DRELL ME! NOW! ON THE TABLE!
Я больше никогда не буду есть покупной "оливье" =[. От него вот такое получается.
Пейринг:Фаберри
Размер: мини
Дисклаймео: персонажи - фоксу, а всё остальное моё.
Предупреждение: ООС; не вычитано; и вообще странно.
Это должно было быть фаберри моей мечты, но где-то на середине у меня кончились идеи, а конец был ещё далеко. Да и вообще, глобальность - это не моё.
AnimalВ восемь лет будущая Квинн Фабре обнаружила в закромах своего мозга странную лампочку. Она не знала о её предназначении вплоть до того дня, когда одна из её родственниц не привела к ним в дом свою дочь – мерзкую, капризную девицу, которая первым делом унизила Квинн, полностью разрушив только что выстроенную стену уверенности в себе после операций. Девица говорила долго и с удовольствием, внимательно всматриваясь в реакцию Квинн. Наконец, той это надоело и она, взяв волю в кулак, во весь ещё слабенький подростковый голос заорала о том, как она видит свою родственницу. Чем больше гадостей и пошлостей слетало с её языка, тем сильнее разгоралась таинственная лампочка в самой глубине мозга, а когда девицу прорвало, и у неё по щекам потекли слёзы, лампа сверкнула необычайно ярко, и навсегда выжгла в сознании Квинн мгновение абсолютного эмоционального удовольствия и физической свободы. Потеряв контроль над своим телом, Квинн ухватила родственницу за грудки и больно укусила за нижнюю губу. Девчонка с визгом выбежала из комнаты, из дома, не объяснившись с матерью, сидевшей в гостиной, села на автобус до своей гостиницы и пропала из жизни Квинн Фабре навсегда.
В то же время, когда младшая родственница с визгом и вприсядку сбегала по лестнице, Квинн лежала ничком на кровати, стараясь выровнять дыхание и избавиться от калейдоскопа перед глазами, оставшегося после яркой вспышки. Сознание возвращалось обратно в тело, отчего навалилась жуткая усталость и потянуло в сон. Когда родители Квинн пришли к ней в комнату за объяснениями, она уже крепко спала, не раздевшись и не расстелив постель, сладко посасывая нижнюю губу, и они не стали её будить. Они не спросили её на следующий день, а уже через неделю всё забылось окончательно, в том числе и само существование странной девицы и её не менее странной матери. Забылось для родителей, но не для Квинн.
Она искала чего-то подобного снова и снова, не до конца понимая, что именно нужно. Она кричала на людей, била людей, унижала и обижала, но лампочка только слабо помаргивала, а потом пропало и это. Тогда Квинн попробовала воспользоваться суррогатом. Она скачала в интернете садистское видео и с великим отвращением, но досмотрела его до конца. В тот вечер впервые почти за полгода лампочка подала признаки жизни. На следующий день, притворившись больной, Квинн осталась дома. Плотно завесив шторы, отключив телефоны и заперев дверь так, как она запиралась, обычно, когда дома никого не было неделями, Квинн пересмотрела видео, сделав звук погромче. Лампочка начала разгораться почти сразу. Где-то к середине сорокаминутного видео Квинн почувствовала непреодолимое желание начать прикрикивать на боттома на экране в тон высоченному бритому топу. Двадцать минут спустя, когда в видео началось милое весёлое интервью с отошедшими от оргазмов актёрами, Квинн снова лежала ничком на кровати, прижав у груди трясущиеся руки и стараясь стерпеть тошноту от головокружения. В этот раз она заснула быстрее, и ей снова и снова снилась невероятной яркости вспышка, дезориентировавшая её на несколько часов.
А потом началась старшая школа и Рейчел Берри. Вообще, в старших классах с самого начала вокруг Квинн тихо копошились десятки забитых, обиженных и просто странных девушек, но Берри была самой нервной из них, и доводить её до слёз или до бесслёзного нервного срыва было легко и весело. И приятно, потому что при одной только мысли о том, чтобы сесть за компьютер и оскорбить самодеятельность Берри, заставляла лампочку томно и очень сладко мерцать, так, что вскоре Квинн уже перестала добиваться ярчайших вспышек.
Узнав Рейчел получше, Квинн с сожалением разгадала в ней тот тип людей, которые не возражают против насилия в свой адрес, как физического, так и эмоционального, но и удовольствия от него не получают и, в следствие этого, не стремятся быть униженными или выпоротыми. А Квинн нуждалась в ком-то постоянном. Из-за близкого знакомства и вороха положительных мыслей о Рейчел Берри в голове, Квинн перестала получать от безобидных издевательств над ней даже самое малое удовольствие. Переходить к мерам тяжелее ей было страшно, но иного выхода она не видела, и тут Рейчел украла у неё бойфренда, а сама она забеременела.
