羽ばたく蝶になる (с)
Автор: Marineko/ mylittlecthulhu 
Оригинал: kaijoufic.livejournal.com/50367.html
Перевод: ChioChioSan, nandemonai
Фандом: Arashi/Араши
Пейринг: Sakumoto/Сакумото
Рейтинг: R
Объем: ~11 424 слова (всего)
Прим. автора: Араши не владею. К написанию подтолкнула salwaphoenix, которая хотела фанфик, в основу которого бы легла песня Silverchair Miss You Love.
Прим. переводчиков: лучшее, что когда бы то ни было написано по этому пейрингу. Будем рады, если вы оцените этот фик так же, как оценили его и мы. Если вы владеете английским, советуем всё же не полениться и прочесть эту вещь в оригинале - она покажется вам еще лучше. Спасибо Маринеко, которая написала эту вещи и позволила ее перевести на русский И отдельное спасибо от меня Эри, которая довела перевод до читабельного вида
Часть IЯ не уверен,
Я не слишком понимаю, каково это,
Как справляться с этим каждый день.
Любить того, кто только что в толпе людей
Прошел мимо.
- "Miss You Love" by Silverchair
Если бы не Шо, прижимающий его к стенке, Джун, вероятно, осел бы на пол. Матсумото ненавидел это: то, какие чувства вызывает в нём Сакурай – будто он теряет всё на свете, будто бы его привязали и заставили ехать на отвратительнейших «американских горках», будто он находится в свободном падении, без всякого парашюта, и не в его силах замедлить происходящее, поставить на паузу или остановить вовсе. И в итоге всё, на что он способен - это закрыть глаза и молиться о том, чтобы выжить. Джун потерял над собой контроль, когда Шо приблизился; и не имеет значения, сколько раз он повторял себе, что всё прекратит, что на этот раз скажет ему «нет». В моменты, когда они касались друг друга, а иногда даже просто от того, как настойчиво Шо смотрел на него, взглядом говоря, что хочет Джуна, сейчас... тогда всё остальное теряло смысл, и он становился ничем.
“Шо, Шо-кун, что ты делаешь? Ты только что вернулся со съемок?”
Шо не должен быть здесь, думает Джун. Он не живет в общежитии, поэтому и причин для того, чтобы тут быть, у Шо нет. А тем более у Шо нет причин быть в комнате Джуна, на его кровати, пьяным (ну не слишком-то пьяным, понимает Джун, замечая напряженный блеск в чуть потемневших глазах). Нет причин и для того, чтобы его руки неуклюже шарили по одежде Джуна. Спину Матсумото бросает одновременно в жар и холод, и всё, на что он способен, так это уставиться на старшего, широко раскрыв глаза. Он не узнает этого Шо: “его” Шо – умный, надежный, ответственный и старательный, пусть даже иногда и проявляет характер, пугая тем самым Джуна, характер, который, кажется, сейчас становится всё хуже, пока Сакурай снимается в новой дораме. “Его” Шо не проник бы в комнату, чтобы… – он сам понять не мог, что Шо нужно, до тех пор, пока тот не наклоняется над ним, осторожно целуя в изгиб шеи, тем самым заставляя Матсумото с шипением хватать ртом воздух.
“Шо-кун”.
“Замолчи”, - бормочет Шо. - “Ты же любишь меня, ведь так? Ты должен быть счастлив, поэтому заткнись”.
Джун трясёт головой и пытается оттолкнуть от себя старшего, чувствуя, что этот Шо пугает его больше, чем злой Шо, который иногда бывал излишне резким, если Матсумото становился назойливым. Но Шо сильнее, и, когда Сакурай двигается от его шеи к губам, Джун лишь издает чуть слышный всхлип, закрывает глаза и позволяет этому случиться.
Говоря, что любит Шо, он имел в виду совсем другое, но происходящее ему нравится, несмотря на горечь губ Сакурая, отбивающую всякое желание когда бы то ни было пробовать алкоголь, даже когда Джун станет достаточно взрослым.
Понадобилось время, чтобы затуманенное сознание вновь прояснилось. Когда сладостный жар, охвативший все тело, немного поутих, он спросил себя, почему никто не действует на него так, как действует Шо. Он ненавидел это, но в то же время ему до смерти этого не хватало. Дыхание еще не успело восстановиться, когда Шо каким-то образом притянул парня ближе к себе, глядя на него рассредоточенным взглядом.
“Шо”, – с трудом произнес Матсумото, в очередной раз поражаясь тому, как бестолково чувствует себя рядом с Сакураем, как трудно становится дышать, как мозг отказывается работать, вплоть до того, что даже говорить стоит невероятных усилий.
“Шо. Какого черта?”
Кажется, вопрос заставил Шо вздрогнуть, но это длилось лишь сотую долю секунды, к тому же, могло только почудиться.
“Я…” – заговорил Сакурай, но запнулся и вместо этого спросил: “Я сделал тебе больно?”
Джун подумал, что всё это довольно иронично, и хрипло рассмеялся.
“Ты спрашиваешь меня об этом сейчас?”
А что насчет того времени, когда он был всего лишь ребенком, который выбалтывал всё, о чем думал, который восхищался этим человеком, словно героем, потому что тот был не похож ни на кого из всех, кого Джун встречал прежде? Вопрос Шо запоздал, как минимум, лет на восемь.
“Прошло много времени, и я не…”
“Мне давно уже не нужна трепетная забота мамочки, Шо”, перебил Джун. - “К тому же, ты не был единственным. Поэтому забей”.
Джун ожидал гнева, возможно, равнодушия или облегчения, но, кивая, Сакурай лишь немного потупил взгляд. Теперь уже Джун не знал, что сказать и что чувствовать по поводу столь неожиданного «рецидива». С последнего раза прошло слишком много лет.
Секс причиняет боль. Джун всегда знал об этом, весьма поверхностно, но, тем не менее, само ощущение стало для него немалым шоком в первый раз. Обжигающая, раскаленная до предела боль пронзила все тело и заставила Матсумото издать сдавленный крик – Шо даже на мгновение остановился, но Джун стиснул зубы и потянулся к старшему, призывая того продолжить, потому что всё, чего он хотел, - чтобы это закончилось как можно скорее.
“Будет больно”, - заранее предупредил Сакурай, хотя Джун знал, что тот и не собирается останавливаться.
“Мне нравится боль”, - ответил Матсумото с уверенностью, которой в себе совершенно не чувствовал; после месяцев, когда Шо прокрадывался в его комнату или затаскивал в темные замкнутые помещения, Джун понял.
Он соврал.
Когда бы Джун ни пытался вспомнить прошлое, каждый раз выходит что-то неправильное. Он не знает или плохо помнит, как долго длились эти странные отношения с Шо. Будто жил двойной жизнью; или тройной, если считать отдельно их личную жизнь и жизнь как идолов. Он помнит одно: чувство, словно оказался на ложе Прокрустов, где одни части его тела растягивают до невероятной боли, а другие, кажущиеся несоразмерными, обрезают.
Он помнит, как хотел быть похожим на Шо, который все свои проблемы, казалось, решал без особых трудностей. Он любил Сакурая, любил той любовью, которой мальчики обычно любят старших братьев – он думал, что Шо никогда не сделает чего-то неправильного. Он везде ходил за ним по пятам, как это делают надоедливые младшие братья, но они не братья, и у Шо были свои тяжелые времена с привыканием к слепому увлечению Джуна. Матсумото до сих пор помнит моменты, когда Шо не выдерживал и взрывался. И когда Сакурай впервые прокрался в комнату Джуна, то было просто еще одним вариантом его вспышки, когда в Шо что-то резко переключилось, и ему захотелось обидеть кого-то в ответ. К тому времени он понял, что Джун стерпит ради него всё.
Понадобилось немало времени, но в итоге Матсуджун начал понимать, как они влияют на жизни друг друга.
“Трудный день?” - произносит Джун, мысленно спрашивая самого себя, хорошо ли то, что ему нравится, как привычно Шо обхватывает его вокруг талии, в то время как губы оставляют дорожки поцелуев на плечах и шее. Ему нравится даже то, что хватка второй руки Шо достаточно сильна, чтобы после, Матсумото уверен, оставить синяки. Он не знает, что на самом деле между ними происходит, но, когда он понемногу начал признавать, что Сакурай – не тот человек, которым он всегда восхищался, Джун понял кое-что новое.
“День как день, нормальный день”, – отвечает Шо и тут же коротко смеётся. - “Если, конечно, я верно понимаю значение слова «нормальный». Не могу даже спокойно дойти до чертовых занятий”.
“Это... это правда?”
“Что – правда?” – но Шо наверняка знает, о чем думает Джун. Новости распространяются быстро; и он должен знать, что Джонни уже наслышан о его последней вспышке гнева, пусть даже таблоиды и умалчивают историю как минимум до следующего утра. Один из джуниоров стоял под дверью – собирался ли он подслушивать или просто оказался в нужное время в нужном месте, Джун никогда не узнает – и естественно, спустя каких-то пару минут об этом знали все.
