вопрос скорее на уровне рефлекса, на самом деле Дайкенджи не интересно знать ответ.
-Потому что не время быть размазней! – Руфус вскакивает со своего места и подлетает к нему, нервно сжимая кулаки. – Да, тебе больно и плохо! Мы все это понимаем! Но умер король! Король, ты понимаешь?! Нам нужно объявить приемника!
-А мы не можем решить это позже? – в голосе Дайкенджи отчётливо слышится усталая раздражённость.
-Нет!
-Леди Бильфельд, остыньте! – неожиданно срывается на крик Шарль. Он прикрывает глаза, мгновение восстанавливает дыхание, а потом обращается к Дайкенджи. – Я понимаю, что это звучит кощунственно, но мы не можем допустить, чтобы возникла такая ситуация, когда трон был бы свободен. Вы же и сами это прекрасно понимаете – Шин-Маккоку существует всего пятнадцать лет, любая заминка в вопросах управления может дорого нам обойтись. Вы должны объявить себя Мао, а мы – принести Вам клятву. И мы хотим знать когда.
Кажется, теперь точно надо просыпаться. Не время и не место быть эгоистом. Он не имеет права предаваться своему горю и бросить страну, которую они с Шин-О создали. Он и так позволил себе слишком много – плакать, переложить на других обязанности с похоронами, полдня бродить как призрак по замку. А ещё Великий Мудрец и стратег Его Величества! Сам ведь всегда учил их всех – Шарля, Руфус, Эрхарда – что никогда нельзя расслабляться и поддаваться эмоциям, когда дело касается долга. Что ж, видимо он хороший учитель – ученики напомнили ему его же урок.
Он оказался не готов к тому, что это будет так больно. Сколько бы он не убеждал себя, сколько бы не твердил, что это единственное возможное решение, он всё равно оказался не способен преодолеть смерть Шин-О, даже зная о ней заранее. Лучший стратег и победитель Властелина сразу сдался своему горю. Не помогли предварительно разработанные планы, а холодный рассудок и вовсе его покинул.
Дайкенджи поднялся, выпрямил спину, посмотрел на присутствующих. Под глазами у всех залегли глубокие тени; Кристель нервно кусает губы; всегда аккуратный франт Шарль растрёпан и до сих пор не до конца одет; у Руфус красные от слез глаза; Эрхард нервничает от неизвестности; Зигберт непривычно молчалив, а Изабелла в состоянии лёгкой истерики, которая заставляет её срываться на грубости. Они все ждут его решения, все ждут, что он, наконец, возьмет себя в руки.
Он не может предать Шин-О. Не может сейчас оказаться слабым и допустить ещё какую-нибудь ошибку. Надо быть жёстким и расчётливым? Он будет.
-Погребение по традиции на закате, - Дайкенджи начал застёгивать пуговицы рубашки, - я думаю, сразу после церемонии, около надгробия я приму титул короля, а вы поклянётесь мне в верности. Это будет правильно, я думаю. – Он приводил себя в порядок, с каждым движением становясь всё более собранным и привычно деловым. – Так, Шарль, идите и оденьтесь нормально; Зигберт, Руфус, что там с охраной? Этим уже занялись? – Вальде отрицательно мотнул головой. – Значит, займитесь. Изабелла, ты мне сейчас всё расскажешь: что делать и как. Эдвард, Кристель, отправьте гонца Лоуренсу и остальным союзникам.
Дайкенджи глубоко вздохнул, краем глаза отметив, как разошлись его друзья и соратники. Шин-О ушёл, забрав с собой всё, что было у Великого Мудреца, но всё, что было дорого самому золотоволосому чуду, осталось здесь, а значит, Дайкенджи обязан об этом позаботится.
Стало легче – сердце сделало первый пробный удар, стараясь научится теперь биться по-другому. Окружающая реальность стала чётче и привычнее, в ней появились краски, звуки, люди. У него слишком много дел, чтобы чувствовать боль. Он обещал, что справится.
И он не нарушит ни одно из своих обещаний.
16-год от основания Шин-Маккоку
-Когда же это закончится?
-Когда мы докажем, что воевать с нами бесполезно, - пробормотал Дайкенджи, сосредоточено разглядывая карту, на которой он только что изображал расположение войск противника.
-У них гораздо больше сил, чем у нас, - Шарль потянулся и встал, разминая затёкшие мышцы – они сидели за столом уже три часа, разбирая рапорты и донесения и пытаясь разобраться в диспозициях.
-Зато у нас лучший стратег, - хмыкнул Эрхард.
-Значит так, смотрите, - отозвался тот самый лучший стратег, - на юго-востоке стоит Гратс. Там наша позиция наиболее выгодная – подобраться сложно из-за густого леса и до ближайших людских деревень далеко, да и направили туда всего два полка. Переживать нечего – Питер справится. А вот на юге всё сложнее… Нужно выдвинуть туда две дивизии, не меньше – основной удар придётся именно сюда.
-Кого мы можем отправить? – Зигберт тоже прошёлся по кабинету.
-Твоих сильно потрепали в последнем сражении, вы точно останетесь, - хмыкнул Кристель. – Шарль?
-Нет, - отрезал Дайкенджи, - у Шарля в основном лучники, их лучше оставить здесь, к тому же, в там новобранцы – боевого опыта нет. Значит, из боеспособных у нас остались только люди Эрхарда и…
-И мои ребята, - кивнула Руфус.
-Да, - Дайкенджи явно что-то не нравилось, но он не поднимал глаз от карты, поэтому сказать что именно было крайне сложно.
-Что? Что такое? – она нахмурилась и скрестила руки на груди.
-Руфус… - Дайкенджи глубоко вздохнул и, наконец, посмотрел на неё. – Знаешь, я думаю, тебе лучше остаться.
Несколько мгновений между ними шёл какой-то немой диалог, а потом Бильфельд непривычно мягко улыбнулась и спокойно сказала:
-Не переживай, я пойду. У тебя ведь нет других вариантов – у одних не хватает опыта в командовании, другие восстанавливают силы. Мы не можем позволить себе сейчас проиграть, так?
-Так. – Дайкенджи ещё немного помолчал, а потом опять склонился над картой. – Эрхард, Кристель, Руфус, слушайте внимательно: избегайте открытых стычек, действуйте скрытно и заманивайте вглубь нашей территории – нам надо отрезать их от поддержки продовольствием и лошадьми. Доведите их вот до этого места…
-Войдите, - сказал Дайкенджи, не отрываясь от очередных донесений.
Дверь едва слышно скрипнула, впуская посетителя в королевский кабинет. Дайкенджи ещё несколько секунд вчитывался, ожидая, когда вошедший заговорит, а потом резко вскинул голову. У двери, оперевшись на неё спиной и скрестив на груди руки, стояла Руфус. Она смотрела в пол, нижняя губа чуть подрагивала, выдавая её волнение, да и весь вид был какой-то тревожный. Дайкенджи мысленно дал себе подзатыльник – он совершенно закопался в этих бумагах, а ведь ему непременно нужно проводить Эрхарда с Кристелем и Руфус, сказать какую-нибудь напутственную речь. Неужели он уже опаздывает? Он поднялся и вышел из-за стола.
-Пообещай мне кое-что, - Руфус неожиданно заговорила, прямо посмотрев ему в глаза.
-Что?
-Если со мной что-нибудь случиться, ты позаботишься об Ильдебранде.
Дайкенджи откровенно растерялся; никогда раньше он не видел в глазах Руфус столько отчаяния и решимости одновременно. Видимо, она расценила его молчание как-то по-своему, потому что снова заговорила, но быстро и сбивчиво:
-Я, конечно, понимаю, он – живое доказательство измены, и ты совсем не обязан хорошо к нему относиться. Но он всё же его сын, и он всего лишь шестилетний ребёнок, поэтому…
-Руфус, - перебил Дайкенджи. – Ты вот сейчас что за чушь несёшь? – в её глазах отчётливо читались недоумение и плохо скрываемый страх. – Сын Шин-О, не сын Шин-О… Неужели ты думаешь, что я бы бросил твоего ребёнка на произвол судьбы? – Взгляд Руфус потеплел, а на губах появилась тонкая и печальная, но всё же улыбка. – Но всё это не имеет никакого значения – с тобой ничего не случится. Ты не имеешь права…- он запнулся, не смея произнести вслух окончание фразы.
-Спасибо, Кен.
Дайкенджи только кивнул в ответ.
«Кен»… Сколько уже лет они его так не называют? Когда Шин-О только привёз его в свою армию, ему было неуютно и непривычно. На него смотрели с откровенным интересом, немного со страхом, но определённо как на диковинку. Как будто он стоял на самом видном месте в какой-нибудь лавке. Это было неприятно. Хотелось куда-нибудь спрятаться, чтобы никто не нашёл и не мешал; а вечером к нему подошли Зигберт и Руфус. Они принесли ему чай и хлеб, сели рядом и просто начали говорить. Они спрашивали откуда он, что знает, чем он занимался до сегодняшнего дня. Тугой узел в груди тихонько развязывался, Дайкенджи говорил всё охотнее, увлечённее… И когда они уже расходились по палаткам, Зигберт сказал ему «спокойной ночи, Кен». Почему Вальде именно так сократил его имя, было непонятно, но Дайкенджи это не коробило, особенно когда его стал так называть Шин-О. Ни Зигберт, ни Руфус, а потом и Эрхард с Кристелем и Лоуренс никогда не обращались к нему так панибратски при солдатах (а уж тем более после войны, когда Шин-О стал королём, а сам Мудрец – его советником), только изредка, когда ситуация стирала их звания и положение.