Надо заметить, что в общении с парнями Квинн не давала своей своеобразной манере получать удовольствие вырваться наружу и завладеть ею. Парни были слишком тупы и недостаточно щепетильны, чтобы в течение продолжительного времени истерить, а не отшить её моментально парой грубых фраз. Так, с Финном и Паком Квинн довольствовалась традиционной романтикой и традиционным же сексом и, что злило её больше всего, находясь с ними, она чувствовала, как легонько подрагивает спираль в лампочке. Дрожь была такой, что Куинн не могла унять зуд в голове одним только внушением и чувствовала, что сходит с ума.
А потом ребёнок забрал всю энергию себе, и почти девять месяцев Квинн была совершенно свободна от собственного навязчивого Я. Беременность открыла ей прелесть обыкновенного общения, когда ты не хочешь искусать человеку лицо и выкрутить соски, а просто сидишь напротив и слушаешь каждое его слово. Она выстроила и поломала отношения с Финном, с Паком, с Терри Шустер, с Куртом, Мерседес и собственными родителями. Никогда не испытывавшая такой свободы в общении, каждый новый день Квинн воспринимала как исключительное событие, даже не смотря на идущие полным ходом гормональные перестановки в организме, которые доставляли мало удовольствия.
И всё это время она так или иначе общалась с Рейчел Берри. Она её не ненавидела. И не любила. Она просто получала огромное удовольствие от неё, и в течение этих девяти месяцев это удовольствие никак не было связано с картинами обнажённой Рейчел с распоротой до крови спиной. Квинн просто делала то, что делала, не особо вдумываясь в происходящее. Там где надо было ревновать она ревновала, там где надо было плакаться в жилетку - плакалась. И, в конце концов, отдала своего ребёнка биологической матери Рейчел, что на фоне восстанавливающейся энергии тайной лампочки произвело на Квинн эффект самого интимного сближения их всех возможных.
Но так показалось ей одной, потому что Рейчел, источая счастье, ушла в лето за руку с Финном, оставив Квинн наедине с её наклонностями. Время от времени она наводила о них справки, но даже самые грязные подробности из блога Джейкоба только злили, но не возбуждали.
В начале осени, устав бороться, она полностью отдалась силе, которая зажигала лампу, и началось нечто, о чём сама Квинн позже вспоминала со стыдом и злостью. Бесконечные метания Финна между ею и Рейчел, отношения с Сэмом и их фееричное окончание, которое отозвалось в разумной части Квинн самым сильным приступом вины, бессмысленная погоня за статусом королевы бала, всплывшая правда о истинной природе Квинн, которая привела эту самую природу в бешенство, и Квинн едва не сошла с ума от свалившегося на неё потока навязчивых идей и внезапного гормонального скачка, отозвавшегося непреодолимым желанием делать больно самой себе. Квинн резала себя, ставила синяки, прижигала плойкой. В конце концов, ей стало невыносимо страшно, потому что совершенно абсурдные события, свидетелем которых она стала, запертая в собственной голове, никому не казались абсурдными. И ведь у этих людей не было ни лампы в мозгу, ни давно отринутой, но не сдавшейся второй личности, которая не давала спокойно жить.
Чтобы не спятить окончательно, Квинн примирилась с Люси. Предвыборная кампания очень помогла этому процессу пройти быстро и безболезненно. И когда королевой бала выбрали Курта, но не её, уже сама Квинн была вне себя от злости, и именно сама Квинн отписала попавшей под руку Рейчел смачную пощёчину.
И вдруг Люси исчезла. Исчезла так же внезапно, как появилась после беременности. Не стало больше какой-то другой личности, осталась только лампочка, дарующая райское наслаждение в определённые моменты.
Люси сильно задела Рейчел тогда в актовом зале у рояля. Квинн, смотревшая на это со стороны, была потрясена жесткостью своей второй личности. Это было ничем не оправдано, и Рейчел была не в состоянии справиться с этим и проглотить это, как она поступала обычно. В тот момент Квинн очертила себе рамки дозволенного – и тогда, стоя в туалете, она до смерти испугалась, что снова перешла эту черту, и сейчас снова потеряет Рейчел, но теперь уже самостоятельно, без помощи полоумных призраков прошлого.
Но Рейчел оказалась выше этого, и поняла и приняла страдания Квинн, истолковав их, правда, совершенно иначе, нежели это было на самом деле. Квинн ещё раз с жалостью подумала о том, что Рейчел может спустить ей такое с рук, но сама никогда об этом не попросит. Потом Рейчел начала её жалеть, и Квинн не осталось ничего другого, кроме как принять это.
Нью-Йорк пролетел для Квинн совершенно незаметно. Поплакав для проформы о Финне и сменив причёску, она вернулась в Лайму к своему наваждению. Рейчел снова ушла в лето с Финном за ручку, но быстро отпустила её и однажды вечером появилась на пороге дома Квинн с нелепыми объяснениями в любви.