Джун только смотрит на Шо; он до сих пор не научился быть резким с парнем, которым так восхищался и который продолжает разочаровывать его (да и быть резким с кем бы то ни было вообще; Ниномия постоянно говорит Джуну, что тот ужасно слабоволен). Но было что-то вроде света в конце туннеля, обещание человека, каким он мог бы однажды стать. И прежде, чем Шо убирает руки с его талии, чтобы закрыть дверь, что-то меняется в его взгляде на Джуна.
“Разве это важно?” – спрашивает Сакурай.
Его не волнует ответ, и он не дает Матсумото на него времени. Но Джун знает ответ, знает также то, что и Шо его знает. Не важно. Всё, что имеет хоть какое-то значение - происходящее за закрытыми дверьми, где они ведут опасную игру, правил которой Джун даже не знает. И Шо – тот, кто держит в руках все карты.
Важно и другое: Джун пытается возненавидеть Сакурая за всё, но он прекрасно понимает, что в действительности происходит обратное. Характер его любви меняется, и ему страшно от того, что это может означать.
Они сидели в тишине, и казалось, что это длилось целую вечность. В голове начинали возникать вопросы, и ему хотелось иметь достаточно сил, чтобы отважиться их задать. Всё пойдет по новой, или это всего лишь случайность, произошедшая однажды, ошибка? Их отношения снова нормализуются, и если предположить, что ответ «да» - то что значит «нормализуются»? Избегать друг друга вне работы, взаимодействовать как можно меньше, в общем, то, как всё и было в последние несколько лет? Или они попытаются вновь стать друзьями, как когда-то? Если они, конечно, когда-то ими были.
Слишком много вопросов. Пульс Джуна ускорялся уже лишь оттого, что Шо рядом; слишком много воспоминаний наполняли сознание и порождали нежелательные эмоции и порывы. Он умел проявлять желаемое равнодушие, но все же у Шо получалось будить в нем того глупого мальчишку с такой же глупой влюбленностью. Для всех остальных он может быть непробиваемой стеной, но Джун знает, что достаточно лишь одного прикосновения, одного слова Сакурая, чтобы эта стена рассыпалась на кусочки. Между ними царило молчание до тех пор, пока Шо не заговорил, сообщая о том, что им нужно быть готовыми к отправке на съемки.
Гримерные и автобусы. А затем студии или концертные залы, и позже снова гримерные и автобусы. Он прекрасно это понимает – и понимал еще тогда, когда отправлял своё заявление. Но он никогда не ожидал, что временами будет задыхаться от этого. Будто заперт в клетку, только хуже – потому что эту клетку он сделал собственными руками. С каждым новым синглом, с каждой новой целью, которую группа перед собой ставила, он закладывал новый кирпич в выстраиваемую перед собой стену.
Ему страшно, что однажды стена окажется настолько высокой, что он не сможет из-за нее выбраться.
Он улыбается и машет толпам фанатов, выстроившихся снаружи. Они восторженно машут в ответ, протягивают руки, и все, на что он способен – не отпрянуть назад. Их слишком много, для него это слишком, ему страшно.
“Подожди, пока станешь по-настоящему популярным”, – однажды сказал ему один из семпаев.
“Сейчас они преследуют тебя, потому что ты один из нас и снялся недавно в паре дорам. Просто дождись, пока ты станешь известным. Если тебе повезет, и ты достигнешь большего… тогда всё будет действительно потрясно”.
Этого достаточно, чтобы свести человека с ума.
Ему интересно, чувствуют ли остальные то же, или он единственный, кто не знает, что делать с изменениями в их жизни. Потому что иногда его посещает чувство, будто не он управляет своей жизнью, а жизнь управляет им. Недавно он предпочел закрыться дома на три выходных вместо того, чтобы куда-то поехать. Он даже вообразить не может, как со всем справляется Шо, которого толпа преследует и вне рабочее время.
И когда это пришло ему в голову, он расхохотался.
Шо и Аиба окидывают его странными взглядами. Нино – будучи Нино – не обращает на него никакого внимания, очевидно, слишком увлеченный чтением «JUMP», чтобы отвлекаться на мелочи. Оно, прильнув лицом к оконному стеклу, так очарован толпой девушек внизу, что выглядит выпавшим из реальности.
“Что смешного?” – спрашивает Аиба.
Джун смотрит на Шо, а Шо смотрит на Джуна, но по его лицу невозможно что-либо прочесть. “Ничего”, – отвечает Матсумото. “Просто мысль в голову пришла”.
“Что-то смешное?” – не отстает Аиба. - “Если смешное, я тоже хочу знать!”
“Теперь она не кажется мне такой уж смешной”.
Если бы надо было с чем-либо сравнить это нахождение в клетке, пусть даже и их собственного производства, то скорее всего они похожи на животных, запертых в неё. Один злится и рычит при виде рук, тянущихся для прикосновения; а другой в страхе жмется к стенке. В любом случае, их обоих поймали то ли в цирк, то ли в зоопарк.
«И правда, совсем не смешно», - думает Джун.
Со временем все стало больше, грандиознее. Гримерки и автобусы оставались, за исключением того, что гримерки стали гораздо более комфортабельными, а автобусы превратились в лимузины, для каждого отдельный. В конце концов, одиночество лишь усилилось. Джун не думал, что и остальные того же мнения, – Нино, например, отлично себя чувствовал с игровой системой в своем авто.
Изменились и фанаты. Естественно, Джун уже привык к ним, и даже был благодарен – группа стала тем, чем он дорожил больше всего в своей жизни, и Матсумото прекрасно понимал, что без фанатов они бы не добились ничего из этого. Но была и часть него, отголосок того, что осталось от мальчика, каким Джун был когда-то, которая противилась тому, чтобы отдавать так много себя другим. Все хотели урвать от него кусок, и было время, когда Джуну казалось, что ему уже нечего отдавать этому делу.
Съемки протекали в обычном темпе. Матсуджун не был уверен, но ему казалось, что Шо стал относиться к нему теплее обычного. Возможно, объяснение этому – Сакурай хочет, чтобы после стольких лет они снова стали друзьями. Матсумото чувствовал, как в нем загоралась надежда, маленький огонек, который казался невыносимо ярким.
Джун не показывал этого, но каждый раз, когда Шо прикасался к нему или говорил что-то, в чем слышался хоть какой-то намек, Матсумото чувствовал приступ паники. Он видел, что Сакурай ведет себя так и с другими, особенно с Аибой. Да и сам Джун не отказывал себе в фансервисе, который публикой периодически воспринимался лишь как валяние дурака. Но когда дело касалось его и Шо, Матсумото останавливался. У них было прошлое, пусть даже и такое, о котором ни один из них никому никогда не расскажет. Он чувствовал, что это неправильно – как когда ты чересчур упорно пытаешься что-то сделать, и это только сильнее отдает фальшью. Но было похоже, что Шо не всегда преследовало то же чувство. Поэтому Джуна застигало врасплох всякий раз, когда Сакурай уделял ему особенное внимание. Или когда Шо называл его тем прозвищем, которое должно было оставаться лишь между ними двумя – в такие минуты Джуну хотелось провалиться сквозь землю, и он не знал, как скрыть смущение. Будто Сакурай рассказывал всем и вся о том, что между ними было.
Он смеялся над чем-то, что рассказывал Аиба, когда Шо вошел в гримерку. Джун даже забыл, что его так развеселило. Он отвел взгляд и сфокусировал его на Аибе, но Матсумото стал рассеянным, и старший это заметил.
Аиба коснулся ладонью его щеки и, сняв с Джуна очки, приблизился к лицу Матсумото.
“У тебя жуткие синяки под глазами”.
“Плохо спал”, – рассеянно ответил он, прежде чем остановиться, немного испугавшись, что проболтался. Но Аиба даже понятия не имел, о чем думал Матсуджун, потому что Масаки не знал о Шо.
“Бедный ребенок”, – пробормотал Аиба-чан со странно радостным увлечением в голосе. Это то, что ему нравилось в Аибе. Джун помнил, как у Шо однажды случился особенно неприятный инцидент с фанатом, и то, как остальные собрались вместе и переживали из-за последствий. Но Аиба только смеялся и говорил, что жаль, что он не видел этого. Однажды Масаки сказал ему: Единственный способ не сойти с ума – уметь надо всем посмеяться.
“Проблемы с девушкой? Я могу помочь”.
“У меня нет проблем с девушкой”, – ответил Матсумото, сжав зубы от внезапно поднявшегося раздражения. А вот это ему в Аибе не нравилось: Масаки никогда не знал, когда следует остановиться. Он чувствовал, что краснеет, подумав о том, насколько предположение Масаки близко к истине.
“А, ну если не это, то, может, проблемы с учебой?”