А вот теперь Руфус вдруг вспомнила… Дайкенджи не нашёл сил улыбнуться, он просто коротко кивнул и вышел вслед за ней – напутствовать свою армию.
Когда тяжёлые ворота замка со скрипом закрылись, в сердце Дайкенджи на одно крохотное мгновение закралась паника.
-Шарль! Ну… как так можно?!
Дайкенджи был зол и очень раздражён. Последние четыре дня он спал не больше трёх часов в сутки, разбираясь с донесениями, картами и другими делами. Изабелла то и дело подбадривала его своими особыми настоями, но толку было мало – Дайкенджи периодически срывался из-за каких-нибудь мелочей. В данный момент ему не угодил Крист, ворвавшийся без стука в кабинет.
-Руфус…
-Шарль! Изъясняйтесь нормально! Что Руфус? Новое донесение от неё?
-Нет… от Кристеля.
-Духи земли! Да говорите же уже!
-Она… погибла.
С лица Дайкенджи медленно сошло раздражение, а потом он как-то неожиданно побледнел и одними губами переспросил:
-Что?
-У них всё складывалось неудачно, - Шарль заговорил быстро, словно боялся что-то упустить. – Они были сильно измотаны, и Руфус предложила ночью пробраться в лагерь людей и устроить какую-нибудь диверсию, чтобы дать утром возможность остальной части наших войск уйти на безопасное расстояние, продвигаясь к каньону, как Вы и приказали. Эрхард согласился, и она с тридцатью солдатами отправилась туда. Задумка удалась – они подожгли палатки, испортили запасы еды, разогнали лошадей… Но вернулось их только семеро. Руфус была ещё жива, когда её принесли в наш лагерь, но она истратила слишком много мареку… Спасти ее не удалось.
Крист умолк, жадно глотая воздух. На несколько секунд Дайкенджи ослеп и оглох, а потом тишину его оцепенения нарушил всхлип Изабеллы и звон разбитого фарфора. Он медленно повернул голову и увидел, как Белла зажимает рот ладонью, а по её щекам катятся слёзы. Зигберт схватился одной рукой за край стола, безумно глядя на разбитую чашку, осколки которой лежали на полу. Он отмечал эти детали как-то отстранённо и машинально, до конца не понимая смысл услышанного.
Руфус… Руфус, которая всего две недели назад взяла с него обещание позаботиться о её сыне. Руфус, которая год назад смогла взять себя в руки, когда умер Шин-О. Руфус, которая выдержала вместе с ними годы этой страшной и ужасной войны с Властелином, а потом помогала начать всё заново, оставшись генералом их новой страны. Руфус… Живой, неунывающий огонёк. Женщина, наступившая на свои гордость и счастье ради Шин-О.
Мертва.
Изабелла всхлипнула ещё раз, уже отчётливее и горестнее, а потом опустилась в кресло и заплакала, не сдерживаясь. Дрожали хрупкие плечи, губы припухли, щёки окрасил нездоровый румянец. Зигберт сделал пару резких шагов, а потом вдруг схватился рукой за горло, словно ему стало не хватать воздуха. Его взгляд всё ещё был слегка безумным, губы побелели, превратившись в тонкую бледную линию.
-За что? Духи земли, за что? – прохрипел он и порывисто вышел из кабинета.
Остаток дня прошёл как в тумане. Дайкенджи оставил Изабеллу в покое, даже не сделав попытки успокоить. Ей надо было выплакаться вволю, в конце концов, Руфус была её единственной подругой. Зигберта он тоже не стал искать днём, пусть они все отходят. Сам он пытался работать не прерываясь, чтобы не думать… но не мог. Он всё вспоминал и вспоминал тонкую и сильную фигуру своего генерала, их последний разговор. Ему вспомнилась та секундная паника, которая закралась к нему, когда она уехала. Она чувствовала, что не вернётся. Чувствовала как мать.
Дайкенджи остановился в полутёмном коридоре, оперевшись рукой о стену. Он слишком устал, он просто физически не выдержит такого напряжения.
Руфус. Мать сына Шин-О.
Эта измена… Когда Дайкенджи узнал о том, что Руфус ждёт ребёнка, он едва не разрушил замок. Ему просто чудом удалось подавить всплеск марёку. Где-то на краю сознания мелькнула мысль, что она когда-то сама ушла с его дороги. Тогда, во время войны, они с Шин-О были вместе. Точнее, все знали, что Руфус была влюблена в генерала как кошка, а он всего лишь коротал с ней ночи. Она тоже это знала, но не протестовала, не устраивала сцен и не просила большего. А потом появился Дайкенджи, и Шин-О влюбился. Влюбился отчаянно, безумно и не безответно.
Чего стоило ей просто уйти? Без сцен ревности, без разборок с самим Дайкенджи, более того, сохранив с последним вполне дружеские отношения. Сколько было невидных никому истерик? Сколько мужества понадобилось ей? Неужели сам он слабее?
Шин-О оправдывался, говорил что-то о том, что он был пьян, что это всё – нелепая случайность, что он не переживёт, если Дайкенджи его не простит и уйдёт. Разве Дайкенджи мог не простить? Он простил бы Шин-О всё. Уйти? Никогда. У него не было в жизни больше никого и ничего, кроме Шин-О. И Руфус… Он не имел права не простить её. Она ведь тоже любила своего короля; любила всё так же отчаянно и безумно, как и тогда. И Дайкенджи сделал всё, что мог: он не просил её уехать из замка, не требовал избавиться от ребёнка, заставил себя не менять к ней отношение. Сначала это давалось ему с трудом, но потом стало легче. Он смог побороть себя.
Дайкенджи очнулся от воспоминаний, словно разбуженный чуть испуганным девичьим голосом. Он поднял глаза от пола и… увидел Ильдебранда. Мальчик стоял в нескольких шагах от него и смотрел прямо в глаза. Какие у малыша глаза… Глубокие, бирюзовые, озаряющие всё лицо. Как у Шин-О.
-Ох, Ваше Величество, - молодая служанка чуть замешкалась и растерялась.
Да, была одна вещь, которую Дайкенджи сделать так и не смог – он не мог видеть этого ребёнка. «Живое доказательство измены» - так, кажется, сказала сама Руфус? Было просто не вспоминать этот эпизод, было возможно не злиться на Руфус, но мальчик… Мальчик был неоспоримым доказательством того, что однажды губы, руки, стоны и нежность Шин-О принадлежали кому-то другому. И Дайкенджи не мог не злиться и не ревновать. Руфус всегда старалась сделать так, чтобы малыш не попадался ему на глаза, не желая нагнетать ситуацию, и все служанки и няни тоже знали это неписаное правило.
-Ваше Величество, простите… Ильдебранд, идём, пора спать.
-Ваше Величество… - старательно произнёс мальчик, робко улыбнувшись. – А… мама скоро приедет?
Дайкенджи смотрел в детские, наивные и совершенно чистые глаза, они затягивали его, и он сам не мог понять, почему не может отвести взгляда. Он спрашивал про маму. Но ведь он не поймёт. Или поймёт, но есть ли у Дайкенджи право сказать это? Может ли он произнести одно страшное слово, которое перечеркнёт эти глаза слезами?
-Нет… - голос опять предавал его - хрипел и был тих, - мама уехала очень надолго.
Улыбка исчезла с лица Ильдебранда, и он опустил глаза в пол.
-Но она бы очень расстроилась, если бы узнала, что ты не слушаешься няню. Иди спать.
Ильдебранд согласно кивнул и ушёл за своей няней, которая поспешно схватила его за руку. Дайкенджи оттолкнулся рукой от стены и медленно пошёл по коридору к спальне Зигберта, куда первоначально и направлялся. Шесть лет он не хотел даже издалека посмотреть на Ильдебранда и надеялся, что не увидит его до конца своей жизни. Но у судьбы, как всегда, были другие планы. Теперь у него нет выбора.
Дверь в спальню Вальде была не заперта, а сам Зигберт сидел на полу, прислонившись спиной к кровати. Глаза казались стеклянными, а от того безумными и странно неживыми. Дайкенджи со вздохом пересчитал пустые бутылки из-под вина и тихо позвал:
-Зигберт.
Тот не отвечал, продолжая всё также безумно смотреть куда-то сквозь Дайкенджи.
-Зигберт, нам надо поговорить.
Ответа снова не последовало. И вдруг напряжение последних дней, а особенно сегодняшнего, закипело в Дайкенджи. Он взял с тумбы графин с водой и с каким-то удовольствием выплеснул воду на лицо Зигберта. Вальде рефлекторно дёрнулся, и в его взгляде наконец-то появилось хоть какое-то выражение.
-Прекрати! – Дайкенджи схватил его ворот рубашки и подтянул вверх. Откуда только силы взялись? – Прекрати вести себя как тряпка! Мне нужно, чтобы ты завтра выехал к ним, возьмёшь из своих тех, кто может сражаться, и примешь командование над дивизией Руфус. Завтра же, ты понял?! Не время быть размазнёй! Она погибла не для того, чтобы мы проиграли эту войну.
Зигберт прикрыл глаза на несколько секунд, а потом согласно кивнул, аккуратно отцепляя от себя руки Дайкенджи.
Утро следующего дня было полно позвякиванием оружия, тихим ржанием коней и переругиванием собирающихся в путь солдат. Слегка потрепанный, но вполне бодрый Зигберт уверенно отдавал приказания.
-Ну как ты? – тихо спросил Дайкенджи, подозвав Вальде к себе.
-Больше не пью. Вообще, - серьёзно ответил тот. Дайкенджи недоумённо посмотрел на него, и он пояснил. – Понимаешь, мне вчера на пьяную голову привиделось, что ты пришёл ко мне в спальню и накричал.