То, что было потом, можно назвать почти семейной жизнью. Для взрослого населения Лаймы лето выдалось адским, поэтому многие практически оставляли дома, уезжая работать в соседние города. Многие семьи вынуждены были уехать насовсем, в том числе и семья Сэма. Отцы Рейчел укатили в Толидо, лишь изредка появляясь дома и справляясь о состоянии дочери по телефону или через знакомых. На это время Квинн, оставив мать, с которой так и не смогла наладить нормальных отношений, перебралась к Рейчел.
Они вставали поздно, и Квинн почти на целый день куда-нибудь уходила, оставляя Рейчел репетировать в одиночестве. Она возвращалась к ужину и они непременно ссорились, но склоки были настолько обыденными, что не доставляли Квинн ровно никакого удовольствия. Они ложились спать на разных половинах кровати, но утром просыпались точно по середине, и Рейчел всегда крепко обнимала Квинн. Та выпутывалась из объятий, одевалась, скоро пила кофе и куда-нибудь уходила, и всё повторялось снова и снова. За месяц такой жизни они не разу не занимались сексом, а Квинн не разу не ответила на пылкие и страстные признания Рейчел большим, чем снисходительный смешок.
Однажды Квинн вернулась домой пораньше. Рейчел колдовала над чем-то на кухне. Её стряпня никогда не была чем-то выдающимся, ровно как и её кулинарные навыки. Квинн часто не нравилось то, что готовила Рейчел, особенно из-за степени солёности еды. Сначала они ссорились из-за того, что соли было слишком много, и вскоре Рейчел уступила и начала солить еду в меру. Тогда Квинн начала вредничать просто из принципа – её категорически не устраивало, что Рейчел предпочла изменить собственному вкусу, чем снова вызвать её недовольство. Но очень скоро ей это наскучило, и ужины стали проходить в абсолютной тишине.
В тот вечер Рейчел вела себя немного необычно. Ломая голову над причиной, Квинн уселась за стол. Рейчел тоже села, но не спешила приниматься за свою тарелку супа. Рассматривая её, Квинн машинально набрала ложку, поднесла её ко рту, влила суп себе в рот и тут же подскочила. Соли в супе было больше, чем всех остальных ингредиентов. Квинн машинально оттолкнула от себя тарелку, но сделала это неосторожно, и она упала на пол. Тарелка не разбилась, но весь суп расплескался по столовой.
Тогда Рейчел с готовностью вскочила со своего стула и обиженно спросила:
-Какого чёрта?
Квинн уставилась на неё безумными глазами и, с огромным трудом ворочая языком в рту, где по-прежнему был суп, ответила как думала: что Рейчел – абсолютная идиотка, что она, Квинн, тысячу раз ей говорила, как она ненавидит солёное, и что она Рейчел ненавидит лютой ненавистью и сейчас же уйдёт из её дома.
В ответ Рейчел, с ещё большей готовностью, повысив голос настолько, что он начал надрывно поскрипывать, начала в ответ ругать Квинн за то, что она придирается, что она сама ничего в доме не делает, но требования предъявляет заоблачные. В конце она припомнила бастарда, которого Квинн родила год назад, и Фабре, едва не падая в обморок от злости, крича какие-то оскорбления в ответ, пошла через столовую на Рейчел, загодя напрягая раскрытую ладонь, и со всей силы шлёпнула ею Берри по щеке. В ту же секунду в мозгу Квинн произошёл ядерный взрыв, и она снова, как в первый раз, почувствовала себя самой счастливой и самой свободной во вселенной. Но в этот раз на неё не навалилась тяжесть и сознание её не покинуло. Открыв глаза, которые она зажмурила от вспышки, она увидела перед собой скрючившуюся Рейчел, и её захотелось ударить снова. В этот раз она била наотмашь и попала Рейчел по уху. Та тихо охнула и пошатнулась, но отойти от Квинн даже не попыталась. Через мгновение её снова хлестнули по лицу, потом ещё раз, и, наконец, она попятилась, прикрывая глаза, но подставляя под ощутимые шлепки щёки и шею.
Квинн била и выкрикивала оскорбления, двигаясь за Рейчел. Столовая внезапно кончилась, начался коридор, а сразу после узкой полоски паласа под ногами Берри оказалась первая ступенька лестницы на второй этаж. Оступившись, Рейчел потеряла равновесие и, забавно всплеснув руками, повалилась к ногам Квинн. Та быстро вытянула руку, схватила собранные в хвост волосы, резко подтянула вверх, к себе, продолжая сыпать самыми гнусными и сердечными из известных ей оскорблений. Рейчел за это время не произнесла ни слова, только прикрывала руками глаза. Заметив, что рот у неё странно искривлён не то в ухмылке, не то от боли, Квинн не удержалась и ухватила нижнюю губу острыми зубами. Рейчел тихо замычала. Квинн отпустила нижнюю губу и ухватилась за верхнюю. Рейчел замычала громче и протяжнее. Квинн отпустила губу и, убрав с лица Берри растрёпанную челку и пару выбившихся из хвоста длинных прядей, сверху вниз посмотрела ей в глаза. Рейчел это не понравилось и она, извернувшись, подтянулась за руку, сжимающую её собственные волосы, и неловко попыталась поцеловать Квинн, но снова потеряла равновесие, и теперь уже они обе завалились к подножию лестницы.