С учебой все было вполне нормально, поэтому Джун лишь пожал плечами и взял стакан воды, который недавно оставил для него кто-то из персонала. Он чувствовал, что Шо смотрит на него, но взгляда не поднял, медленно потягивая воду.
Не обращая внимания, Аиба продолжил: “Если проблемы с учебой, то всё просто. Попроси Шо-чана помочь!”
Джун едва не подавился. Кровь хлынула к щекам. “Шо…куна?”
“Да! Он же может с тобой позаниматься, правда, правда же?” – Аиба с любопытством посмотрел на Сакурая, который, в отличие от Джуна, сохранял полную невозмутимость.
“Уже”, - сказал Шо. - “В смысле, занимаюсь с ним”.
Иногда Шо так делал – намекал остальным о том, что в действительности между ними происходит, хотя Джун был единственным, кто на самом деле понимал, о чем говорил Сакурай. Джун перестал дышать, когда голова Аибы обернулась к нему, а подозрение во взгляде сменилось на улыбку. “А, ну тогда ты в надежных руках, верно, Джун?”
“Уг- угу”, – Джуну стоило немалых усилий, чтобы говорить, чтобы дышать. “Просто не хочу навязываться Шо-куну, вот и все”.
Сакурай встал и, подойдя к Джуну, оперся о его спину так, что их щеки соприкасались. “Без проблем”, – сказал он.
Незаметно для Аибы рука Шо скользнула под рубашку Джуна, пальцы ласкали спину, найдя позвоночник, пробежались вниз к джинсам – Матсуджун закусил губу и сжал край сидения со всей силой, чтобы не издать ни единого звука и не выгибаться от каждого прикосновения – затем Сакурай убрал руку и положил ее тому на плечо.
“Я всегда здесь для нашей детки”.
Обычно Джун бы взбесился от этого; новая фишка, придуманная Нино (ну а кем же еще?), хотя Казунари сам был немногим его старше. И теперь все звали его “детка”, или “младшенький”, или “ребенок”. Хоть Матсумото и знал, что они забудут об этом, как только шутка перестанет быть забавной, всё равно было обидно: такое чувство, будто все состоят в каком-то тайном клубе, куда он сам никогда не попадет.
Кожа все еще пылала от легких прикосновений Шо, и Джуну все еще сложно было вымолвить хоть слово. Поэтому, когда в дверь постучали и сказали, что сейчас очередь Сакурая, Джун почувствовал облегчение. Шо ушел, и в комнате остались лишь он и Аиба.
Аиба взглянул на него с жалостью, и в приступе паники Матсуджун подумал: Масаки знает, но если это даже и так, он ни за что в этом не признается.
“Ты все еще влюблен в него, не так ли?” – спросил Аиба, и Джун лишь быстро опустил голову. Ему хотелось возразить, но для Аибы лучше думать, что это всего лишь влюбленность, чем знать правду. “Ну, по крайней мере, теперь он лучше относится к этому”, – продолжал Масаки, не дожидаясь ответа Матсумото. “Не переживай, мой брат однажды тоже через такое прошел. Крутился вокруг меня месяцами, как цыпленок вокруг курицы. Знаешь, это даже мило. Плохо, что теперь он перешел в старшую школу и решил, что стал слишком взрослым, считает себя даже умнее меня”, – уныло закончил Аиба.
Джун не знал, каким образом слова Аибы могли ему помочь, но он улыбнулся и все равно почувствовал себя лучше. Видимо, Аиба умеет так действовать на людей, - предположил он.
Уже не в первый раз он чувствовал благодарность за то, что судьба подарила ему этих людей.
“Эй, Джун?”
Матсумото остановился по пути в гримерную и дождался, пока Аиба его догонит. “Да?”
“Сегодня на съемках ты был какой-то странный. У тебя все в порядке?”
Он улыбнулся. “Всё отлично”.
“Правда?”
“Правда”.
“Правда, правда?”
“Аиба”, – Джун тоном дал понять: он хочет, чтобы друг заткнулся. Матсумото знал, что стоит лишь дать волю, и вопросы Аибы никогда не закончатся.
“Джун”, – ответил Масаки, подстраивая свой тон под Матсумото.
Джун вздохнул. “Что?”
“Ты ведь знаешь, что можешь рассказать мне всё, верно?”
Аиба был искренним – он видел это, и это его трогало. Странно, но среди всех остальных иногда Масаки был тем, кто присматривает за ним. Это одновременно и раздражало, и было мило.
“Знаю”, – ответил Джун, гораздо мягче. - “Но с некоторыми вещами я должен справиться сам”.
“Хммм, ну ладно”, – Аиба кивнул и похлопал Джуна по плечу. “Если ты так уверен”. И затем, глядя ему за спину, Аиба радостно улыбнулся, поцеловал Джуна в щеку и резко отпрянул, пока младший не успел его стукнуть. Оставив Матсумото одного, Масаки поспешил в гримерную.
“Что это было?” – раздался за его спиной голос, заставив Джуна податься вперед от неожиданности.
“Ничего”, – голос Матсуджуна был уже не такой, как только что с Аибой, он был холодным, отстраненным, равнодушным. И он ясно давал понять: Шо это не касается.
“Понятно”, – пробормотал Сакурай и двинулся дальше, не задавая больше вопросов. По какой-то причине, несмотря на то, что это Джун не захотел отвечать, он чувствовал, словно всё с точностью наоборот.
В паре шагов от Джуна Шо остановился и, обернувшись, улыбнулся так, как уже давно не улыбался для Матсумото. Джуну показалось, что не только его сердце остановилось, но и весь мир, должно быть, остановился в эту секунду.
“Ты идешь?” - спросил Шо.
Джун неопределенно кивнул и зашагал вперед, задаваясь вопросом, может ли это быть какой-нибудь новой игрой, которую затеял Сакурай.
“Я скучал”, – говорит Шо, задирая футболку Матсуджуна в попытке избавиться от нее. Джун чувствует, как каждый нерв его тела подскакивает в ответ на действия или, вероятнее, слова.
Он позволяет Шо стянуть с себя футболку, и когда внимание Сакурая переключается к следующему элементу одежды, Джун хрипло спрашивает:
“Правда?”
“Конечно. Все время, когда тебя не было рядом, я чуть с ума не сошел. Думал, что взорвусь”. Шо нетерпелив, и он преувеличивает; Матсумото знает, как серьезно тот относится к учебе и что он провел всё это время в подготовке к экзаменам, поэтому и работу отодвинул на задний план. Но все же что-то внутри Джуна сломалось, потому что он не испытывает тех же эмоций, что и раньше. Теперь ему кажется, что он смотрит на всё со стороны. Но Шо, видимо, не замечает этой внезапной отрешенности.
Он слышит собственные отклики на ласки Шо, отстранённо чувствует, как его же руки наполовину притягивают, наполовину отталкивают старшего, но это будто бы не он. Джун закрывает глаза и думает, что это сон, но голос разума говорит, что будь это сон – Шо любил бы его в ответ.
Оно заболел, и Шо изображал из себя курицу-наседку, бегая все время вокруг старшего и осыпая того вопросами и заботливыми наставлениями. Что-то внутри Джуна сжалось и скрутилось; что-то вроде зависти, но не совсем, потому как он прекрасно понимал, почему Шо так себя ведет, и Джун тоже любил и переживал за Лидера. Но в то же время ему было интересно, станет ли Шо когда-нибудь столь же внимательным по отношению к нему?
Он отбросил эту мысль подальше, решив, что думать об этом бесполезно. Вместо этого он сосредоточился на Лидере, потому как обычно Оно любит преувеличить свое недомогание, чтобы отлынивать от работы (или чтобы не получить выговор за то, что пытается отлынивать). Но сегодня тот практически весь день молчал и ни на что не жаловался, значит, всё было действительно серьезно.
Шо убедил Лидера прилечь в гримерке, пока остальные напоследок проверят список вопросов. Поначалу Джун слушал их разговор, но когда Шо и Нино заспорили по поводу, сойдет ли история об одном из их похождений для публичного оглашения или нет, а Аиба решил взять на себя роль судьи в этом матче, Матсумото поспешил скрыться.
“Риида”, – сказал он, открывая дверь, но фигура на диване оказалась спящей. Джун подошел и потрогал лоб Сатоши; температура еще держалась. Оно был укрыт одеялом, и Матсуджун знал, что это дело рук Сакурая. Стало теплее при мысли о том, что Шо заботится об их лидере, пусть даже и не без отголосков вновь всплывшей на поверхность не-совсем-зависти.
Глаза Оно с трудом приоткрылись, и понадобилось время, пока он смог прохрипеть имя Джуна. Матсумото протянул ему стакан воды и сказал, что тот обязательно должен поговорить с менеджером об изменении расписания, либо они один день поработают без него, потому как Оно явно не в форме сегодня. Сатоши запротестовал и стал настаивать на том, что он в полном порядке.