Несколько мгновений Зигберт ещё сохранял невозмутимое выражение лица, а потом не выдержал и улыбнулся. Улыбка была слабой и бледной, но очень искренней, живой. Дайкенджи тихо рассмеялся и похлопал Зигберта по плечу. От этой незамысловатой шутки им обоим стало легче, хоть ненамного.
25-й год от основания Шин-Маккоку
-Леди Шпицберг, Вы великолепны.
-Спасибо, Ваше Величество, - Изабелла улыбнулась и расслабленно откинулась на спинку кресла.
-Всё-таки моё решение сделать Вас послом Шин-Маккоку было одним из самых мудрых за последние десять лет.
-Ваше Величество, - Изабелла чуть насмешливо и укоризненно покачала головой.
-Я совершенно искренен в моей похвале. Во-первых, Вы из тех женщин, которым вообще отказать трудно, - Шарль Крист сдавленно хмыкнул, но тут же спрятал глаза, сделав вид, что его заинтересовал пейзаж за окном, - а во-вторых, учитывая, сколько жизней Вы спасли, пока были главой госпиталя во время войны с Властелином, Вам половина правителей людей просто должны. Но этот торговый контракт с Кабалькадой… Даже не ожидал, что они согласятся на две трети наших условий.
-Им это тоже выгодно, Ваше Величество, - Изабелла пожала плечами. – Кстати, мне очень помог Джеймс – талантливый мальчик, хватает всё на лету. Может, возьмёте его себе, Ваше Величество? Жалко будет, если он так и останется редким помощником при дипломатических миссиях.
-Что за молодой человек?
-Джеймс Гиленхолл.
-После Вашей протекции я обязательно присмотрюсь к его кандидатуре. Мне всё равно уже давно нужен секретарь, а там посмотрим, чего он стоит. Да что ж так шумно? – Дайкенджи поморщился и подошёл к окну.
Лето было в самом разгаре, поэтому высокие окна королевского кабинета не закрывали – было очень душно. Обычно Дайкенджи не обращал внимания на шум во внутреннем дворе, но сейчас его это отчего-то раздражало. Он собирался уже окрикнуть нарушителей своего рабочего настроения, но замер – внизу, почти под самыми окнами, фехтовали Зигберт и Ильдебранд.
-Отлично, Ильд! Только удар увереннее! И сильнее! – Зигберт выдержал ещё пару не очень умелых ударов и выбил меч из рук подростка.
Запыхавшийся, но чрезвычайно довольный Ильд счастливо улыбался. Зигберт похлопал его по плечу, растрепал промокшие золотые волосы и, улыбаясь в ответ, начал давать советы.
Дайкенджи как зачарованный смотрел на эту картину, не в силах отвести взгляд от счастливого лица Вальде. Почему? Почему Зигберт так относится к мальчику? Как к сыну. Ведь для него Ильдебранд символ того, что Руфус любила другого. Почему же он не ревнует? Почему он возится с ним, тренирует, любит?.. Почему для Дайкенджи этот мальчик – долг, а для него – радость? Неужели он совсем не ревнует? Неужели ему просто достаточно, что этот ребёнок – сын его любимой женщины?
Дайкенджи вдруг вспомнил, как двенадцать лет назад он впервые увидел, как Шин-О играет с сыном. Он подкидывал и кружил мальчика, Ильдебранд заливисто хохотал, хватаясь ручками за мех плаща, а на лице Шин-О было написано такое непередаваемое счастье, что Дайкенджи замер. Он никогда раньше не видел своего короля таким – Шин-О словно светился. Он никогда не был таким солнечным рядом со своим мудрецом. Счастливым – да, но не таким…
Шин-О ещё раз покрутил малыша, а потом увидел Дайкенджи. Он остановился, прижимая мальчика к себе, едва заметно вздохнул, и в его взгляде опять появилось виноватое выражение. Он погладил сына по спине и спустил с рук, отдавая няне. А Дайкенджи всё никак не мог понять, почему он не сдвинулся с места, не ушёл, пока его не заметили. Шин-О всегда чувствовал себя виноватым, когда уходил к ребёнку, он тщательно сдерживал себя, стараясь случайно не заговорить об Ильдебранде, но он… любил мальчика. И скрыть эту любовь был не в силах. И вот тогда, увидев широкую ладонь Шин-О, придерживающую сына, Дайкенджи понял – он ревнует. Ревнует своего короля к этому маленькому, беззащитному существу, которое хохочет и жмётся к отцу, которое приносит ему счастье этим смехом. Шин-О больше не принадлежал только ему, и Дайкенджи не мог противостоять этой любви. Не мог и не имел права. В руках Шин-О был маленький, абсолютно бесценный человечек, с важностью которого Дайкенджи никогда не сравнится. Отныне и навсегда у его короля был ещё один смысл жизни.
-Через месяц у него день рождения.
Дайкенджи вздрогнул, вырванный из воспоминаний голосом Изабеллы. Белла стояла рядом (он даже не заметил, как она подошла) и тепло улыбалась, глядя на Ильдебранда. Девять лет назад она взяла почти всю заботу о мальчике на себя, да в принципе, больше этого сделать было и некому. Дайкенджи, хоть и помнил об обещании и не собирался от него отказываться, не мог быть ему отцом. И не хотел. Он интересовался здоровьем, оплачивал учителей, изредка о чём-то спрашивал, но старался не видеться с ним часто. Но Шин-О, наверное, скучает по мальчишке, хочет его увидеть…
-Да, я помню. Шарль, у нас есть встречи на вторую половину дня?
-Нет, Ваше Величество.
-Хорошо, - задумчиво проговорил Дайкенджи и тихо повторил: - Хорошо.
В сумерках дворец Истинного Короля казался слегка зловещим из-за окутывающей его тишины. Дайкенджи думал о том, что надо бы как-нибудь исправить это, но ни одна из приходящих в голову идей ему пока не нравилась. Хотя, где-то в глубине души он и не хотел, чтобы здесь появлялся ещё кто-то кроме него, по крайней мере, пока. Величественно здание, построенное на месте захоронения первого Мао Шин-Маккоку, было не просто памятником Шин-О, это была надёжная защита для души Истинного Короля. Сколько знаний, сил и бессонных ночей они с Эрхардом вложили во дворец, Дайкенджи предпочитал не вспоминать, тем более что результат того определённо стоил. Душа Шин-О была защищена на несколько тысяч лет, а у самого Великого Мудреца была возможность вновь поговорить с ним. Сначала это было странно и невыносимо больно – видеть его, слышать голос и осознавать, что он всё равно мёртв, но и не приходить сюда Дайкенджи уже не мог. Он понимал, что мучает их обоих, старался приезжать реже, но полностью запретить себе являться сюда не находил сил.
-Дворец Истинного Короля? – Ильдебранд натянул поводья, останавливая лошадь, и вопросительно посмотрел на Дайкенджи. – Но ведь… сюда запрещено заходить…
-Я запретил, я и разрешаю, - откликнулся Дайкенджи, спешиваясь. – Не переживай, всё хорошо.
Ильдебранд послушно проследовал за ним до центральной залы, кусая от волнения нижнюю губу. Дайкенджи положил ладонь на ручку двери и на секунду задумался, а потом решительно распахнул дверь, пропуская мальчика.
-Я…
-Я же говорил – всё хорошо. Если хочешь ему что-то сказать, скажи. Он услышит.
-Да, - Ильдебранд кивнул и вошёл.
Эрхард сидел на бортике фонтана во внутреннем дворе и задумчиво смотрел на мерцающую воду. Решение Дайкенджи было столь поспешным и неожиданным, что он даже ничего толком и не возразил, хотя чувствовал, что привести сюда Ильда – не самая лучшая идея. Что-то не давало ему покоя, и почему-то это «что-то» чётко ассоциировалось с Изабеллой Шпицберг. Его раздумья нарушил сам Великий Мудрец, появившийся из-под сводов дворца. Дайкенджи сел рядом с Эрхардом и устало потёр подушечками пальцев веки.
-Ты думаешь, это правильно? – тихо спросил Эрхард.
-Нет, я думаю, это неправильно, - спокойно ответил тот. – Но, так или иначе, я уже это сделал.
-Ты сам говорил: «мёртвые должны оставаться мёртвыми».
-Должны.
-И тем не менее, ты его сюда привёз.
-Я думаю, у Ильдебранда есть право прийти сюда. И поговорить, даже если это будет монолог.
Несколько секунд они молчали, а потом Эрхард вдруг понял, к чему взывала его интуиция.
-Знаешь, - осторожно начал он, - Ильд очень хороший мальчик. Он талантливый, умный и… его слушают. Он даже не уговаривает всю нашу дворцовую малышню, они просто сами за ним идут.
-Это хорошо, - бесцветно отозвался Дайкенджи. – Хорошие лидерские качества ещё никому не мешали.
-Дайкенджи… он не виноват.
Маска отстранённого спокойствия сползла с лица Великого Мудреца, уступая место какой-то смеси боли и усталости.
-Эрхард, я его ни в чём и не виню.
-Кен, послушай, - Дайкенджи отчётливо вздрогнул от этого обращения, - что бы ни было, он его сын. Подумай, у тебя есть то, что связывает тебя с Шин-О гораздо больше и сильнее, чем вся эта страна, твоё обещание или ваш общий долг. Сейчас, в этой жизни, у тебя есть его ребёнок, это часть его самого. Попытайся…
-Эрхард, - перебил Дайкенджи, глядя куда-то в землю.
-Прости, - Винкотт тяжело вздохнул и снова посмотрел в глубь холодной воды фонтана. – Это, конечно, не моё дело, но… Мы же не просто король и его советник. Мы друзья, и я бы не хотел, чтобы ты страдал.