Неудавшийся поцелуй немного отрезвил Квинн. Чем дольше это продолжалось, тем меньше в ней оставалось злости и тем потешнее выглядела вся эта сцена. Но что-то внутри сказало ей, что засмеяться прямо сейчас будет ужасной ошибкой, и она, насильно вызвав в памяти омерзительный солёный вкус, со свежей злобой ухватила Рейчел зубами за щёку. Та охнула от неожиданности, но дальше сделала что-то, что показалось Квинн совершенно неуместным: она расстегнула молнию на шерстяных брюках. Квинн оторвалась от её щеки, потеряв на время ориентацию в пространстве, но мигнувшая в мозгу лампочка моментально привела её в чувство. Рыча, она перевернула Рейчел, поставила на колени, дотянулась рукой до ленты, стягивающей портьеру на выходе из столовой, отвязала её и накинула Рейчел на шею. Берри в это время пыталась просунуть ладонь, но брюки были слишком узкими. До Квинн, наконец, дошло, что собирается делать Рейчел, и она, придерживая одной рукой петлю, второй рванула штаны вниз, и даже немного расстроилась, когда они от этого разошлись по шву.
Квинн стянула разорванные брюки пониже, и Рейчел, наконец, сумела просунуть ладонь между ног. Квинн посильнее намотала ленту на руку, заставив Берри запрокинуть голову и захрипеть, и, отодвинувшись, начала исступленно шлёпать жёсткой ладонью бледные ягодицы. Рейчел начала хрипло постанывать, как показалось Квинн, от удовольствия. Это сильно её разозлило, и она стала бить намного сильнее, но участившиеся и ставшие громче стоны Рейчел по-прежнему казались ей недостаточно страдальческими. Тогда она с размаху впилась в раскрасневшуюся ягодицы ногтями и медленно потянула. Бороздки получились достаточно глубокими, чтобы проступила кровь. Рейчел протяжно завыла, и Квинн, довольная результатом, точно так же впилась ногтями во вторую ягодицу. Звук, который издала Рейчел, был совершенно нечеловеческим, и этого для Квинн было достаточно. Она зажмурилась, потянув на себя ленту, и растворилась в сиянии, яркость которого невозможно описать.
Всякое удовольствие, которое Квинн испытывала раньше, было ничем рядом с тем, что она испытала в тот момент. Самым простым объяснением была бы смерть. Она умерла и тут же воскресла, побывав так далеко, что воспоминания об этом месте моментально стёрлись.
Квинн отпустила Рейчел и тяжело повалилась на жёсткий палас. По голове, шее, спине и бёдрам тёк пот. Сердце колотилось с невероятной скоростью, дыхание никак не восстанавливалось. На глазах выступили слёзы. Проклятая лампочка, кажется, перегорела.
Рейчел мягко опустилась рядом с рыдающей Квинн. Её трясло, но она быстро справилась с этим и мягко, но уверенно, взяла Квинн за руку. Та сильно сжала руку и перевернулась на бок, поджав ноги к груди. Она не открывала глаз и продолжала плакать. Всё ещё дрожащей рукой Рейчел погладила её по голове. Квинн открыла глаза и сказала первое, что пришло ей даже не в голову, а сразу на язык:
-Я тебя люблю.
Рейчел удивлённо моргнула, потом загадочно ухмыльнулась и ответила, что тоже очень любит. Квинн внимательно посмотрела на неё, но загадочная ухмылка не стала понятнее.
Рейчел села, не выпуская руки Квинн, и осмотрела разорванные брюки, сокрушённо помотав головой. Квинн попыталась вызвать чувство вины, но ничего не получилось. Она не испытывала вообще ни одного негативного чувства. Только непонятное тупое счастье.
Рейчел пробормотала что-то вроде «Ладно, оно того стоит», и аккуратно помогла Квинн сначала сесть, потом, не меньше чем через четверть часа, подняться на ноги.
-Я в ванну,- выдавила Квинн, неуверенно ступая на первую ступеньку. Рейчел поддерживала её, пока она не поднялась слишком высоко.
Когда Квинн, осмелев и, кажется, наконец, оправившись до конца, уже поднялась на второй этаж, Рейчел подняла голову и громко, отчётливо сказала:
-Я тебя люблю.
Квинн перегнулась через перила и после короткой паузы снисходительно усмехнулась.
Пейринг:Фаберри
Размер: мини
Дисклаймео: персонажи - фоксу, а всё остальное моё.