Джун лишь скептически приподнял бровь, но ничего не стал говорить, потому что знал: Оно все равно не отступит. Матсумото подумал, что будь он Шо, возможно, он бы смог убедить Лидера пойти домой. Но опять же, будь он Шо, он бы доверился Сатоши и позволил ему самому принять решение, что Сакурай и сделал. Вытянув руку, Джун принялся играть с остро уложенными прядями волос Лидера, заботливо уговаривая того поспать еще немного.
Иногда Джун думал, что Оно он любит больше всех остальных. Лидер был для него чем-то вроде убежища, места, куда он мог прийти в моменты, когда всё доставало, и нужно было успокоиться. Даже сейчас, несмотря на то, что Лидер болен, Джун чувствовал, что напряжение от длительного нахождения в одной комнате с Шо рассеялось и уступило место пустоте, но пустоте, которая успокаивала. Даже когда он был ещё мальчишкой и остальные подшучивали над ним, как над самым младшим, Оно молчал, пусть даже и не пытался его защищать. Со временем у Джуна вошло в привычку быть ближе всего к Лидеру, когда они были впятером и когда можно было выбирать самому, куда садиться.
Оно был и тем, кто дал Джуну виды на будущее, хотя если Матсумото когда-нибудь скажет ему об этом, тот сильно удивится. Джун понял, что любит Сатоши, и ему даже больше нравится, когда тот ведет себя с ним как ребенок, несмотря на то, что это именно Джун постоянно напоминал Лидеру о его возрасте. “Веди себя соответственно возрасту”, – говорил он с напускной строгостью, наслаждаясь тем, как Оно плюет на его внешнюю «колючесть» и всё равно льнёт к нему, когда ему этого захочется.
Он любил Оно как часть семьи, как друга и, хоть он никогда и не признается, как домашнего питомца, всё сразу. Но это была не та любовь, какой он любил Шо. Поэтому момент, в который Джун понял и принял свои чувства к Лидеру, был также и моментом, когда он наконец-то разобрался в своих чувствах к Сакураю.
Сатоши пытался уснуть, и Джун говорил тихо-тихо, не заботясь, по сути, о том, что он говорит – он знал: Оно просто нужно слышать его голос. И уже засыпая, Оно отстраняет руку Матсумото, по-прежнему играющую с его волосами, и оставляет её в своей ладони, чуть сжимая, словно говоря тем самым «спасибо». А в следующее мгновение он уже уснул.
Матсумото поднял взгляд на входную дверь гримерной и увидел там Шо.
“Сколько ты уже тут стоишь?”, спросил он насколько можно тише.
“Достаточно. Не хотел ничего говорить, Сатоши нужно поспать”. Джун кивнул в знак согласия и, выпустив руку Лидера из своей, поднялся.
“Уже пора?”
“Да”. Шо посмотрел на спящего Лидера. “Пусть спит. Я обо всем договорился. Он даст свою часть интервью позже. Разбудим его, когда придет время фотосессии”.
“Отлично”.
“Пошли, нас ждут”, – Шо дотронулся до локтя Матсуджуна, обычный жест, в самом-то деле. Но Матсумото уклончиво отступил в сторону и вышел в коридор.
Он изменился.
Он знает, что изменился. Он чувствует это – казалось, что теперь у него есть выбор. Он не должен позволять вещам идти своим чередом и влиять на него. Он может использовать все в свою пользу. Он может дать волю своим эмоциональным всплескам, а остальным остаётся только не мешать ему. Он может открыто показывать свое недовольство. И что важнее всего: теперь он понимает, что только потому, что иногда он слишком смущён, или напуган, или оба варианта, остальным необязательно знать о его душевных метаниях. Он учится быть отчужденным, и люди не могут догадаться о его чувствах, теперь он знает, что существует множество способов держать людей от себя на расстоянии (и они гораздо более невинны, чем те, что когда-то использовал Сакурай, это уж точно).
Даже остальные участники теперь держатся чуть в отдалении.
Шо последним приходит в гримерку. Джун приехал сразу после Аибы, почти 40 минут назад, и в нем уже начинает просыпаться раздражение ещё до того, как Шо протягивает руку, чтобы потрепать его по волосам. Немного странный жест, даже при обычных обстоятельствах, но не настолько странный, чтобы можно было оправдать то, как Джун на него отреагировал. Он грубо отталкивает руку старшего и прохладным тоном просит Сакурая не лохматить его волосы: понадобилось немало времени, чтобы уложить их правильно.
Джун думает, что, возможно, для кого-то наблюдающего со стороны все кажется не таким уж плохим. Но каким-то образом враждебность, подавляемая в себе годами, просачивается наружу и окрашивает его тон в иные цвета.
Все оборачиваются на него, но Джун смотрит лишь на Шо, который, кажется, всё понял.
Дело не в том, что только что произошло. Дело в том, что всё это время происходило.
“Мой младший братишка стал совсем взрослым”, – произносит Шо. Джун знает, что для остальных это прозвучало как шутка, но он единственный, кто всегда слышит именно то, что Сакурай говорит, и он единственный, кто смотрит ему прямо в глаза в эту минуту. В голосе Шо появилось что-то по-новому глубокое, чего Джун понять не может, а взгляд кажется непривычно далеким.
Шо тоже изменился, хотя Джуна это только сильнее путает и лишает уверенности.
Он хочет окликнуть Шо, когда тот отвернулся. Хочет извиниться, сказать, что не это имел в виду. Но он усмиряет в себе этот минутный порыв и мысленно произносит, что так будет лучше. Шо – слабость, которую Джун не может себе позволить.
Матсумото начинает понимать правила этой игры, и он отказывается в неё играть.
Спустя три дня Джун решил, что у Шо определенно имелись какие-то скрытые мотивы, потому как лишь это объяснение имело смысл. На первый взгляд могло показаться, что Сакурай просто ведет себя по-дружески, но Матсумото казалось, что он пытается спровоцировать его на что-то, просто он не знал, на что именно.
Иногда, оказавшись с Шо один на один, Джун чувствовал, как их прошлое давит на него всем своим весом, и он задавался вопросом, чувствует ли Сакурай то же самое. И тогда Джун чувствовал также и то, что он ожидает, когда же Шо сделает шаг, и его намерения станут известны.
Это доходило до того, что даже мысль о встрече с Сакураем (несмотря на то, что эти дни они проводили не слишком много времени друг с другом, даже в составе всей группы) наполняла его каким-то лихорадочным ожиданием. И хотя Шо всегда был с ним мил и добр, когда приходило время расставаться, Матсумото чувствовал себя так, словно его предали и обманули.
Неловко, странно, и Джун знал, что все это чувствовали. Он чувствовал это сильнее всех, сильнее, чем всё то, что он когда-либо чувствовал. Словом, будто от него оторвали что-то очень важное.
Наконец, Шо устал от их игры и отступил в сторону, находясь подальше от Матсумото. Он знал, что этот день наступит, еще когда Шо впервые пришел к нему, но он пытался обмануть себя, думая, что это не произойдет. Всё продолжалось так долго, что он и сам начал верить в собственную ложь. А теперь у него не осталось даже дружбы, которая была когда-то.
Джун думал, а если бы он достаточно долго собирал кусочки, сумел бы найти все фрагменты, чтобы склеить то, что когда-то было разбито? Нелепо, странно, и в первый рабочий день напряжение передавалось всем. Съемки проходили довольно легко, потому что у него были лучшие друзья и согруппники, и пусть они не совсем понимали, что происходит, они поспешили заполнить ту пустоту, которая образовывалась между ним и Шо. А когда камеры выключены – что ж, это была уже другая история.
Сейчас он думал о том, насколько его чувства к Шо усилились или изменились, или и то, и другое. Он сделал бы для Сакурая все что угодно, только бы тот взглянул на него или обратил хоть каплю внимания. Когда их отношения начали меняться, часть него не ушла; она просто спряталась куда-то внутрь него, в место, четко подписанное именем Шо, и он продолжал заполнять это пространство надеждами: что Шо начнет видеть в нем что-то большее, чем просто нарушителя его покоя, что Шо придёт увидеться с ним действительно для того, чтобы увидеть его, что Шо в итоге почувствует то же, что чувствует сам Джун. Но всего парой слов он разрушил эту игру Шо, Джун показал, что он не слабак, каким однажды назвал его Нино, что он способен нанести ответный удар, что он готов встретиться с Шо на равных.
Он больше не тот неловкий, тощий мальчишка (пусть даже он все еще тощий), который преклоняется даже перед землей, по которой прошел Шо, который ставит их неустойчивые отношения превыше себя самого. В конце концов, их отношения были построены на этом балансе обожания Джуна и раздражения Шо из-за этого обожания.
Он думал о том, что они могли бы попробовать начать всё сначала, но сама основа их отношений была разрушена. И Джун задавался вопросом, это ли имеют в виду, когда говорят, что человек больше не живой? Потому что сам Матсумото чувствовал, будто что-то внутри него умерло.