В такие моменты Дайкенджи терял контроль над собственным лицом и голосом. Как он ни старался, ему не удавалось скрыться под одной из своих разнообразных холодно-вежливых масок. Казалось, кожа протестует, просит воздуха, просит эмоций и жизни, и ей не важно, что это так больно. Дайкенджи судорожно вздохнул, воздух словно оцарапал горло, прокрался к сердцу и заставил то забиться сильнее, отчаяннее, горестнее. Разбираться во всём этом… было слишком больно. Он всё ещё не мог избавиться от этой ревности, не мог забыть то счастье Шин-О, которое дал ему не Дайкенджи, но глаза... Глаза мальчишки имели над ним какую-то неземную власть, он не мог противопоставить этому лазурному взгляду ничего – ни ревность, ни злость, ни боль. И он запутался.
Ильдебранд кашлянул, вырывая их обоих из плена мыслей. Эрхард мягко улыбнулся, подбадривающее кивнул.
-Подождите меня здесь, - Дайкенджи тряхнул головой, закрывая мысленный диалог с самим собой, и направился в зал.
Он аккуратно закрыл за собой дверь и оглядел вытянутую комнату, которую неровным светом озаряла луна, преломившая своё сияние через витраж. Секунду комната была пуста, а потом под тем самым витражом появился он. Он улыбался чуть грустно, но светло, и смотрел, немного прищурившись. В такие моменты сердце Дайкенджи билось то медленно, то слишком быстро, ему стоило больших усилий заставить голос не дрожать и не срываться; а вот Шин-О всегда говорил тихо и спокойно, только в глазах каждый раз мелькали боль и грусть.
-Спасибо, - сказал Шин-О.
-Я подумал, ты хочешь его увидеть.
-Ты как всегда оказался прав.
-Ты не появлялся перед ним?
-Нет. Я просто его послушал.
-Правильно, я думаю, не стоит обременять его этим.
-Ты заботишься о нём.
-Я обещал.
-Конечно… Ты обещал.
-Как ты?
-Всё так же, - он снова улыбнулся. – Не предпринимаю никаких попыток использовать марёку, как и ты и говорил.
-В этом нет необходимости. Тебе ещё придётся это делать, так что незачем тратить твой самоконтроль на мелочи. Любое…
-…использование мной силы даёт Властелину возможность захватить мою душу. Я помню.
-Я просто боюсь за тебя.
-Не улыбайся так печально.
-Мне пора, - Дайкенджи отвернулся и снова открыл дверь.
-Ты не хочешь знать, что он говорил мне? – неожиданно спросил Шин-О.
-Не думаю, что мне это будет интересно, - ответил он, не поворачиваясь.
-Как знаешь, мой Мудрец.
Они выходили из замка молча, тишину занимающейся ночи нарушало только фырканье лошадей, да тихий разговор оставленной у ворот охраны.
-Спасибо, - тихо произнёс Ильдебранд.
-Не за что, - Дайкенджи на мгновение задержался, прежде чем оседлать лошадь. Он коротко взглянул на мальчика. – Он твой отец.
Эрхард смотрел на чуть покачивающуюся в седле фигуру Дайкенджи и мысленно ругал себя за тот разговор у фонтана. Наверно, Изабелла, которая ещё вчера говорила с ним о Дайкенджи, всё же не ошибалась, когда говорила, что если бы Великий Мудрец подпустил бы к себе Ильда, им обоим было бы легче. Дайкенджи всё же не мог забыть и простить измену, не мог понять, что сейчас это всё уже неважно. А Ильд… Ильд так похож на них обоих, – Шин-О и Руфус – он такой открытый и весёлый, добрый, чуткий. Дайкенджи мог бы полюбить его, если бы хоть ненадолго увидел в нём не напоминание о неверности, а подарок судьбы – частичку того, кого так любил.
Название: Сто лет одиночества
Автор: Levhart
Бета: Jenius
Фандом: Kyou Kara Maoh!
Жанр: драма
Рейтинг: РG-15
Размер: миди
Пейринг и персонажи: Шиндай, Ильдебранд Бильфельд, Зигберт Вальде, Эрхард Винкотт и другие «отцы-основатели»
Предупреждение: OOC, AU, ОС, смерть персонажей
Дисклаймер: не моё
Статус: в процессе
Разрешение: есть
Примечание: написан по заявке сообщества "Хроники первых Мао"
От автора: огромная благодарность Jenius - самому замечательному критику и потрясающей бете.
НачалоМаленькое авторское предисловие.
Не то, чтобы я уж так сильно переврала заявку, просто толчком для моей Музы послужила именно идея об отношениях Дайкенджи и сына Шин-О, поэтому львиная доля событий связана именно с ним, но я честно старалась не забыть и остальных героев.
У меня очень туго с придумыванием фэнтезийных имён, поэтому я озаботилась только именем одного из главных героев – Ильдебранда («ildebrand» в переводе с датского – «огонь»), в отношении остальных персонажей я просто воспользовалась общей европейской направленностью названий, имён и фамилий. Пожалуйста, не ругайте меня за это сильно. И поскольку настоящих имён Истинного Короля и Великого Мудреца мы не знаем, то пусть уж «Дайкенджи» и «Шин-О» будут использоваться как имена собственные, хорошо?
Возраст. Самая больная тема для меня, ибо с логикой взросления мадзоку я так до конца и не разобралась. Я решила остановиться на идее очень долгой молодости, которая не имеет отношения к психологическому возрасту (в данном случае я исхожу из того, что совершеннолетие у мадзоку в 16 лет, т.е., по идее, взросление личности происходит без задержек, и дело только во внешнем виде). К тому же я подумала, что продолжительность жизни 4000 лет назад должна была быть меньше, поэтому и все жизненные события – свадьба, дети, карьера и прочее – должны происходить в более быстром темпе, чем у героев в нашем времени.
Слава тебе, безысходная боль!
Умер вчера сероглазый король.
Вечер осенний был душен и ал,
Муж мой, вернувшись, спокойно сказал:
«Знаешь, с охоты его принесли,
Тело у старого дуба нашли.
Жаль королеву. Такой молодой!..
За ночь одну она стала седой».
Трубку свою на камине нашёл
И на работу ночную ушёл.
Дочку мою я сейчас разбужу,
В серые глазки её погляжу.
А за окном шелестят тополя:
«Нет на земле твоего короля…»
А.Ахматова – «Сероглазый король», 1910г.
15-й год от основания Шин-Маккоку
Что случается с жизнью, когда из неё исчезает смысл? Самое удивительное и страшное то, что ответ – «ничего». С жизнью вокруг тебя ничего не происходит: день с ночью не меняются местами, реки не поворачивают течение вспять, а самое главное, все – абсолютно все вокруг – продолжают жить, смеяться, любить. Ничего не меняется. Ни-че-го. В это так сложно поверить, так сложно принять то, что мир и вселенная не рухнули, а реальность представляется тебе одному зыбким, дрожащим миражом. Кажется, стоит только коснуться чего-нибудь и оно обязательно рассыпется.
Утро… Первое утро без Шин-О. Дайкенджи смотрел на все окружающие его предметы так, словно видел их в первый раз. Рассвет только занимался, поэтому везде царили серо-голубые сумерки, и было холодно. Холод заползал под одежду и, казалось, охватывал каждую клеточку тела. Дайкенджи вдруг вздрогнул, обхватил себя руками и понял, что совершенно не знает, что теперь делать. Нет, конечно, он поклялся всё довести до конца, но что ему делать именно сейчас? Завтра? Послезавтра? Раньше каждый день был наполнен делами, мелкими заботами, но сейчас он не мог припомнить ни одно из них.
Несколько шагов по внутреннему двору замка… Холодно… Это даже как-то странно – этот холод такой другой, непохожий на тот, что царит в груди, на тот, что ломает сердце, крошит его как песочное печенье. Но он чувствует его, он реагирует – дрожат и чуть немеют губы, кожа протестует, покрываясь пупырышками… Ему казалось, что кроме этой ледяной пустоты в груди он больше ничего и никогда не сможет ощутить. Удивительно, он живой и его телу холодно.
Тихо шелестит вода в питьевом фонтанчике у клумбы; на ободе круглой чаши маленький скол – кажется, это мальчишки Шпицберг однажды чуть не расколотили фонтан, когда взялись за настоящие мечи. Дайкенджи гладит большим пальцем шершавый на разломе мрамор. Да, точно, это сыновья Изабеллы тогда постарались, у них ещё потом были такие милые виноватые лица… О чём он думает? Все эти фонтанчики, розы, замки, люди… Всё это существовало только ради него – ради Шин-О, а теперь его нет, и этот мир – никому ненужный мусор. Так почему же он до сих пор не дрогнул, не пошёл трещинами? Всё! Его больше нет! Так пусть всё летит в тартарары! Пусть рушится и исчезает! У мира больше нет причины существовать! И права на жизнь тоже нет!
Ледяная вода обжигает лицо, и пальцы, которые Дайкенджи прижимает к губам, дрожат. Он часто дышит, словно только что кричал все эти страшные слова. Надо взять себя в руки, так нельзя. О каких глупослтях он только что думал? Они сами выбрали этот путь, никто за это не в ответе. Надо собрать волю и выдержать сегодняшний день – похороны. Надо… но так тяжело. Там, в серой комнате замка – воплотившийся кошмар военных лет, не отпустивший его и после. Мёртвый Шин-О. Все эти пятнадцать лет, что они с нуля строили свой собственный мир, Дайкенджи снился один и тот же сон – как он сжимает в объятиях израненное в битве тело самого дорогого мазоку. Кошмар не хотел уходить, не оставлял, и Дайкенджи раз за разом просыпался в холодном поту. Шин-О тоже просыпался, обнимал его, гладил по волосам и шептал что-то, успокаивая.