Предупреждение: ООС; не вычитано; и вообще странно.
Это должно было быть фаберри моей мечты, но где-то на середине у меня кончились идеи, а конец был ещё далеко. Да и вообще, глобальность - это не моё.
AnimalВ восемь лет будущая Квинн Фабре обнаружила в закромах своего мозга странную лампочку. Она не знала о её предназначении вплоть до того дня, когда одна из её родственниц не привела к ним в дом свою дочь – мерзкую, капризную девицу, которая первым делом унизила Квинн, полностью разрушив только что выстроенную стену уверенности в себе после операций. Девица говорила долго и с удовольствием, внимательно всматриваясь в реакцию Квинн. Наконец, той это надоело и она, взяв волю в кулак, во весь ещё слабенький подростковый голос заорала о том, как она видит свою родственницу. Чем больше гадостей и пошлостей слетало с её языка, тем сильнее разгоралась таинственная лампочка в самой глубине мозга, а когда девицу прорвало, и у неё по щекам потекли слёзы, лампа сверкнула необычайно ярко, и навсегда выжгла в сознании Квинн мгновение абсолютного эмоционального удовольствия и физической свободы. Потеряв контроль над своим телом, Квинн ухватила родственницу за грудки и больно укусила за нижнюю губу. Девчонка с визгом выбежала из комнаты, из дома, не объяснившись с матерью, сидевшей в гостиной, села на автобус до своей гостиницы и пропала из жизни Квинн Фабре навсегда.
В то же время, когда младшая родственница с визгом и вприсядку сбегала по лестнице, Квинн лежала ничком на кровати, стараясь выровнять дыхание и избавиться от калейдоскопа перед глазами, оставшегося после яркой вспышки. Сознание возвращалось обратно в тело, отчего навалилась жуткая усталость и потянуло в сон. Когда родители Квинн пришли к ней в комнату за объяснениями, она уже крепко спала, не раздевшись и не расстелив постель, сладко посасывая нижнюю губу, и они не стали её будить. Они не спросили её на следующий день, а уже через неделю всё забылось окончательно, в том числе и само существование странной девицы и её не менее странной матери. Забылось для родителей, но не для Квинн.
Она искала чего-то подобного снова и снова, не до конца понимая, что именно нужно. Она кричала на людей, била людей, унижала и обижала, но лампочка только слабо помаргивала, а потом пропало и это. Тогда Квинн попробовала воспользоваться суррогатом. Она скачала в интернете садистское видео и с великим отвращением, но досмотрела его до конца. В тот вечер впервые почти за полгода лампочка подала признаки жизни. На следующий день, притворившись больной, Квинн осталась дома. Плотно завесив шторы, отключив телефоны и заперев дверь так, как она запиралась, обычно, когда дома никого не было неделями, Квинн пересмотрела видео, сделав звук погромче. Лампочка начала разгораться почти сразу. Где-то к середине сорокаминутного видео Квинн почувствовала непреодолимое желание начать прикрикивать на боттома на экране в тон высоченному бритому топу. Двадцать минут спустя, когда в видео началось милое весёлое интервью с отошедшими от оргазмов актёрами, Квинн снова лежала ничком на кровати, прижав у груди трясущиеся руки и стараясь стерпеть тошноту от головокружения. В этот раз она заснула быстрее, и ей снова и снова снилась невероятной яркости вспышка, дезориентировавшая её на несколько часов.
А потом началась старшая школа и Рейчел Берри. Вообще, в старших классах с самого начала вокруг Квинн тихо копошились десятки забитых, обиженных и просто странных девушек, но Берри была самой нервной из них, и доводить её до слёз или до бесслёзного нервного срыва было легко и весело. И приятно, потому что при одной только мысли о том, чтобы сесть за компьютер и оскорбить самодеятельность Берри, заставляла лампочку томно и очень сладко мерцать, так, что вскоре Квинн уже перестала добиваться ярчайших вспышек.
Узнав Рейчел получше, Квинн с сожалением разгадала в ней тот тип людей, которые не возражают против насилия в свой адрес, как физического, так и эмоционального, но и удовольствия от него не получают и, в следствие этого, не стремятся быть униженными или выпоротыми. А Квинн нуждалась в ком-то постоянном. Из-за близкого знакомства и вороха положительных мыслей о Рейчел Берри в голове, Квинн перестала получать от безобидных издевательств над ней даже самое малое удовольствие. Переходить к мерам тяжелее ей было страшно, но иного выхода она не видела, и тут Рейчел украла у неё бойфренда, а сама она забеременела.
Надо заметить, что в общении с парнями Квинн не давала своей своеобразной манере получать удовольствие вырваться наружу и завладеть ею. Парни были слишком тупы и недостаточно щепетильны, чтобы в течение продолжительного времени истерить, а не отшить её моментально парой грубых фраз. Так, с Финном и Паком Квинн довольствовалась традиционной романтикой и традиционным же сексом и, что злило её больше всего, находясь с ними, она чувствовала, как легонько подрагивает спираль в лампочке. Дрожь была такой, что Куинн не могла унять зуд в голове одним только внушением и чувствовала, что сходит с ума.