Часть II
Оригинал: kaijoufic.livejournal.com/50367.html
Перевод: ChioChioSan, nandemonai
Фандом: Arashi/Араши
Пейринг: Sakumoto/Сакумото
Рейтинг: R
Объем: ~11 424 слова (всего)
Прим. автора: Араши не владею. К написанию подтолкнула salwaphoenix, которая хотела фанфик, в основу которого бы легла песня Silverchair Miss You Love.
Прим. переводчиков: лучшее, что когда бы то ни было написано по этому пейрингу. Будем рады, если вы оцените этот фик так же, как оценили его и мы. Если вы владеете английским, советуем всё же не полениться и прочесть эту вещь в оригинале - она покажется вам еще лучше. Спасибо Маринеко, которая написала эту вещи и позволила ее перевести на русский
И отдельное спасибо от меня Эри, которая довела перевод до читабельного вида Часть IЯ не уверен,
Я не слишком понимаю, каково это,
Как справляться с этим каждый день.
Любить того, кто только что в толпе людей
Прошел мимо.
- "Miss You Love" by Silverchair
Если бы не Шо, прижимающий его к стенке, Джун, вероятно, осел бы на пол. Матсумото ненавидел это: то, какие чувства вызывает в нём Сакурай – будто он теряет всё на свете, будто бы его привязали и заставили ехать на отвратительнейших «американских горках», будто он находится в свободном падении, без всякого парашюта, и не в его силах замедлить происходящее, поставить на паузу или остановить вовсе. И в итоге всё, на что он способен - это закрыть глаза и молиться о том, чтобы выжить. Джун потерял над собой контроль, когда Шо приблизился; и не имеет значения, сколько раз он повторял себе, что всё прекратит, что на этот раз скажет ему «нет». В моменты, когда они касались друг друга, а иногда даже просто от того, как настойчиво Шо смотрел на него, взглядом говоря, что хочет Джуна, сейчас... тогда всё остальное теряло смысл, и он становился ничем.
})i({
“Шо, Шо-кун, что ты делаешь? Ты только что вернулся со съемок?”
Шо не должен быть здесь, думает Джун. Он не живет в общежитии, поэтому и причин для того, чтобы тут быть, у Шо нет. А тем более у Шо нет причин быть в комнате Джуна, на его кровати, пьяным (ну не слишком-то пьяным, понимает Джун, замечая напряженный блеск в чуть потемневших глазах). Нет причин и для того, чтобы его руки неуклюже шарили по одежде Джуна. Спину Матсумото бросает одновременно в жар и холод, и всё, на что он способен, так это уставиться на старшего, широко раскрыв глаза. Он не узнает этого Шо: “его” Шо – умный, надежный, ответственный и старательный, пусть даже иногда и проявляет характер, пугая тем самым Джуна, характер, который, кажется, сейчас становится всё хуже, пока Сакурай снимается в новой дораме. “Его” Шо не проник бы в комнату, чтобы… – он сам понять не мог, что Шо нужно, до тех пор, пока тот не наклоняется над ним, осторожно целуя в изгиб шеи, тем самым заставляя Матсумото с шипением хватать ртом воздух.
“Шо-кун”.
“Замолчи”, - бормочет Шо. - “Ты же любишь меня, ведь так? Ты должен быть счастлив, поэтому заткнись”.
Джун трясёт головой и пытается оттолкнуть от себя старшего, чувствуя, что этот Шо пугает его больше, чем злой Шо, который иногда бывал излишне резким, если Матсумото становился назойливым. Но Шо сильнее, и, когда Сакурай двигается от его шеи к губам, Джун лишь издает чуть слышный всхлип, закрывает глаза и позволяет этому случиться.
Говоря, что любит Шо, он имел в виду совсем другое, но происходящее ему нравится, несмотря на горечь губ Сакурая, отбивающую всякое желание когда бы то ни было пробовать алкоголь, даже когда Джун станет достаточно взрослым.
})i({
Понадобилось время, чтобы затуманенное сознание вновь прояснилось. Когда сладостный жар, охвативший все тело, немного поутих, он спросил себя, почему никто не действует на него так, как действует Шо. Он ненавидел это, но в то же время ему до смерти этого не хватало. Дыхание еще не успело восстановиться, когда Шо каким-то образом притянул парня ближе к себе, глядя на него рассредоточенным взглядом.
“Шо”, – с трудом произнес Матсумото, в очередной раз поражаясь тому, как бестолково чувствует себя рядом с Сакураем, как трудно становится дышать, как мозг отказывается работать, вплоть до того, что даже говорить стоит невероятных усилий.
“Шо. Какого черта?”
Кажется, вопрос заставил Шо вздрогнуть, но это длилось лишь сотую долю секунды, к тому же, могло только почудиться.
“Я…” – заговорил Сакурай, но запнулся и вместо этого спросил: “Я сделал тебе больно?”
Джун подумал, что всё это довольно иронично, и хрипло рассмеялся.
“Ты спрашиваешь меня об этом сейчас?”
А что насчет того времени, когда он был всего лишь ребенком, который выбалтывал всё, о чем думал, который восхищался этим человеком, словно героем, потому что тот был не похож ни на кого из всех, кого Джун встречал прежде? Вопрос Шо запоздал, как минимум, лет на восемь.
“Прошло много времени, и я не…”
“Мне давно уже не нужна трепетная забота мамочки, Шо”, перебил Джун. - “К тому же, ты не был единственным. Поэтому забей”.
Джун ожидал гнева, возможно, равнодушия или облегчения, но, кивая, Сакурай лишь немного потупил взгляд. Теперь уже Джун не знал, что сказать и что чувствовать по поводу столь неожиданного «рецидива». С последнего раза прошло слишком много лет.
})i({
Секс причиняет боль. Джун всегда знал об этом, весьма поверхностно, но, тем не менее, само ощущение стало для него немалым шоком в первый раз. Обжигающая, раскаленная до предела боль пронзила все тело и заставила Матсумото издать сдавленный крик – Шо даже на мгновение остановился, но Джун стиснул зубы и потянулся к старшему, призывая того продолжить, потому что всё, чего он хотел, - чтобы это закончилось как можно скорее.
“Будет больно”, - заранее предупредил Сакурай, хотя Джун знал, что тот и не собирается останавливаться.
“Мне нравится боль”, - ответил Матсумото с уверенностью, которой в себе совершенно не чувствовал; после месяцев, когда Шо прокрадывался в его комнату или затаскивал в темные замкнутые помещения, Джун понял.
Он соврал.
})i({
Когда бы Джун ни пытался вспомнить прошлое, каждый раз выходит что-то неправильное. Он не знает или плохо помнит, как долго длились эти странные отношения с Шо. Будто жил двойной жизнью; или тройной, если считать отдельно их личную жизнь и жизнь как идолов. Он помнит одно: чувство, словно оказался на ложе Прокрустов, где одни части его тела растягивают до невероятной боли, а другие, кажущиеся несоразмерными, обрезают.
Он помнит, как хотел быть похожим на Шо, который все свои проблемы, казалось, решал без особых трудностей. Он любил Сакурая, любил той любовью, которой мальчики обычно любят старших братьев – он думал, что Шо никогда не сделает чего-то неправильного. Он везде ходил за ним по пятам, как это делают надоедливые младшие братья, но они не братья, и у Шо были свои тяжелые времена с привыканием к слепому увлечению Джуна. Матсумото до сих пор помнит моменты, когда Шо не выдерживал и взрывался. И когда Сакурай впервые прокрался в комнату Джуна, то было просто еще одним вариантом его вспышки, когда в Шо что-то резко переключилось, и ему захотелось обидеть кого-то в ответ. К тому времени он понял, что Джун стерпит ради него всё.
Понадобилось немало времени, но в итоге Матсуджун начал понимать, как они влияют на жизни друг друга.
})i({
“Трудный день?” - произносит Джун, мысленно спрашивая самого себя, хорошо ли то, что ему нравится, как привычно Шо обхватывает его вокруг талии, в то время как губы оставляют дорожки поцелуев на плечах и шее. Ему нравится даже то, что хватка второй руки Шо достаточно сильна, чтобы после, Матсумото уверен, оставить синяки. Он не знает, что на самом деле между ними происходит, но, когда он понемногу начал признавать, что Сакурай – не тот человек, которым он всегда восхищался, Джун понял кое-что новое.
“День как день, нормальный день”, – отвечает Шо и тут же коротко смеётся. - “Если, конечно, я верно понимаю значение слова «нормальный». Не могу даже спокойно дойти до чертовых занятий”.
“Это... это правда?”
“Что – правда?” – но Шо наверняка знает, о чем думает Джун. Новости распространяются быстро; и он должен знать, что Джонни уже наслышан о его последней вспышке гнева, пусть даже таблоиды и умалчивают историю как минимум до следующего утра. Один из джуниоров стоял под дверью – собирался ли он подслушивать или просто оказался в нужное время в нужном месте, Джун никогда не узнает – и естественно, спустя каких-то пару минут об этом знали все.