А теперь он мёртв, и всё совсем не так, как во сне. На его лице нет маски боли или страха, он был спокоен, когда уходил. Он попросил быть с ним в этот миг, и Дайкенджи остался. Он держал своего короля за руку и ласково смотрел в глаза. Он не клялся, не говорил о любви, у него даже не хватило сил, чтобы сказать, что «всё будет хорошо». Дайкенджи просто смотрел, как глаза Шин-О становятся безжизненными и пустыми, теряя свои свет и тепло, как опускаются уголки губ, стирая последнюю улыбку; он почувствовал, как ослабли и стали безвольными пальцы в его ладонях. Умер… Хотя он предпочёл назвать это по-другому: «покинул тело». Дайкенджи обернулся - душа Шин-О мягким светом переливалась в сосуде на столе, мерцала… Значит, всё прошло как надо.
И в тот момент Дайкенджи дрогнул – самообладание покинуло его: задрожали губы, руки, он всхлипнул. Он целовал лицо своего возлюбленного – нос, закрытые веки, щеки; он обнял Шин-О и заплакал, уткнувшись в его плечо. Он был ещё тёплым, мягким, ещё совсем живым… Да, именно эта мысль отрезвила Дайкенджи: Шин-О уже мёртв, и тепло его тела не обманет Великого Мудреца, как бы он того не хотел. Он отстранился, стёр слёзы. У него есть дела сейчас, он будет горевать потом: разбудить Эрхарда, Зигберта и Руфус. Сказать им всего два слова – «он ушёл». Им можно и нужно сказать правду, они – хранители ключей.
Эрхард хмурился, пытаясь понять причины и следствия, Зигберт растерянно смотрел в пол, казалось, он отказывается понимать происходящее, а Руфус впервые на памяти Дайкенджи повела себя как женщина – она спрятала лицо в ладонях, её плечи сильно вздрагивали. Плакала… Он выдержал тяжёлый разговор наедине с Винкоттом, сказал всё, что было нужно: о том, что так хотел Шин-О, о том, что у них теперь есть долг, которому они обязаны посвятить жизнь. Запнулся где-то на середине и ушёл.
Надо ещё разбудить Изабеллу и Шарля, у него самого сейчас просто не хватит на всё сил. Изабелла ему не поверила; она переступала с ноги на ногу и то и дело одёргивала тонкую и короткую ночную сорочку. Она выжидательно смотрела на него, всё надеясь, что Дайкенджи сейчас улыбнётся, смутится и скажет что-то наподобие «ну, я ему проспорил…». Секунда, другая, и она поняла, что это не розыгрыш и не спор, что слова «Шин-О умер» - правда и что она для чего-то нужна.
- Белла, помоги мне, пожалуйста, - голос сипел и не хотел подчиняться владельцу.
- Да, конечно.
Шарль Крист открыл не сразу, помятый и полуобнажённый он чуть хмуро уставился на Дайкенджи. Наверное, не так давно лёг спать, но первому советнику короля сейчас не до этикета и правил приличия. Два чёртовых слова не хотят слетать с губ, застревают в горле, сил на объяснения всё меньше. Он тяжело вздохнул и всё же сказал, что делает у дверей спальни своего помощника в полтретьего утра. В первые мгновения на лице Шарля всё ещё читалась расслабленная нега, а потом по лицу словно прошла судорога, и он уставился на Дайкенджи так же, как и Изабелла несколькими минутами назад – неверяще.
- Что? – голос Криста взлетел на пару октав.
- Он умер.
Шарль пришёл в себя быстрее, чем леди Шпицберг – кинулся в комнату, не обращая внимания на падающую с бёдер простыню, наспех надел рубашку, натянул брюки и, бросив «я всём займусь», ушёл будить слуг. Дайкенджи мысленно сказал ему «спасибо» и вышел во внутренний двор замка.
Вот теперь он стоит, вцепившись в край фонтанчика, пальцы уже онемели в ледяной воде, а он всё никак не может прийти в себя. Где-то там уже спешат и снуют по коридорам и комнатам служанки, разбуженные Шарлем и Изабеллой, делают… ну что там надо делать в таких случаях? Руфус, наверное, с сыном, а может с Зигбертом – плачет у своего лучшего друга в объятиях. Да не всё ли равно: кто, где и с кем? Разве есть ему теперь до них дело?
-Дайкенджи. Дайкенджи!
-Да? Прости, Изабелла. Ты что-то говорила?
-Дайкенджи, - Изабелла прищурилась, - может на тебя холодной водичкой побрызгать? Или выпить дать? Коньяку, например?
-Зачем? – Дайкенджи устало потёр глаза.
-Затем, что собери свои знаменитые мозги и скажи нам – когда?
-Изабелла, - осуждающе покачал головой Шарль.
-Некогда разводить церемонии, Крист!
-Белла, что «когда»? – тихо спросил Мудрец.
Эрхард положил руку на плечо Изабелле, которая, видимо, собиралась сказать что-то ещё в той же язвительной манере, и мягко спросил:
-Когда нам приносить тебе присягу?
-Что?
Они все сговорились, да? Что они от него хотят? Замок и так похож на растревоженный улей – всё шумит, все куда-то бегут, кричат… Уже полдень, а он всё никак не может понять, почему он не проснётся, почему этот кошмар всё длится и длится…
-Зигберт, врежь ему, пожалуйста, - голос у Руфус хриплый, выплаканный и тихий, но слышно её отчётливо.
-За что? – вопрос скорее на уровне рефлекса, на самом деле Дайкенджи не интересно знать ответ.
-Потому что не время быть размазней! – Руфус вскакивает со своего места и подлетает к нему, нервно сжимая кулаки. – Да, тебе больно и плохо! Мы все это понимаем! Но умер король! Король, ты понимаешь?! Нам нужно объявить приемника!
-А мы не можем решить это позже? – в голосе Дайкенджи отчётливо слышится усталая раздражённость.
-Нет!
-Леди Бильфельд, остыньте! – неожиданно срывается на крик Шарль. Он прикрывает глаза, мгновение восстанавливает дыхание, а потом обращается к Дайкенджи. – Я понимаю, что это звучит кощунственно, но мы не можем допустить, чтобы возникла такая ситуация, когда трон был бы свободен. Вы же и сами это прекрасно понимаете – Шин-Маккоку существует всего пятнадцать лет, любая заминка в вопросах управления может дорого нам обойтись. Вы должны объявить себя Мао, а мы – принести Вам клятву. И мы хотим знать когда.
Кажется, теперь точно надо просыпаться. Не время и не место быть эгоистом. Он не имеет права предаваться своему горю и бросить страну, которую они с Шин-О создали. Он и так позволил себе слишком много – плакать, переложить на других обязанности с похоронами, полдня бродить как призрак по замку. А ещё Великий Мудрец и стратег Его Величества! Сам ведь всегда учил их всех – Шарля, Руфус, Эрхарда – что никогда нельзя расслабляться и поддаваться эмоциям, когда дело касается долга. Что ж, видимо он хороший учитель – ученики напомнили ему его же урок.
Он оказался не готов к тому, что это будет так больно. Сколько бы он не убеждал себя, сколько бы не твердил, что это единственное возможное решение, он всё равно оказался не способен преодолеть смерть Шин-О, даже зная о ней заранее. Лучший стратег и победитель Властелина сразу сдался своему горю. Не помогли предварительно разработанные планы, а холодный рассудок и вовсе его покинул.
Дайкенджи поднялся, выпрямил спину, посмотрел на присутствующих. Под глазами у всех залегли глубокие тени; Кристель нервно кусает губы; всегда аккуратный франт Шарль растрёпан и до сих пор не до конца одет; у Руфус красные от слез глаза; Эрхард нервничает от неизвестности; Зигберт непривычно молчалив, а Изабелла в состоянии лёгкой истерики, которая заставляет её срываться на грубости. Они все ждут его решения, все ждут, что он, наконец, возьмет себя в руки.
Он не может предать Шин-О. Не может сейчас оказаться слабым и допустить ещё какую-нибудь ошибку. Надо быть жёстким и расчётливым? Он будет.
-Погребение по традиции на закате, - Дайкенджи начал застёгивать пуговицы рубашки, - я думаю, сразу после церемонии, около надгробия я приму титул короля, а вы поклянётесь мне в верности. Это будет правильно, я думаю. – Он приводил себя в порядок, с каждым движением становясь всё более собранным и привычно деловым. – Так, Шарль, идите и оденьтесь нормально; Зигберт, Руфус, что там с охраной? Этим уже занялись? – Вальде отрицательно мотнул головой. – Значит, займитесь. Изабелла, ты мне сейчас всё расскажешь: что делать и как. Эдвард, Кристель, отправьте гонца Лоуренсу и остальным союзникам.
Дайкенджи глубоко вздохнул, краем глаза отметив, как разошлись его друзья и соратники. Шин-О ушёл, забрав с собой всё, что было у Великого Мудреца, но всё, что было дорого самому золотоволосому чуду, осталось здесь, а значит, Дайкенджи обязан об этом позаботится.
Стало легче – сердце сделало первый пробный удар, стараясь научится теперь биться по-другому. Окружающая реальность стала чётче и привычнее, в ней появились краски, звуки, люди. У него слишком много дел, чтобы чувствовать боль. Он обещал, что справится.
И он не нарушит ни одно из своих обещаний.
16-год от основания Шин-Маккоку
-Когда же это закончится?
-Когда мы докажем, что воевать с нами бесполезно, - пробормотал Дайкенджи, сосредоточено разглядывая карту, на которой он только что изображал расположение войск противника.