А потом ребёнок забрал всю энергию себе, и почти девять месяцев Квинн была совершенно свободна от собственного навязчивого Я. Беременность открыла ей прелесть обыкновенного общения, когда ты не хочешь искусать человеку лицо и выкрутить соски, а просто сидишь напротив и слушаешь каждое его слово. Она выстроила и поломала отношения с Финном, с Паком, с Терри Шустер, с Куртом, Мерседес и собственными родителями. Никогда не испытывавшая такой свободы в общении, каждый новый день Квинн воспринимала как исключительное событие, даже не смотря на идущие полным ходом гормональные перестановки в организме, которые доставляли мало удовольствия.
И всё это время она так или иначе общалась с Рейчел Берри. Она её не ненавидела. И не любила. Она просто получала огромное удовольствие от неё, и в течение этих девяти месяцев это удовольствие никак не было связано с картинами обнажённой Рейчел с распоротой до крови спиной. Квинн просто делала то, что делала, не особо вдумываясь в происходящее. Там где надо было ревновать она ревновала, там где надо было плакаться в жилетку - плакалась. И, в конце концов, отдала своего ребёнка биологической матери Рейчел, что на фоне восстанавливающейся энергии тайной лампочки произвело на Квинн эффект самого интимного сближения их всех возможных.
Но так показалось ей одной, потому что Рейчел, источая счастье, ушла в лето за руку с Финном, оставив Квинн наедине с её наклонностями. Время от времени она наводила о них справки, но даже самые грязные подробности из блога Джейкоба только злили, но не возбуждали.
В начале осени, устав бороться, она полностью отдалась силе, которая зажигала лампу, и началось нечто, о чём сама Квинн позже вспоминала со стыдом и злостью. Бесконечные метания Финна между ею и Рейчел, отношения с Сэмом и их фееричное окончание, которое отозвалось в разумной части Квинн самым сильным приступом вины, бессмысленная погоня за статусом королевы бала, всплывшая правда о истинной природе Квинн, которая привела эту самую природу в бешенство, и Квинн едва не сошла с ума от свалившегося на неё потока навязчивых идей и внезапного гормонального скачка, отозвавшегося непреодолимым желанием делать больно самой себе. Квинн резала себя, ставила синяки, прижигала плойкой. В конце концов, ей стало невыносимо страшно, потому что совершенно абсурдные события, свидетелем которых она стала, запертая в собственной голове, никому не казались абсурдными. И ведь у этих людей не было ни лампы в мозгу, ни давно отринутой, но не сдавшейся второй личности, которая не давала спокойно жить.
Чтобы не спятить окончательно, Квинн примирилась с Люси. Предвыборная кампания очень помогла этому процессу пройти быстро и безболезненно. И когда королевой бала выбрали Курта, но не её, уже сама Квинн была вне себя от злости, и именно сама Квинн отписала попавшей под руку Рейчел смачную пощёчину.
И вдруг Люси исчезла. Исчезла так же внезапно, как появилась после беременности. Не стало больше какой-то другой личности, осталась только лампочка, дарующая райское наслаждение в определённые моменты.
Люси сильно задела Рейчел тогда в актовом зале у рояля. Квинн, смотревшая на это со стороны, была потрясена жесткостью своей второй личности. Это было ничем не оправдано, и Рейчел была не в состоянии справиться с этим и проглотить это, как она поступала обычно. В тот момент Квинн очертила себе рамки дозволенного – и тогда, стоя в туалете, она до смерти испугалась, что снова перешла эту черту, и сейчас снова потеряет Рейчел, но теперь уже самостоятельно, без помощи полоумных призраков прошлого.
Но Рейчел оказалась выше этого, и поняла и приняла страдания Квинн, истолковав их, правда, совершенно иначе, нежели это было на самом деле. Квинн ещё раз с жалостью подумала о том, что Рейчел может спустить ей такое с рук, но сама никогда об этом не попросит. Потом Рейчел начала её жалеть, и Квинн не осталось ничего другого, кроме как принять это.
Нью-Йорк пролетел для Квинн совершенно незаметно. Поплакав для проформы о Финне и сменив причёску, она вернулась в Лайму к своему наваждению. Рейчел снова ушла в лето с Финном за ручку, но быстро отпустила её и однажды вечером появилась на пороге дома Квинн с нелепыми объяснениями в любви.
То, что было потом, можно назвать почти семейной жизнью. Для взрослого населения Лаймы лето выдалось адским, поэтому многие практически оставляли дома, уезжая работать в соседние города. Многие семьи вынуждены были уехать насовсем, в том числе и семья Сэма. Отцы Рейчел укатили в Толидо, лишь изредка появляясь дома и справляясь о состоянии дочери по телефону или через знакомых. На это время Квинн, оставив мать, с которой так и не смогла наладить нормальных отношений, перебралась к Рейчел.