Джун только смотрит на Шо; он до сих пор не научился быть резким с парнем, которым так восхищался и который продолжает разочаровывать его (да и быть резким с кем бы то ни было вообще; Ниномия постоянно говорит Джуну, что тот ужасно слабоволен). Но было что-то вроде света в конце туннеля, обещание человека, каким он мог бы однажды стать. И прежде, чем Шо убирает руки с его талии, чтобы закрыть дверь, что-то меняется в его взгляде на Джуна.
“Разве это важно?” – спрашивает Сакурай.
Его не волнует ответ, и он не дает Матсумото на него времени. Но Джун знает ответ, знает также то, что и Шо его знает. Не важно. Всё, что имеет хоть какое-то значение - происходящее за закрытыми дверьми, где они ведут опасную игру, правил которой Джун даже не знает. И Шо – тот, кто держит в руках все карты.
Важно и другое: Джун пытается возненавидеть Сакурая за всё, но он прекрасно понимает, что в действительности происходит обратное. Характер его любви меняется, и ему страшно от того, что это может означать.
})i({
Они сидели в тишине, и казалось, что это длилось целую вечность. В голове начинали возникать вопросы, и ему хотелось иметь достаточно сил, чтобы отважиться их задать. Всё пойдет по новой, или это всего лишь случайность, произошедшая однажды, ошибка? Их отношения снова нормализуются, и если предположить, что ответ «да» - то что значит «нормализуются»? Избегать друг друга вне работы, взаимодействовать как можно меньше, в общем, то, как всё и было в последние несколько лет? Или они попытаются вновь стать друзьями, как когда-то? Если они, конечно, когда-то ими были.
Слишком много вопросов. Пульс Джуна ускорялся уже лишь оттого, что Шо рядом; слишком много воспоминаний наполняли сознание и порождали нежелательные эмоции и порывы. Он умел проявлять желаемое равнодушие, но все же у Шо получалось будить в нем того глупого мальчишку с такой же глупой влюбленностью. Для всех остальных он может быть непробиваемой стеной, но Джун знает, что достаточно лишь одного прикосновения, одного слова Сакурая, чтобы эта стена рассыпалась на кусочки. Между ними царило молчание до тех пор, пока Шо не заговорил, сообщая о том, что им нужно быть готовыми к отправке на съемки.
})i({
Гримерные и автобусы. А затем студии или концертные залы, и позже снова гримерные и автобусы. Он прекрасно это понимает – и понимал еще тогда, когда отправлял своё заявление. Но он никогда не ожидал, что временами будет задыхаться от этого. Будто заперт в клетку, только хуже – потому что эту клетку он сделал собственными руками. С каждым новым синглом, с каждой новой целью, которую группа перед собой ставила, он закладывал новый кирпич в выстраиваемую перед собой стену.
Ему страшно, что однажды стена окажется настолько высокой, что он не сможет из-за нее выбраться.
Он улыбается и машет толпам фанатов, выстроившихся снаружи. Они восторженно машут в ответ, протягивают руки, и все, на что он способен – не отпрянуть назад. Их слишком много, для него это слишком, ему страшно.
“Подожди, пока станешь по-настоящему популярным”, – однажды сказал ему один из семпаев.
“Сейчас они преследуют тебя, потому что ты один из нас и снялся недавно в паре дорам. Просто дождись, пока ты станешь известным. Если тебе повезет, и ты достигнешь большего… тогда всё будет действительно потрясно”.
Этого достаточно, чтобы свести человека с ума.
Ему интересно, чувствуют ли остальные то же, или он единственный, кто не знает, что делать с изменениями в их жизни. Потому что иногда его посещает чувство, будто не он управляет своей жизнью, а жизнь управляет им. Недавно он предпочел закрыться дома на три выходных вместо того, чтобы куда-то поехать. Он даже вообразить не может, как со всем справляется Шо, которого толпа преследует и вне рабочее время.
И когда это пришло ему в голову, он расхохотался.
Шо и Аиба окидывают его странными взглядами. Нино – будучи Нино – не обращает на него никакого внимания, очевидно, слишком увлеченный чтением «JUMP», чтобы отвлекаться на мелочи. Оно, прильнув лицом к оконному стеклу, так очарован толпой девушек внизу, что выглядит выпавшим из реальности.
“Что смешного?” – спрашивает Аиба.
Джун смотрит на Шо, а Шо смотрит на Джуна, но по его лицу невозможно что-либо прочесть. “Ничего”, – отвечает Матсумото. “Просто мысль в голову пришла”.
“Что-то смешное?” – не отстает Аиба. - “Если смешное, я тоже хочу знать!”
“Теперь она не кажется мне такой уж смешной”.
Если бы надо было с чем-либо сравнить это нахождение в клетке, пусть даже и их собственного производства, то скорее всего они похожи на животных, запертых в неё. Один злится и рычит при виде рук, тянущихся для прикосновения; а другой в страхе жмется к стенке. В любом случае, их обоих поймали то ли в цирк, то ли в зоопарк.
«И правда, совсем не смешно», - думает Джун.
})i({
Со временем все стало больше, грандиознее. Гримерки и автобусы оставались, за исключением того, что гримерки стали гораздо более комфортабельными, а автобусы превратились в лимузины, для каждого отдельный. В конце концов, одиночество лишь усилилось. Джун не думал, что и остальные того же мнения, – Нино, например, отлично себя чувствовал с игровой системой в своем авто.
Изменились и фанаты. Естественно, Джун уже привык к ним, и даже был благодарен – группа стала тем, чем он дорожил больше всего в своей жизни, и Матсумото прекрасно понимал, что без фанатов они бы не добились ничего из этого. Но была и часть него, отголосок того, что осталось от мальчика, каким Джун был когда-то, которая противилась тому, чтобы отдавать так много себя другим. Все хотели урвать от него кусок, и было время, когда Джуну казалось, что ему уже нечего отдавать этому делу.
Съемки протекали в обычном темпе. Матсуджун не был уверен, но ему казалось, что Шо стал относиться к нему теплее обычного. Возможно, объяснение этому – Сакурай хочет, чтобы после стольких лет они снова стали друзьями. Матсумото чувствовал, как в нем загоралась надежда, маленький огонек, который казался невыносимо ярким.
Джун не показывал этого, но каждый раз, когда Шо прикасался к нему или говорил что-то, в чем слышался хоть какой-то намек, Матсумото чувствовал приступ паники. Он видел, что Сакурай ведет себя так и с другими, особенно с Аибой. Да и сам Джун не отказывал себе в фансервисе, который публикой периодически воспринимался лишь как валяние дурака. Но когда дело касалось его и Шо, Матсумото останавливался. У них было прошлое, пусть даже и такое, о котором ни один из них никому никогда не расскажет. Он чувствовал, что это неправильно – как когда ты чересчур упорно пытаешься что-то сделать, и это только сильнее отдает фальшью. Но было похоже, что Шо не всегда преследовало то же чувство. Поэтому Джуна застигало врасплох всякий раз, когда Сакурай уделял ему особенное внимание. Или когда Шо называл его тем прозвищем, которое должно было оставаться лишь между ними двумя – в такие минуты Джуну хотелось провалиться сквозь землю, и он не знал, как скрыть смущение. Будто Сакурай рассказывал всем и вся о том, что между ними было.
})i({
Он смеялся над чем-то, что рассказывал Аиба, когда Шо вошел в гримерку. Джун даже забыл, что его так развеселило. Он отвел взгляд и сфокусировал его на Аибе, но Матсумото стал рассеянным, и старший это заметил.
Аиба коснулся ладонью его щеки и, сняв с Джуна очки, приблизился к лицу Матсумото.
“У тебя жуткие синяки под глазами”.
“Плохо спал”, – рассеянно ответил он, прежде чем остановиться, немного испугавшись, что проболтался. Но Аиба даже понятия не имел, о чем думал Матсуджун, потому что Масаки не знал о Шо.
“Бедный ребенок”, – пробормотал Аиба-чан со странно радостным увлечением в голосе. Это то, что ему нравилось в Аибе. Джун помнил, как у Шо однажды случился особенно неприятный инцидент с фанатом, и то, как остальные собрались вместе и переживали из-за последствий. Но Аиба только смеялся и говорил, что жаль, что он не видел этого. Однажды Масаки сказал ему: Единственный способ не сойти с ума – уметь надо всем посмеяться.
“Проблемы с девушкой? Я могу помочь”.
“У меня нет проблем с девушкой”, – ответил Матсумото, сжав зубы от внезапно поднявшегося раздражения. А вот это ему в Аибе не нравилось: Масаки никогда не знал, когда следует остановиться. Он чувствовал, что краснеет, подумав о том, насколько предположение Масаки близко к истине.
“А, ну если не это, то, может, проблемы с учебой?”
С учебой все было вполне нормально, поэтому Джун лишь пожал плечами и взял стакан воды, который недавно оставил для него кто-то из персонала. Он чувствовал, что Шо смотрит на него, но взгляда не поднял, медленно потягивая воду.