-У них гораздо больше сил, чем у нас, - Шарль потянулся и встал, разминая затёкшие мышцы – они сидели за столом уже три часа, разбирая рапорты и донесения и пытаясь разобраться в диспозициях.
-Зато у нас лучший стратег, - хмыкнул Эрхард.
-Значит так, смотрите, - отозвался тот самый лучший стратег, - на юго-востоке стоит Гратс. Там наша позиция наиболее выгодная – подобраться сложно из-за густого леса и до ближайших людских деревень далеко, да и направили туда всего два полка. Переживать нечего – Питер справится. А вот на юге всё сложнее… Нужно выдвинуть туда две дивизии, не меньше – основной удар придётся именно сюда.
-Кого мы можем отправить? – Зигберт тоже прошёлся по кабинету.
-Твоих сильно потрепали в последнем сражении, вы точно останетесь, - хмыкнул Кристель. – Шарль?
-Нет, - отрезал Дайкенджи, - у Шарля в основном лучники, их лучше оставить здесь, к тому же, в там новобранцы – боевого опыта нет. Значит, из боеспособных у нас остались только люди Эрхарда и…
-И мои ребята, - кивнула Руфус.
-Да, - Дайкенджи явно что-то не нравилось, но он не поднимал глаз от карты, поэтому сказать что именно было крайне сложно.
-Что? Что такое? – она нахмурилась и скрестила руки на груди.
-Руфус… - Дайкенджи глубоко вздохнул и, наконец, посмотрел на неё. – Знаешь, я думаю, тебе лучше остаться.
Несколько мгновений между ними шёл какой-то немой диалог, а потом Бильфельд непривычно мягко улыбнулась и спокойно сказала:
-Не переживай, я пойду. У тебя ведь нет других вариантов – у одних не хватает опыта в командовании, другие восстанавливают силы. Мы не можем позволить себе сейчас проиграть, так?
-Так. – Дайкенджи ещё немного помолчал, а потом опять склонился над картой. – Эрхард, Кристель, Руфус, слушайте внимательно: избегайте открытых стычек, действуйте скрытно и заманивайте вглубь нашей территории – нам надо отрезать их от поддержки продовольствием и лошадьми. Доведите их вот до этого места…
-Войдите, - сказал Дайкенджи, не отрываясь от очередных донесений.
Дверь едва слышно скрипнула, впуская посетителя в королевский кабинет. Дайкенджи ещё несколько секунд вчитывался, ожидая, когда вошедший заговорит, а потом резко вскинул голову. У двери, оперевшись на неё спиной и скрестив на груди руки, стояла Руфус. Она смотрела в пол, нижняя губа чуть подрагивала, выдавая её волнение, да и весь вид был какой-то тревожный. Дайкенджи мысленно дал себе подзатыльник – он совершенно закопался в этих бумагах, а ведь ему непременно нужно проводить Эрхарда с Кристелем и Руфус, сказать какую-нибудь напутственную речь. Неужели он уже опаздывает? Он поднялся и вышел из-за стола.
-Пообещай мне кое-что, - Руфус неожиданно заговорила, прямо посмотрев ему в глаза.
-Что?
-Если со мной что-нибудь случиться, ты позаботишься об Ильдебранде.
Дайкенджи откровенно растерялся; никогда раньше он не видел в глазах Руфус столько отчаяния и решимости одновременно. Видимо, она расценила его молчание как-то по-своему, потому что снова заговорила, но быстро и сбивчиво:
-Я, конечно, понимаю, он – живое доказательство измены, и ты совсем не обязан хорошо к нему относиться. Но он всё же его сын, и он всего лишь шестилетний ребёнок, поэтому…
-Руфус, - перебил Дайкенджи. – Ты вот сейчас что за чушь несёшь? – в её глазах отчётливо читались недоумение и плохо скрываемый страх. – Сын Шин-О, не сын Шин-О… Неужели ты думаешь, что я бы бросил твоего ребёнка на произвол судьбы? – Взгляд Руфус потеплел, а на губах появилась тонкая и печальная, но всё же улыбка. – Но всё это не имеет никакого значения – с тобой ничего не случится. Ты не имеешь права…- он запнулся, не смея произнести вслух окончание фразы.
-Спасибо, Кен.
Дайкенджи только кивнул в ответ.
«Кен»… Сколько уже лет они его так не называют? Когда Шин-О только привёз его в свою армию, ему было неуютно и непривычно. На него смотрели с откровенным интересом, немного со страхом, но определённо как на диковинку. Как будто он стоял на самом видном месте в какой-нибудь лавке. Это было неприятно. Хотелось куда-нибудь спрятаться, чтобы никто не нашёл и не мешал; а вечером к нему подошли Зигберт и Руфус. Они принесли ему чай и хлеб, сели рядом и просто начали говорить. Они спрашивали откуда он, что знает, чем он занимался до сегодняшнего дня. Тугой узел в груди тихонько развязывался, Дайкенджи говорил всё охотнее, увлечённее… И когда они уже расходились по палаткам, Зигберт сказал ему «спокойной ночи, Кен». Почему Вальде именно так сократил его имя, было непонятно, но Дайкенджи это не коробило, особенно когда его стал так называть Шин-О. Ни Зигберт, ни Руфус, а потом и Эрхард с Кристелем и Лоуренс никогда не обращались к нему так панибратски при солдатах (а уж тем более после войны, когда Шин-О стал королём, а сам Мудрец – его советником), только изредка, когда ситуация стирала их звания и положение.
А вот теперь Руфус вдруг вспомнила… Дайкенджи не нашёл сил улыбнуться, он просто коротко кивнул и вышел вслед за ней – напутствовать свою армию.
Когда тяжёлые ворота замка со скрипом закрылись, в сердце Дайкенджи на одно крохотное мгновение закралась паника.
-Шарль! Ну… как так можно?!
Дайкенджи был зол и очень раздражён. Последние четыре дня он спал не больше трёх часов в сутки, разбираясь с донесениями, картами и другими делами. Изабелла то и дело подбадривала его своими особыми настоями, но толку было мало – Дайкенджи периодически срывался из-за каких-нибудь мелочей. В данный момент ему не угодил Крист, ворвавшийся без стука в кабинет.
-Руфус…
-Шарль! Изъясняйтесь нормально! Что Руфус? Новое донесение от неё?
-Нет… от Кристеля.
-Духи земли! Да говорите же уже!
-Она… погибла.
С лица Дайкенджи медленно сошло раздражение, а потом он как-то неожиданно побледнел и одними губами переспросил:
-Что?
-У них всё складывалось неудачно, - Шарль заговорил быстро, словно боялся что-то упустить. – Они были сильно измотаны, и Руфус предложила ночью пробраться в лагерь людей и устроить какую-нибудь диверсию, чтобы дать утром возможность остальной части наших войск уйти на безопасное расстояние, продвигаясь к каньону, как Вы и приказали. Эрхард согласился, и она с тридцатью солдатами отправилась туда. Задумка удалась – они подожгли палатки, испортили запасы еды, разогнали лошадей… Но вернулось их только семеро. Руфус была ещё жива, когда её принесли в наш лагерь, но она истратила слишком много мареку… Спасти ее не удалось.
Крист умолк, жадно глотая воздух. На несколько секунд Дайкенджи ослеп и оглох, а потом тишину его оцепенения нарушил всхлип Изабеллы и звон разбитого фарфора. Он медленно повернул голову и увидел, как Белла зажимает рот ладонью, а по её щекам катятся слёзы. Зигберт схватился одной рукой за край стола, безумно глядя на разбитую чашку, осколки которой лежали на полу. Он отмечал эти детали как-то отстранённо и машинально, до конца не понимая смысл услышанного.
Руфус… Руфус, которая всего две недели назад взяла с него обещание позаботиться о её сыне. Руфус, которая год назад смогла взять себя в руки, когда умер Шин-О. Руфус, которая выдержала вместе с ними годы этой страшной и ужасной войны с Властелином, а потом помогала начать всё заново, оставшись генералом их новой страны. Руфус… Живой, неунывающий огонёк. Женщина, наступившая на свои гордость и счастье ради Шин-О.
Мертва.
Изабелла всхлипнула ещё раз, уже отчётливее и горестнее, а потом опустилась в кресло и заплакала, не сдерживаясь. Дрожали хрупкие плечи, губы припухли, щёки окрасил нездоровый румянец. Зигберт сделал пару резких шагов, а потом вдруг схватился рукой за горло, словно ему стало не хватать воздуха. Его взгляд всё ещё был слегка безумным, губы побелели, превратившись в тонкую бледную линию.
-За что? Духи земли, за что? – прохрипел он и порывисто вышел из кабинета.
Остаток дня прошёл как в тумане. Дайкенджи оставил Изабеллу в покое, даже не сделав попытки успокоить. Ей надо было выплакаться вволю, в конце концов, Руфус была её единственной подругой. Зигберта он тоже не стал искать днём, пусть они все отходят. Сам он пытался работать не прерываясь, чтобы не думать… но не мог. Он всё вспоминал и вспоминал тонкую и сильную фигуру своего генерала, их последний разговор. Ему вспомнилась та секундная паника, которая закралась к нему, когда она уехала. Она чувствовала, что не вернётся. Чувствовала как мать.
Дайкенджи остановился в полутёмном коридоре, оперевшись рукой о стену. Он слишком устал, он просто физически не выдержит такого напряжения.
Руфус. Мать сына Шин-О.
Эта измена… Когда Дайкенджи узнал о том, что Руфус ждёт ребёнка, он едва не разрушил замок. Ему просто чудом удалось подавить всплеск марёку. Где-то на краю сознания мелькнула мысль, что она когда-то сама ушла с его дороги. Тогда, во время войны, они с Шин-О были вместе. Точнее, все знали, что Руфус была влюблена в генерала как кошка, а он всего лишь коротал с ней ночи. Она тоже это знала, но не протестовала, не устраивала сцен и не просила большего. А потом появился Дайкенджи, и Шин-О влюбился. Влюбился отчаянно, безумно и не безответно.