Они вставали поздно, и Квинн почти на целый день куда-нибудь уходила, оставляя Рейчел репетировать в одиночестве. Она возвращалась к ужину и они непременно ссорились, но склоки были настолько обыденными, что не доставляли Квинн ровно никакого удовольствия. Они ложились спать на разных половинах кровати, но утром просыпались точно по середине, и Рейчел всегда крепко обнимала Квинн. Та выпутывалась из объятий, одевалась, скоро пила кофе и куда-нибудь уходила, и всё повторялось снова и снова. За месяц такой жизни они не разу не занимались сексом, а Квинн не разу не ответила на пылкие и страстные признания Рейчел большим, чем снисходительный смешок.
Однажды Квинн вернулась домой пораньше. Рейчел колдовала над чем-то на кухне. Её стряпня никогда не была чем-то выдающимся, ровно как и её кулинарные навыки. Квинн часто не нравилось то, что готовила Рейчел, особенно из-за степени солёности еды. Сначала они ссорились из-за того, что соли было слишком много, и вскоре Рейчел уступила и начала солить еду в меру. Тогда Квинн начала вредничать просто из принципа – её категорически не устраивало, что Рейчел предпочла изменить собственному вкусу, чем снова вызвать её недовольство. Но очень скоро ей это наскучило, и ужины стали проходить в абсолютной тишине.
В тот вечер Рейчел вела себя немного необычно. Ломая голову над причиной, Квинн уселась за стол. Рейчел тоже села, но не спешила приниматься за свою тарелку супа. Рассматривая её, Квинн машинально набрала ложку, поднесла её ко рту, влила суп себе в рот и тут же подскочила. Соли в супе было больше, чем всех остальных ингредиентов. Квинн машинально оттолкнула от себя тарелку, но сделала это неосторожно, и она упала на пол. Тарелка не разбилась, но весь суп расплескался по столовой.
Тогда Рейчел с готовностью вскочила со своего стула и обиженно спросила:
-Какого чёрта?
Квинн уставилась на неё безумными глазами и, с огромным трудом ворочая языком в рту, где по-прежнему был суп, ответила как думала: что Рейчел – абсолютная идиотка, что она, Квинн, тысячу раз ей говорила, как она ненавидит солёное, и что она Рейчел ненавидит лютой ненавистью и сейчас же уйдёт из её дома.
В ответ Рейчел, с ещё большей готовностью, повысив голос настолько, что он начал надрывно поскрипывать, начала в ответ ругать Квинн за то, что она придирается, что она сама ничего в доме не делает, но требования предъявляет заоблачные. В конце она припомнила бастарда, которого Квинн родила год назад, и Фабре, едва не падая в обморок от злости, крича какие-то оскорбления в ответ, пошла через столовую на Рейчел, загодя напрягая раскрытую ладонь, и со всей силы шлёпнула ею Берри по щеке. В ту же секунду в мозгу Квинн произошёл ядерный взрыв, и она снова, как в первый раз, почувствовала себя самой счастливой и самой свободной во вселенной. Но в этот раз на неё не навалилась тяжесть и сознание её не покинуло. Открыв глаза, которые она зажмурила от вспышки, она увидела перед собой скрючившуюся Рейчел, и её захотелось ударить снова. В этот раз она била наотмашь и попала Рейчел по уху. Та тихо охнула и пошатнулась, но отойти от Квинн даже не попыталась. Через мгновение её снова хлестнули по лицу, потом ещё раз, и, наконец, она попятилась, прикрывая глаза, но подставляя под ощутимые шлепки щёки и шею.
Квинн била и выкрикивала оскорбления, двигаясь за Рейчел. Столовая внезапно кончилась, начался коридор, а сразу после узкой полоски паласа под ногами Берри оказалась первая ступенька лестницы на второй этаж. Оступившись, Рейчел потеряла равновесие и, забавно всплеснув руками, повалилась к ногам Квинн. Та быстро вытянула руку, схватила собранные в хвост волосы, резко подтянула вверх, к себе, продолжая сыпать самыми гнусными и сердечными из известных ей оскорблений. Рейчел за это время не произнесла ни слова, только прикрывала руками глаза. Заметив, что рот у неё странно искривлён не то в ухмылке, не то от боли, Квинн не удержалась и ухватила нижнюю губу острыми зубами. Рейчел тихо замычала. Квинн отпустила нижнюю губу и ухватилась за верхнюю. Рейчел замычала громче и протяжнее. Квинн отпустила губу и, убрав с лица Берри растрёпанную челку и пару выбившихся из хвоста длинных прядей, сверху вниз посмотрела ей в глаза. Рейчел это не понравилось и она, извернувшись, подтянулась за руку, сжимающую её собственные волосы, и неловко попыталась поцеловать Квинн, но снова потеряла равновесие, и теперь уже они обе завалились к подножию лестницы.