Не обращая внимания, Аиба продолжил: “Если проблемы с учебой, то всё просто. Попроси Шо-чана помочь!”
Джун едва не подавился. Кровь хлынула к щекам. “Шо…куна?”
“Да! Он же может с тобой позаниматься, правда, правда же?” – Аиба с любопытством посмотрел на Сакурая, который, в отличие от Джуна, сохранял полную невозмутимость.
“Уже”, - сказал Шо. - “В смысле, занимаюсь с ним”.
Иногда Шо так делал – намекал остальным о том, что в действительности между ними происходит, хотя Джун был единственным, кто на самом деле понимал, о чем говорил Сакурай. Джун перестал дышать, когда голова Аибы обернулась к нему, а подозрение во взгляде сменилось на улыбку. “А, ну тогда ты в надежных руках, верно, Джун?”
“Уг- угу”, – Джуну стоило немалых усилий, чтобы говорить, чтобы дышать. “Просто не хочу навязываться Шо-куну, вот и все”.
Сакурай встал и, подойдя к Джуну, оперся о его спину так, что их щеки соприкасались. “Без проблем”, – сказал он.
Незаметно для Аибы рука Шо скользнула под рубашку Джуна, пальцы ласкали спину, найдя позвоночник, пробежались вниз к джинсам – Матсуджун закусил губу и сжал край сидения со всей силой, чтобы не издать ни единого звука и не выгибаться от каждого прикосновения – затем Сакурай убрал руку и положил ее тому на плечо.
“Я всегда здесь для нашей детки”.
Обычно Джун бы взбесился от этого; новая фишка, придуманная Нино (ну а кем же еще?), хотя Казунари сам был немногим его старше. И теперь все звали его “детка”, или “младшенький”, или “ребенок”. Хоть Матсумото и знал, что они забудут об этом, как только шутка перестанет быть забавной, всё равно было обидно: такое чувство, будто все состоят в каком-то тайном клубе, куда он сам никогда не попадет.
Кожа все еще пылала от легких прикосновений Шо, и Джуну все еще сложно было вымолвить хоть слово. Поэтому, когда в дверь постучали и сказали, что сейчас очередь Сакурая, Джун почувствовал облегчение. Шо ушел, и в комнате остались лишь он и Аиба.
Аиба взглянул на него с жалостью, и в приступе паники Матсуджун подумал: Масаки знает, но если это даже и так, он ни за что в этом не признается.
“Ты все еще влюблен в него, не так ли?” – спросил Аиба, и Джун лишь быстро опустил голову. Ему хотелось возразить, но для Аибы лучше думать, что это всего лишь влюбленность, чем знать правду. “Ну, по крайней мере, теперь он лучше относится к этому”, – продолжал Масаки, не дожидаясь ответа Матсумото. “Не переживай, мой брат однажды тоже через такое прошел. Крутился вокруг меня месяцами, как цыпленок вокруг курицы. Знаешь, это даже мило. Плохо, что теперь он перешел в старшую школу и решил, что стал слишком взрослым, считает себя даже умнее меня”, – уныло закончил Аиба.
Джун не знал, каким образом слова Аибы могли ему помочь, но он улыбнулся и все равно почувствовал себя лучше. Видимо, Аиба умеет так действовать на людей, - предположил он.
Уже не в первый раз он чувствовал благодарность за то, что судьба подарила ему этих людей.
})i({
“Эй, Джун?”
Матсумото остановился по пути в гримерную и дождался, пока Аиба его догонит. “Да?”
“Сегодня на съемках ты был какой-то странный. У тебя все в порядке?”
Он улыбнулся. “Всё отлично”.
“Правда?”
“Правда”.
“Правда, правда?”
“Аиба”, – Джун тоном дал понять: он хочет, чтобы друг заткнулся. Матсумото знал, что стоит лишь дать волю, и вопросы Аибы никогда не закончатся.
“Джун”, – ответил Масаки, подстраивая свой тон под Матсумото.
Джун вздохнул. “Что?”
“Ты ведь знаешь, что можешь рассказать мне всё, верно?”
Аиба был искренним – он видел это, и это его трогало. Странно, но среди всех остальных иногда Масаки был тем, кто присматривает за ним. Это одновременно и раздражало, и было мило.
“Знаю”, – ответил Джун, гораздо мягче. - “Но с некоторыми вещами я должен справиться сам”.
“Хммм, ну ладно”, – Аиба кивнул и похлопал Джуна по плечу. “Если ты так уверен”. И затем, глядя ему за спину, Аиба радостно улыбнулся, поцеловал Джуна в щеку и резко отпрянул, пока младший не успел его стукнуть. Оставив Матсумото одного, Масаки поспешил в гримерную.
“Что это было?” – раздался за его спиной голос, заставив Джуна податься вперед от неожиданности.
“Ничего”, – голос Матсуджуна был уже не такой, как только что с Аибой, он был холодным, отстраненным, равнодушным. И он ясно давал понять: Шо это не касается.
“Понятно”, – пробормотал Сакурай и двинулся дальше, не задавая больше вопросов. По какой-то причине, несмотря на то, что это Джун не захотел отвечать, он чувствовал, словно всё с точностью наоборот.
В паре шагов от Джуна Шо остановился и, обернувшись, улыбнулся так, как уже давно не улыбался для Матсумото. Джуну показалось, что не только его сердце остановилось, но и весь мир, должно быть, остановился в эту секунду.
“Ты идешь?” - спросил Шо.
Джун неопределенно кивнул и зашагал вперед, задаваясь вопросом, может ли это быть какой-нибудь новой игрой, которую затеял Сакурай.
})i({
“Я скучал”, – говорит Шо, задирая футболку Матсуджуна в попытке избавиться от нее. Джун чувствует, как каждый нерв его тела подскакивает в ответ на действия или, вероятнее, слова.
Он позволяет Шо стянуть с себя футболку, и когда внимание Сакурая переключается к следующему элементу одежды, Джун хрипло спрашивает:
“Правда?”
“Конечно. Все время, когда тебя не было рядом, я чуть с ума не сошел. Думал, что взорвусь”. Шо нетерпелив, и он преувеличивает; Матсумото знает, как серьезно тот относится к учебе и что он провел всё это время в подготовке к экзаменам, поэтому и работу отодвинул на задний план. Но все же что-то внутри Джуна сломалось, потому что он не испытывает тех же эмоций, что и раньше. Теперь ему кажется, что он смотрит на всё со стороны. Но Шо, видимо, не замечает этой внезапной отрешенности.
Он слышит собственные отклики на ласки Шо, отстранённо чувствует, как его же руки наполовину притягивают, наполовину отталкивают старшего, но это будто бы не он. Джун закрывает глаза и думает, что это сон, но голос разума говорит, что будь это сон – Шо любил бы его в ответ.
})i({
Оно заболел, и Шо изображал из себя курицу-наседку, бегая все время вокруг старшего и осыпая того вопросами и заботливыми наставлениями. Что-то внутри Джуна сжалось и скрутилось; что-то вроде зависти, но не совсем, потому как он прекрасно понимал, почему Шо так себя ведет, и Джун тоже любил и переживал за Лидера. Но в то же время ему было интересно, станет ли Шо когда-нибудь столь же внимательным по отношению к нему?
Он отбросил эту мысль подальше, решив, что думать об этом бесполезно. Вместо этого он сосредоточился на Лидере, потому как обычно Оно любит преувеличить свое недомогание, чтобы отлынивать от работы (или чтобы не получить выговор за то, что пытается отлынивать). Но сегодня тот практически весь день молчал и ни на что не жаловался, значит, всё было действительно серьезно.
Шо убедил Лидера прилечь в гримерке, пока остальные напоследок проверят список вопросов. Поначалу Джун слушал их разговор, но когда Шо и Нино заспорили по поводу, сойдет ли история об одном из их похождений для публичного оглашения или нет, а Аиба решил взять на себя роль судьи в этом матче, Матсумото поспешил скрыться.
“Риида”, – сказал он, открывая дверь, но фигура на диване оказалась спящей. Джун подошел и потрогал лоб Сатоши; температура еще держалась. Оно был укрыт одеялом, и Матсуджун знал, что это дело рук Сакурая. Стало теплее при мысли о том, что Шо заботится об их лидере, пусть даже и не без отголосков вновь всплывшей на поверхность не-совсем-зависти.
Глаза Оно с трудом приоткрылись, и понадобилось время, пока он смог прохрипеть имя Джуна. Матсумото протянул ему стакан воды и сказал, что тот обязательно должен поговорить с менеджером об изменении расписания, либо они один день поработают без него, потому как Оно явно не в форме сегодня. Сатоши запротестовал и стал настаивать на том, что он в полном порядке.
Джун лишь скептически приподнял бровь, но ничего не стал говорить, потому что знал: Оно все равно не отступит. Матсумото подумал, что будь он Шо, возможно, он бы смог убедить Лидера пойти домой. Но опять же, будь он Шо, он бы доверился Сатоши и позволил ему самому принять решение, что Сакурай и сделал. Вытянув руку, Джун принялся играть с остро уложенными прядями волос Лидера, заботливо уговаривая того поспать еще немного.