Чего стоило ей просто уйти? Без сцен ревности, без разборок с самим Дайкенджи, более того, сохранив с последним вполне дружеские отношения. Сколько было невидных никому истерик? Сколько мужества понадобилось ей? Неужели сам он слабее?
Шин-О оправдывался, говорил что-то о том, что он был пьян, что это всё – нелепая случайность, что он не переживёт, если Дайкенджи его не простит и уйдёт. Разве Дайкенджи мог не простить? Он простил бы Шин-О всё. Уйти? Никогда. У него не было в жизни больше никого и ничего, кроме Шин-О. И Руфус… Он не имел права не простить её. Она ведь тоже любила своего короля; любила всё так же отчаянно и безумно, как и тогда. И Дайкенджи сделал всё, что мог: он не просил её уехать из замка, не требовал избавиться от ребёнка, заставил себя не менять к ней отношение. Сначала это давалось ему с трудом, но потом стало легче. Он смог побороть себя.
Дайкенджи очнулся от воспоминаний, словно разбуженный чуть испуганным девичьим голосом. Он поднял глаза от пола и… увидел Ильдебранда. Мальчик стоял в нескольких шагах от него и смотрел прямо в глаза. Какие у малыша глаза… Глубокие, бирюзовые, озаряющие всё лицо. Как у Шин-О.
-Ох, Ваше Величество, - молодая служанка чуть замешкалась и растерялась.
Да, была одна вещь, которую Дайкенджи сделать так и не смог – он не мог видеть этого ребёнка. «Живое доказательство измены» - так, кажется, сказала сама Руфус? Было просто не вспоминать этот эпизод, было возможно не злиться на Руфус, но мальчик… Мальчик был неоспоримым доказательством того, что однажды губы, руки, стоны и нежность Шин-О принадлежали кому-то другому. И Дайкенджи не мог не злиться и не ревновать. Руфус всегда старалась сделать так, чтобы малыш не попадался ему на глаза, не желая нагнетать ситуацию, и все служанки и няни тоже знали это неписаное правило.
-Ваше Величество, простите… Ильдебранд, идём, пора спать.
-Ваше Величество… - старательно произнёс мальчик, робко улыбнувшись. – А… мама скоро приедет?
Дайкенджи смотрел в детские, наивные и совершенно чистые глаза, они затягивали его, и он сам не мог понять, почему не может отвести взгляда. Он спрашивал про маму. Но ведь он не поймёт. Или поймёт, но есть ли у Дайкенджи право сказать это? Может ли он произнести одно страшное слово, которое перечеркнёт эти глаза слезами?
-Нет… - голос опять предавал его - хрипел и был тих, - мама уехала очень надолго.
Улыбка исчезла с лица Ильдебранда, и он опустил глаза в пол.
-Но она бы очень расстроилась, если бы узнала, что ты не слушаешься няню. Иди спать.
Ильдебранд согласно кивнул и ушёл за своей няней, которая поспешно схватила его за руку. Дайкенджи оттолкнулся рукой от стены и медленно пошёл по коридору к спальне Зигберта, куда первоначально и направлялся. Шесть лет он не хотел даже издалека посмотреть на Ильдебранда и надеялся, что не увидит его до конца своей жизни. Но у судьбы, как всегда, были другие планы. Теперь у него нет выбора.
Дверь в спальню Вальде была не заперта, а сам Зигберт сидел на полу, прислонившись спиной к кровати. Глаза казались стеклянными, а от того безумными и странно неживыми. Дайкенджи со вздохом пересчитал пустые бутылки из-под вина и тихо позвал:
-Зигберт.
Тот не отвечал, продолжая всё также безумно смотреть куда-то сквозь Дайкенджи.
-Зигберт, нам надо поговорить.
Ответа снова не последовало. И вдруг напряжение последних дней, а особенно сегодняшнего, закипело в Дайкенджи. Он взял с тумбы графин с водой и с каким-то удовольствием выплеснул воду на лицо Зигберта. Вальде рефлекторно дёрнулся, и в его взгляде наконец-то появилось хоть какое-то выражение.
-Прекрати! – Дайкенджи схватил его ворот рубашки и подтянул вверх. Откуда только силы взялись? – Прекрати вести себя как тряпка! Мне нужно, чтобы ты завтра выехал к ним, возьмёшь из своих тех, кто может сражаться, и примешь командование над дивизией Руфус. Завтра же, ты понял?! Не время быть размазнёй! Она погибла не для того, чтобы мы проиграли эту войну.
Зигберт прикрыл глаза на несколько секунд, а потом согласно кивнул, аккуратно отцепляя от себя руки Дайкенджи.
Утро следующего дня было полно позвякиванием оружия, тихим ржанием коней и переругиванием собирающихся в путь солдат. Слегка потрепанный, но вполне бодрый Зигберт уверенно отдавал приказания.
-Ну как ты? – тихо спросил Дайкенджи, подозвав Вальде к себе.
-Больше не пью. Вообще, - серьёзно ответил тот. Дайкенджи недоумённо посмотрел на него, и он пояснил. – Понимаешь, мне вчера на пьяную голову привиделось, что ты пришёл ко мне в спальню и накричал.
Несколько мгновений Зигберт ещё сохранял невозмутимое выражение лица, а потом не выдержал и улыбнулся. Улыбка была слабой и бледной, но очень искренней, живой. Дайкенджи тихо рассмеялся и похлопал Зигберта по плечу. От этой незамысловатой шутки им обоим стало легче, хоть ненамного.
25-й год от основания Шин-Маккоку
-Леди Шпицберг, Вы великолепны.
-Спасибо, Ваше Величество, - Изабелла улыбнулась и расслабленно откинулась на спинку кресла.
-Всё-таки моё решение сделать Вас послом Шин-Маккоку было одним из самых мудрых за последние десять лет.
-Ваше Величество, - Изабелла чуть насмешливо и укоризненно покачала головой.
-Я совершенно искренен в моей похвале. Во-первых, Вы из тех женщин, которым вообще отказать трудно, - Шарль Крист сдавленно хмыкнул, но тут же спрятал глаза, сделав вид, что его заинтересовал пейзаж за окном, - а во-вторых, учитывая, сколько жизней Вы спасли, пока были главой госпиталя во время войны с Властелином, Вам половина правителей людей просто должны. Но этот торговый контракт с Кабалькадой… Даже не ожидал, что они согласятся на две трети наших условий.
-Им это тоже выгодно, Ваше Величество, - Изабелла пожала плечами. – Кстати, мне очень помог Джеймс – талантливый мальчик, хватает всё на лету. Может, возьмёте его себе, Ваше Величество? Жалко будет, если он так и останется редким помощником при дипломатических миссиях.
-Что за молодой человек?
-Джеймс Гиленхолл.
-После Вашей протекции я обязательно присмотрюсь к его кандидатуре. Мне всё равно уже давно нужен секретарь, а там посмотрим, чего он стоит. Да что ж так шумно? – Дайкенджи поморщился и подошёл к окну.
Лето было в самом разгаре, поэтому высокие окна королевского кабинета не закрывали – было очень душно. Обычно Дайкенджи не обращал внимания на шум во внутреннем дворе, но сейчас его это отчего-то раздражало. Он собирался уже окрикнуть нарушителей своего рабочего настроения, но замер – внизу, почти под самыми окнами, фехтовали Зигберт и Ильдебранд.
-Отлично, Ильд! Только удар увереннее! И сильнее! – Зигберт выдержал ещё пару не очень умелых ударов и выбил меч из рук подростка.
Запыхавшийся, но чрезвычайно довольный Ильд счастливо улыбался. Зигберт похлопал его по плечу, растрепал промокшие золотые волосы и, улыбаясь в ответ, начал давать советы.
Дайкенджи как зачарованный смотрел на эту картину, не в силах отвести взгляд от счастливого лица Вальде. Почему? Почему Зигберт так относится к мальчику? Как к сыну. Ведь для него Ильдебранд символ того, что Руфус любила другого. Почему же он не ревнует? Почему он возится с ним, тренирует, любит?.. Почему для Дайкенджи этот мальчик – долг, а для него – радость? Неужели он совсем не ревнует? Неужели ему просто достаточно, что этот ребёнок – сын его любимой женщины?
Дайкенджи вдруг вспомнил, как двенадцать лет назад он впервые увидел, как Шин-О играет с сыном. Он подкидывал и кружил мальчика, Ильдебранд заливисто хохотал, хватаясь ручками за мех плаща, а на лице Шин-О было написано такое непередаваемое счастье, что Дайкенджи замер. Он никогда раньше не видел своего короля таким – Шин-О словно светился. Он никогда не был таким солнечным рядом со своим мудрецом. Счастливым – да, но не таким…
Шин-О ещё раз покрутил малыша, а потом увидел Дайкенджи. Он остановился, прижимая мальчика к себе, едва заметно вздохнул, и в его взгляде опять появилось виноватое выражение. Он погладил сына по спине и спустил с рук, отдавая няне. А Дайкенджи всё никак не мог понять, почему он не сдвинулся с места, не ушёл, пока его не заметили. Шин-О всегда чувствовал себя виноватым, когда уходил к ребёнку, он тщательно сдерживал себя, стараясь случайно не заговорить об Ильдебранде, но он… любил мальчика. И скрыть эту любовь был не в силах. И вот тогда, увидев широкую ладонь Шин-О, придерживающую сына, Дайкенджи понял – он ревнует. Ревнует своего короля к этому маленькому, беззащитному существу, которое хохочет и жмётся к отцу, которое приносит ему счастье этим смехом. Шин-О больше не принадлежал только ему, и Дайкенджи не мог противостоять этой любви. Не мог и не имел права. В руках Шин-О был маленький, абсолютно бесценный человечек, с важностью которого Дайкенджи никогда не сравнится. Отныне и навсегда у его короля был ещё один смысл жизни.