Неудавшийся поцелуй немного отрезвил Квинн. Чем дольше это продолжалось, тем меньше в ней оставалось злости и тем потешнее выглядела вся эта сцена. Но что-то внутри сказало ей, что засмеяться прямо сейчас будет ужасной ошибкой, и она, насильно вызвав в памяти омерзительный солёный вкус, со свежей злобой ухватила Рейчел зубами за щёку. Та охнула от неожиданности, но дальше сделала что-то, что показалось Квинн совершенно неуместным: она расстегнула молнию на шерстяных брюках. Квинн оторвалась от её щеки, потеряв на время ориентацию в пространстве, но мигнувшая в мозгу лампочка моментально привела её в чувство. Рыча, она перевернула Рейчел, поставила на колени, дотянулась рукой до ленты, стягивающей портьеру на выходе из столовой, отвязала её и накинула Рейчел на шею. Берри в это время пыталась просунуть ладонь, но брюки были слишком узкими. До Квинн, наконец, дошло, что собирается делать Рейчел, и она, придерживая одной рукой петлю, второй рванула штаны вниз, и даже немного расстроилась, когда они от этого разошлись по шву.
Квинн стянула разорванные брюки пониже, и Рейчел, наконец, сумела просунуть ладонь между ног. Квинн посильнее намотала ленту на руку, заставив Берри запрокинуть голову и захрипеть, и, отодвинувшись, начала исступленно шлёпать жёсткой ладонью бледные ягодицы. Рейчел начала хрипло постанывать, как показалось Квинн, от удовольствия. Это сильно её разозлило, и она стала бить намного сильнее, но участившиеся и ставшие громче стоны Рейчел по-прежнему казались ей недостаточно страдальческими. Тогда она с размаху впилась в раскрасневшуюся ягодицы ногтями и медленно потянула. Бороздки получились достаточно глубокими, чтобы проступила кровь. Рейчел протяжно завыла, и Квинн, довольная результатом, точно так же впилась ногтями во вторую ягодицу. Звук, который издала Рейчел, был совершенно нечеловеческим, и этого для Квинн было достаточно. Она зажмурилась, потянув на себя ленту, и растворилась в сиянии, яркость которого невозможно описать.
Всякое удовольствие, которое Квинн испытывала раньше, было ничем рядом с тем, что она испытала в тот момент. Самым простым объяснением была бы смерть. Она умерла и тут же воскресла, побывав так далеко, что воспоминания об этом месте моментально стёрлись.
Квинн отпустила Рейчел и тяжело повалилась на жёсткий палас. По голове, шее, спине и бёдрам тёк пот. Сердце колотилось с невероятной скоростью, дыхание никак не восстанавливалось. На глазах выступили слёзы. Проклятая лампочка, кажется, перегорела.
Рейчел мягко опустилась рядом с рыдающей Квинн. Её трясло, но она быстро справилась с этим и мягко, но уверенно, взяла Квинн за руку. Та сильно сжала руку и перевернулась на бок, поджав ноги к груди. Она не открывала глаз и продолжала плакать. Всё ещё дрожащей рукой Рейчел погладила её по голове. Квинн открыла глаза и сказала первое, что пришло ей даже не в голову, а сразу на язык:
-Я тебя люблю.
Рейчел удивлённо моргнула, потом загадочно ухмыльнулась и ответила, что тоже очень любит. Квинн внимательно посмотрела на неё, но загадочная ухмылка не стала понятнее.
Рейчел села, не выпуская руки Квинн, и осмотрела разорванные брюки, сокрушённо помотав головой. Квинн попыталась вызвать чувство вины, но ничего не получилось. Она не испытывала вообще ни одного негативного чувства. Только непонятное тупое счастье.
Рейчел пробормотала что-то вроде «Ладно, оно того стоит», и аккуратно помогла Квинн сначала сесть, потом, не меньше чем через четверть часа, подняться на ноги.
-Я в ванну,- выдавила Квинн, неуверенно ступая на первую ступеньку. Рейчел поддерживала её, пока она не поднялась слишком высоко.
Когда Квинн, осмелев и, кажется, наконец, оправившись до конца, уже поднялась на второй этаж, Рейчел подняла голову и громко, отчётливо сказала:
-Я тебя люблю.
Квинн перегнулась через перила и после короткой паузы снисходительно усмехнулась.
-
-
17.08.2011 в 17:33-
-
17.08.2011 в 18:25но текст очень неожиданный и, действительно, хорош.
-
-
17.08.2011 в 23:49-Lone_Star-, спасибо) она психически ненормальна, определенно. а кто среди них вообще нормален?
-
-
18.08.2011 в 11:54-
-
18.08.2011 в 14:38извращенкаспасибо)