Иногда Джун думал, что Оно он любит больше всех остальных. Лидер был для него чем-то вроде убежища, места, куда он мог прийти в моменты, когда всё доставало, и нужно было успокоиться. Даже сейчас, несмотря на то, что Лидер болен, Джун чувствовал, что напряжение от длительного нахождения в одной комнате с Шо рассеялось и уступило место пустоте, но пустоте, которая успокаивала. Даже когда он был ещё мальчишкой и остальные подшучивали над ним, как над самым младшим, Оно молчал, пусть даже и не пытался его защищать. Со временем у Джуна вошло в привычку быть ближе всего к Лидеру, когда они были впятером и когда можно было выбирать самому, куда садиться.
Оно был и тем, кто дал Джуну виды на будущее, хотя если Матсумото когда-нибудь скажет ему об этом, тот сильно удивится. Джун понял, что любит Сатоши, и ему даже больше нравится, когда тот ведет себя с ним как ребенок, несмотря на то, что это именно Джун постоянно напоминал Лидеру о его возрасте. “Веди себя соответственно возрасту”, – говорил он с напускной строгостью, наслаждаясь тем, как Оно плюет на его внешнюю «колючесть» и всё равно льнёт к нему, когда ему этого захочется.
Он любил Оно как часть семьи, как друга и, хоть он никогда и не признается, как домашнего питомца, всё сразу. Но это была не та любовь, какой он любил Шо. Поэтому момент, в который Джун понял и принял свои чувства к Лидеру, был также и моментом, когда он наконец-то разобрался в своих чувствах к Сакураю.
Сатоши пытался уснуть, и Джун говорил тихо-тихо, не заботясь, по сути, о том, что он говорит – он знал: Оно просто нужно слышать его голос. И уже засыпая, Оно отстраняет руку Матсумото, по-прежнему играющую с его волосами, и оставляет её в своей ладони, чуть сжимая, словно говоря тем самым «спасибо». А в следующее мгновение он уже уснул.
Матсумото поднял взгляд на входную дверь гримерной и увидел там Шо.
“Сколько ты уже тут стоишь?”, спросил он насколько можно тише.
“Достаточно. Не хотел ничего говорить, Сатоши нужно поспать”. Джун кивнул в знак согласия и, выпустив руку Лидера из своей, поднялся.
“Уже пора?”
“Да”. Шо посмотрел на спящего Лидера. “Пусть спит. Я обо всем договорился. Он даст свою часть интервью позже. Разбудим его, когда придет время фотосессии”.
“Отлично”.
“Пошли, нас ждут”, – Шо дотронулся до локтя Матсуджуна, обычный жест, в самом-то деле. Но Матсумото уклончиво отступил в сторону и вышел в коридор.
})i({
Он изменился.
Он знает, что изменился. Он чувствует это – казалось, что теперь у него есть выбор. Он не должен позволять вещам идти своим чередом и влиять на него. Он может использовать все в свою пользу. Он может дать волю своим эмоциональным всплескам, а остальным остаётся только не мешать ему. Он может открыто показывать свое недовольство. И что важнее всего: теперь он понимает, что только потому, что иногда он слишком смущён, или напуган, или оба варианта, остальным необязательно знать о его душевных метаниях. Он учится быть отчужденным, и люди не могут догадаться о его чувствах, теперь он знает, что существует множество способов держать людей от себя на расстоянии (и они гораздо более невинны, чем те, что когда-то использовал Сакурай, это уж точно).
Даже остальные участники теперь держатся чуть в отдалении.
Шо последним приходит в гримерку. Джун приехал сразу после Аибы, почти 40 минут назад, и в нем уже начинает просыпаться раздражение ещё до того, как Шо протягивает руку, чтобы потрепать его по волосам. Немного странный жест, даже при обычных обстоятельствах, но не настолько странный, чтобы можно было оправдать то, как Джун на него отреагировал. Он грубо отталкивает руку старшего и прохладным тоном просит Сакурая не лохматить его волосы: понадобилось немало времени, чтобы уложить их правильно.
Джун думает, что, возможно, для кого-то наблюдающего со стороны все кажется не таким уж плохим. Но каким-то образом враждебность, подавляемая в себе годами, просачивается наружу и окрашивает его тон в иные цвета.
Все оборачиваются на него, но Джун смотрит лишь на Шо, который, кажется, всё понял.
Дело не в том, что только что произошло. Дело в том, что всё это время происходило.
“Мой младший братишка стал совсем взрослым”, – произносит Шо. Джун знает, что для остальных это прозвучало как шутка, но он единственный, кто всегда слышит именно то, что Сакурай говорит, и он единственный, кто смотрит ему прямо в глаза в эту минуту. В голосе Шо появилось что-то по-новому глубокое, чего Джун понять не может, а взгляд кажется непривычно далеким.
Шо тоже изменился, хотя Джуна это только сильнее путает и лишает уверенности.
Он хочет окликнуть Шо, когда тот отвернулся. Хочет извиниться, сказать, что не это имел в виду. Но он усмиряет в себе этот минутный порыв и мысленно произносит, что так будет лучше. Шо – слабость, которую Джун не может себе позволить.
Матсумото начинает понимать правила этой игры, и он отказывается в неё играть.
})i({
Спустя три дня Джун решил, что у Шо определенно имелись какие-то скрытые мотивы, потому как лишь это объяснение имело смысл. На первый взгляд могло показаться, что Сакурай просто ведет себя по-дружески, но Матсумото казалось, что он пытается спровоцировать его на что-то, просто он не знал, на что именно.
Иногда, оказавшись с Шо один на один, Джун чувствовал, как их прошлое давит на него всем своим весом, и он задавался вопросом, чувствует ли Сакурай то же самое. И тогда Джун чувствовал также и то, что он ожидает, когда же Шо сделает шаг, и его намерения станут известны.
Это доходило до того, что даже мысль о встрече с Сакураем (несмотря на то, что эти дни они проводили не слишком много времени друг с другом, даже в составе всей группы) наполняла его каким-то лихорадочным ожиданием. И хотя Шо всегда был с ним мил и добр, когда приходило время расставаться, Матсумото чувствовал себя так, словно его предали и обманули.
})i({
Неловко, странно, и Джун знал, что все это чувствовали. Он чувствовал это сильнее всех, сильнее, чем всё то, что он когда-либо чувствовал. Словом, будто от него оторвали что-то очень важное.
Наконец, Шо устал от их игры и отступил в сторону, находясь подальше от Матсумото. Он знал, что этот день наступит, еще когда Шо впервые пришел к нему, но он пытался обмануть себя, думая, что это не произойдет. Всё продолжалось так долго, что он и сам начал верить в собственную ложь. А теперь у него не осталось даже дружбы, которая была когда-то.
Джун думал, а если бы он достаточно долго собирал кусочки, сумел бы найти все фрагменты, чтобы склеить то, что когда-то было разбито? Нелепо, странно, и в первый рабочий день напряжение передавалось всем. Съемки проходили довольно легко, потому что у него были лучшие друзья и согруппники, и пусть они не совсем понимали, что происходит, они поспешили заполнить ту пустоту, которая образовывалась между ним и Шо. А когда камеры выключены – что ж, это была уже другая история.
Сейчас он думал о том, насколько его чувства к Шо усилились или изменились, или и то, и другое. Он сделал бы для Сакурая все что угодно, только бы тот взглянул на него или обратил хоть каплю внимания. Когда их отношения начали меняться, часть него не ушла; она просто спряталась куда-то внутрь него, в место, четко подписанное именем Шо, и он продолжал заполнять это пространство надеждами: что Шо начнет видеть в нем что-то большее, чем просто нарушителя его покоя, что Шо придёт увидеться с ним действительно для того, чтобы увидеть его, что Шо в итоге почувствует то же, что чувствует сам Джун. Но всего парой слов он разрушил эту игру Шо, Джун показал, что он не слабак, каким однажды назвал его Нино, что он способен нанести ответный удар, что он готов встретиться с Шо на равных.
Он больше не тот неловкий, тощий мальчишка (пусть даже он все еще тощий), который преклоняется даже перед землей, по которой прошел Шо, который ставит их неустойчивые отношения превыше себя самого. В конце концов, их отношения были построены на этом балансе обожания Джуна и раздражения Шо из-за этого обожания.
Он думал о том, что они могли бы попробовать начать всё сначала, но сама основа их отношений была разрушена. И Джун задавался вопросом, это ли имеют в виду, когда говорят, что человек больше не живой? Потому что сам Матсумото чувствовал, будто что-то внутри него умерло.
Часть II
@музыка: Silverchair - Miss you love
@темы: Sakumoto is OTP, translation, fanfiction
-
-
31.10.2011 в 01:10-
-
31.10.2011 в 01:11