-Через месяц у него день рождения.
Дайкенджи вздрогнул, вырванный из воспоминаний голосом Изабеллы. Белла стояла рядом (он даже не заметил, как она подошла) и тепло улыбалась, глядя на Ильдебранда. Девять лет назад она взяла почти всю заботу о мальчике на себя, да в принципе, больше этого сделать было и некому. Дайкенджи, хоть и помнил об обещании и не собирался от него отказываться, не мог быть ему отцом. И не хотел. Он интересовался здоровьем, оплачивал учителей, изредка о чём-то спрашивал, но старался не видеться с ним часто. Но Шин-О, наверное, скучает по мальчишке, хочет его увидеть…
-Да, я помню. Шарль, у нас есть встречи на вторую половину дня?
-Нет, Ваше Величество.
-Хорошо, - задумчиво проговорил Дайкенджи и тихо повторил: - Хорошо.
В сумерках дворец Истинного Короля казался слегка зловещим из-за окутывающей его тишины. Дайкенджи думал о том, что надо бы как-нибудь исправить это, но ни одна из приходящих в голову идей ему пока не нравилась. Хотя, где-то в глубине души он и не хотел, чтобы здесь появлялся ещё кто-то кроме него, по крайней мере, пока. Величественно здание, построенное на месте захоронения первого Мао Шин-Маккоку, было не просто памятником Шин-О, это была надёжная защита для души Истинного Короля. Сколько знаний, сил и бессонных ночей они с Эрхардом вложили во дворец, Дайкенджи предпочитал не вспоминать, тем более что результат того определённо стоил. Душа Шин-О была защищена на несколько тысяч лет, а у самого Великого Мудреца была возможность вновь поговорить с ним. Сначала это было странно и невыносимо больно – видеть его, слышать голос и осознавать, что он всё равно мёртв, но и не приходить сюда Дайкенджи уже не мог. Он понимал, что мучает их обоих, старался приезжать реже, но полностью запретить себе являться сюда не находил сил.
-Дворец Истинного Короля? – Ильдебранд натянул поводья, останавливая лошадь, и вопросительно посмотрел на Дайкенджи. – Но ведь… сюда запрещено заходить…
-Я запретил, я и разрешаю, - откликнулся Дайкенджи, спешиваясь. – Не переживай, всё хорошо.
Ильдебранд послушно проследовал за ним до центральной залы, кусая от волнения нижнюю губу. Дайкенджи положил ладонь на ручку двери и на секунду задумался, а потом решительно распахнул дверь, пропуская мальчика.
-Я…
-Я же говорил – всё хорошо. Если хочешь ему что-то сказать, скажи. Он услышит.
-Да, - Ильдебранд кивнул и вошёл.
Эрхард сидел на бортике фонтана во внутреннем дворе и задумчиво смотрел на мерцающую воду. Решение Дайкенджи было столь поспешным и неожиданным, что он даже ничего толком и не возразил, хотя чувствовал, что привести сюда Ильда – не самая лучшая идея. Что-то не давало ему покоя, и почему-то это «что-то» чётко ассоциировалось с Изабеллой Шпицберг. Его раздумья нарушил сам Великий Мудрец, появившийся из-под сводов дворца. Дайкенджи сел рядом с Эрхардом и устало потёр подушечками пальцев веки.
-Ты думаешь, это правильно? – тихо спросил Эрхард.
-Нет, я думаю, это неправильно, - спокойно ответил тот. – Но, так или иначе, я уже это сделал.
-Ты сам говорил: «мёртвые должны оставаться мёртвыми».
-Должны.
-И тем не менее, ты его сюда привёз.
-Я думаю, у Ильдебранда есть право прийти сюда. И поговорить, даже если это будет монолог.
Несколько секунд они молчали, а потом Эрхард вдруг понял, к чему взывала его интуиция.
-Знаешь, - осторожно начал он, - Ильд очень хороший мальчик. Он талантливый, умный и… его слушают. Он даже не уговаривает всю нашу дворцовую малышню, они просто сами за ним идут.
-Это хорошо, - бесцветно отозвался Дайкенджи. – Хорошие лидерские качества ещё никому не мешали.
-Дайкенджи… он не виноват.
Маска отстранённого спокойствия сползла с лица Великого Мудреца, уступая место какой-то смеси боли и усталости.
-Эрхард, я его ни в чём и не виню.
-Кен, послушай, - Дайкенджи отчётливо вздрогнул от этого обращения, - что бы ни было, он его сын. Подумай, у тебя есть то, что связывает тебя с Шин-О гораздо больше и сильнее, чем вся эта страна, твоё обещание или ваш общий долг. Сейчас, в этой жизни, у тебя есть его ребёнок, это часть его самого. Попытайся…
-Эрхард, - перебил Дайкенджи, глядя куда-то в землю.
-Прости, - Винкотт тяжело вздохнул и снова посмотрел в глубь холодной воды фонтана. – Это, конечно, не моё дело, но… Мы же не просто король и его советник. Мы друзья, и я бы не хотел, чтобы ты страдал.
В такие моменты Дайкенджи терял контроль над собственным лицом и голосом. Как он ни старался, ему не удавалось скрыться под одной из своих разнообразных холодно-вежливых масок. Казалось, кожа протестует, просит воздуха, просит эмоций и жизни, и ей не важно, что это так больно. Дайкенджи судорожно вздохнул, воздух словно оцарапал горло, прокрался к сердцу и заставил то забиться сильнее, отчаяннее, горестнее. Разбираться во всём этом… было слишком больно. Он всё ещё не мог избавиться от этой ревности, не мог забыть то счастье Шин-О, которое дал ему не Дайкенджи, но глаза... Глаза мальчишки имели над ним какую-то неземную власть, он не мог противопоставить этому лазурному взгляду ничего – ни ревность, ни злость, ни боль. И он запутался.
Ильдебранд кашлянул, вырывая их обоих из плена мыслей. Эрхард мягко улыбнулся, подбадривающее кивнул.
-Подождите меня здесь, - Дайкенджи тряхнул головой, закрывая мысленный диалог с самим собой, и направился в зал.
Он аккуратно закрыл за собой дверь и оглядел вытянутую комнату, которую неровным светом озаряла луна, преломившая своё сияние через витраж. Секунду комната была пуста, а потом под тем самым витражом появился он. Он улыбался чуть грустно, но светло, и смотрел, немного прищурившись. В такие моменты сердце Дайкенджи билось то медленно, то слишком быстро, ему стоило больших усилий заставить голос не дрожать и не срываться; а вот Шин-О всегда говорил тихо и спокойно, только в глазах каждый раз мелькали боль и грусть.
-Спасибо, - сказал Шин-О.
-Я подумал, ты хочешь его увидеть.
-Ты как всегда оказался прав.
-Ты не появлялся перед ним?
-Нет. Я просто его послушал.
-Правильно, я думаю, не стоит обременять его этим.
-Ты заботишься о нём.
-Я обещал.
-Конечно… Ты обещал.
-Как ты?
-Всё так же, - он снова улыбнулся. – Не предпринимаю никаких попыток использовать марёку, как и ты и говорил.
-В этом нет необходимости. Тебе ещё придётся это делать, так что незачем тратить твой самоконтроль на мелочи. Любое…
-…использование мной силы даёт Властелину возможность захватить мою душу. Я помню.
-Я просто боюсь за тебя.
-Не улыбайся так печально.
-Мне пора, - Дайкенджи отвернулся и снова открыл дверь.
-Ты не хочешь знать, что он говорил мне? – неожиданно спросил Шин-О.
-Не думаю, что мне это будет интересно, - ответил он, не поворачиваясь.
-Как знаешь, мой Мудрец.
Они выходили из замка молча, тишину занимающейся ночи нарушало только фырканье лошадей, да тихий разговор оставленной у ворот охраны.
-Спасибо, - тихо произнёс Ильдебранд.
-Не за что, - Дайкенджи на мгновение задержался, прежде чем оседлать лошадь. Он коротко взглянул на мальчика. – Он твой отец.
Эрхард смотрел на чуть покачивающуюся в седле фигуру Дайкенджи и мысленно ругал себя за тот разговор у фонтана. Наверно, Изабелла, которая ещё вчера говорила с ним о Дайкенджи, всё же не ошибалась, когда говорила, что если бы Великий Мудрец подпустил бы к себе Ильда, им обоим было бы легче. Дайкенджи всё же не мог забыть и простить измену, не мог понять, что сейчас это всё уже неважно. А Ильд… Ильд так похож на них обоих, – Шин-О и Руфус – он такой открытый и весёлый, добрый, чуткий. Дайкенджи мог бы полюбить его, если бы хоть ненадолго увидел в нём не напоминание о неверности, а подарок судьбы – частичку того, кого так любил.
@темы: лет, Мистика, Драконы, Цветы, Ангст, OOC, OC, Школа, окончание, Стебы, Япония, Манга, продолжение, Кристель, Kyo Kara Maou!, Шин-о, Зигберт, Эрхард, основатели, Яой, Искусство, начало, Лоуренс, Легенды, Romance, Фэнтези, Руфус, Одиночество, Магия, Драма, Ужастики, Миди, Веллер, 100, Аниме, Мифы, AU, Любовь, Природа, Мудрец, Фанфики, Животные, Романтика, PG-15